Бастард чужого клана

Назвав свое имя, я предложил ей обращаться ко мне на «ты» — так казалось правильней.

Для рубки дров особого навыка не требовалось, и она, в смысле, рубка, помогла мне избавиться, хоть и на время, от кипевших внутри чувств.

Конечно, хорошая драка была бы лучше — такая, при которой противник не совсем уж неумеха и способен уворачиваться и наносить ответные удары. Бревна, увы, уворачиваться не умели и закончились как-то уж слишком быстро.

— Может, еще есть что порубить? — спросил я, сложив поленницу, и посмотрел на Шанну, которая как раз закончила поить мою лошадь и сейчас скармливала ей несколько морковок.

Женщина в ответ посмотрела на меня с сомнением.

— Не устал?

Я покачал головой.

За следующие несколько часов я починил покосившийся забор. Перестелил крышу на сарае и поправил его криво висящую дверь. Узнал, что пушистые зверьки с забавными длинными ушами, сидящие в вольере рядом с сараем, называются кроликами и покормил их…

Вся работа, стоило ее начать, казалась знакомой — будто бы я занимался деревенским трудом если не много лет, то хотя бы много месяцев. Где и как этому мог научиться Кентон Энхард? Хотя, если я несколько лет бродил с Безлицыми, то неудивительно. Вряд ли они жили во дворцах и имели слуг. Скорее всего, выполняли всю бытовую работу сами…

— Ну теперь-то хоть устал? — спросила, улыбаясь, хозяйка дома. Я неопределенно пожал плечами. Непривычно-привычная физическая работа отвлекала от навязчивых мыслей, а усталости я до сих пор не ощущал, разве что слегка проголодался.

— Ты весь день такой несчастный, — задумчиво произнесла женщина. — Поссорился с кем-то? Поди, с невестой?

Я вздохнул. Перед мысленным взором опять появилось лицо Аманы и то виновато-печальное выражение, которое я видел на нем последним.

— Думал, что с невестой, — вырвалось у меня. Пусть это никогда вслух не обговаривалось, но все же мне казалось, что какое-то негласное соглашение между нами было. Тем более сейчас, когда я стал магом…

Шанна не стала расспрашивать дальше, поняв, насколько сильно я не хочу об этом говорить. Лишь провела меня в дом, усадила за стол и налила густой чечевичной похлебки — любимого блюда местных жителей. А потом подперла щеку рукой и с задумчиво-грустным выражением смотрела, как я ем.

Когда я спросил о причине, она вздохнула.

— Слишком уж ты похож на моего сынка.

Я замер. Как-то это было неожиданно.

— А где он?

Ничто в этом доме не говорило о присутствии мужчины.

Шанна снова вздохнула.

— Да уж девять лет как пропал. Все мечтал о приключениях, убежал из дома, добрался до Кадынского порта, устроился юнгой на торговое судно. Письмо мне прислал оттуда… первое и последнее… И сгинул. Вместе с кораблем пропал без вести.

— А сколько лет ему было, когда сбежал?

— Десять. Но он был крепким мальчиком, рослым, меньше тринадцати ему не давали.

— То есть он был бы сейчас моим ровесником?

Шанна задумчиво кивнула. Потом встала, вышла в другую комнату, отделенную от кухни занавесками, и вскоре вернулась, держа в руке небольшой портрет. Пожалуй… Пожалуй, мальчик на нем вполне мог бы быть моим младшим братом. Такие же яркие синие глаза и темно-русые волосы. Похожие черты лица, только более мягкие из-за юного возраста. Такой же прямой нос с горбинкой.

— Похож, — сказал я, возвращая хозяйке дома портрет, — очень похож. А как его звали?

— Анхарт. По отцу, — она чуть смущенно улыбнулась, будто в именовании ребенка в честь одного из родителей было что-то странное.

Хотя, может быть, и было. Я никогда еще не задумывался о том, по каким принципам строилось именование людей и существовали ли такие принципы вообще.

— Странно, что Анхарт ушел из дома таким маленьким, — сказал я. Сын Шанны, когда подался в юнги, был всего лишь на три года старше Зайна, а Зайн, по моему опыту, самостоятельно умел только встревать в неприятности.

Говорить о чужих делах отвлекало, помогало не думать о своем…

Шанна покачала головой.

— Это он в отца пошел… Еще маленьким постоянно куда-то убегал, исследовал что-то. В пять лет сам впервые добрался до Броннина, а потом до корневого замка… Отец у него был дикой душой, вот и он таким уродился.

— Дикой душой? — переспросил я. Прозвучало это как нечто большее, чем просто определение.

— А-а, — протянула Шанна, — ты не знаешь… Дикие души — это те аль-Ифрит, в которых слишком сильно проявляется наследие ифрита. Они не могут долго оставаться на одном месте, и они никогда не заводят семьи. Рано или поздно, они уходят…

— Куда уходят?

— Чаще всего в море. Иногда возвращаются, но ненадолго, и уходят, снова и снова. Ищут… все время ищут что-то… — она замолчала, уставившись в окно, будто видела там не зеленый двор, а бескрайнее полотно соленой воды.

Я тоже молчал, переваривая этот новый для меня осколок информации.

— Ваш сын на портрете, — сказал я после долгой паузы, — он совсем не похож на тех аль-Ифрит, которых я видел.

— Да, — согласилась Шанна, — внешностью он пошел в меня. А вот всем остальным — нет.

— Но если он был аль-Ифрит, почему он рос тут? Младшие семьи ведь живут или в замке, или в Броннине.

Хозяйка дома посмотрела на меня с грустной улыбкой.

— В замке живут только те дети аль-Ифрит, которые родились в браке, благословленном как Пресветлой Хеймой, так и духами клана. Дети, рожденные вне брака, такой чести не удостаиваются… Если бы мой сын остался дома, дожил бы тут до совершеннолетия, если бы он благополучно прошел инициацию и оказался сильным магом, если бы он доказал клану свою верность и пользу, то глава мог бы принять его в род и дать ему право основать побочную семью.

Да, сейчас я припомнил, Амана рассказывала о чем-то подобном, когда упоминала бастардов.

Амана…

* * *

В замок я вернулся уже на закате.

Целый день, проведенный в другом месте, потраченный на простую физическую работу, позволил немного успокоиться. Дал дышать чуть легче…

— Рейн! Где ты был? Я волновалась!

Я не ответил. Просто смотрел на Аману, прибежавшую, едва стражники сообщили о моем появлении, и думал о том, что я даже не могу на нее злиться.

Любовь — которой не существовало.

Искра — которая не зажглась.

Чары — которые не сработали.

Тогда почему мне было и грустно, и больно, но при этом все же радостно ее видеть?

Глава 20

Вересия во время инициации получила десять камней.

Я отложил газету, открытую на странице, посвященной высшему обществу Империи. Газетчик там расстилался в славословиях перед новой главой клана Энхард, восхищаясь и льстя так, словно от этого зависела его жизнь. Хотя, может, и зависела — скажи он то, что главе Старшего клана показалось бы оскорблением, кто бы за него заступился? А Вересия за оскорбление вполне могла и убить.