Батальоны просят огня

Немецкие пулеметы, уже не переставая, работали в низине, трассы летели оттуда, врезались в землю возле площадки орудия. Стрельба в низине усиливалась, в нее влились тонкие строчки автоматов; тяжелые мины стали рваться на улочках деревни — дважды со скрежетом сыграл шестиствольный миномет.

Вся низина и река в ней были затянуты серым туманом, там происходило движение: впереди, как бы ощупью, приближаясь, тихо рокотали моторы то ли автомашин, то ли бронетранспортеров. Этот же звук, и выстрелы, и угадываемое на слух движение были справа и, кажется, слева, за спиной, и Борис понял, что это действительно суживалось колечко, через которое пролезть надо было головой. Как ни был расчетлив Бульбанюк, как ни считался он осмотрительным, свершалось то, что не было предопределено.

— Это не танки, — сказал один из сержантов Березкиных (не то Николай, не то Андрей, Борис так и не научился их различать), — танки не так… — И быстро посмотрел на Бориса — в глазах светились горячечные огоньки.

Никто ему не ответил, все смотрели в туман, туда, где был мостик. Эти почти незнакомые Борису люди в запачканных глиной шинелях, с воспаленными лицами вдруг ощутимо ближе стали ему сейчас; двое солдат ненужно протирали чистые снаряды, большие руки, натруженные за ночь, тряслись, наводчик Вороной, молчаливый человек лет сорока, оглядывался на Бориса вопросительно и пристально.

Торопливо сдваивая, заработала скорострельная пушка. Прерывистые трассы возникли из тумана уже у самой реки; там, где был мостик, низкий силуэт выдвинулся к берегу, и второй появился в белой мгле рядом.

— Бронетранспортеры, — сказал Березкин. — Это они…

Смутные живые фигурки забегали по берегу, близко рассыпались автоматные очереди, несколько человек, разбрасывая на бегу вспышки, тенями замелькали через мостик. И тотчас Борис услышал, как зачастил, захлебываясь, «максим» на околице.

Ду-ду-ду… а-а-а! — послышалось оттуда смешанное и протяжное.

— По левому бронебойным! Наводить точнее! Огонь!.. — крикнул Борис, ощущая жгучий азарт: «Смазать, смазать его с первого снаряда».

Он не смазал бронетранспортер ни после первого и ни даже после второго снаряда — бронебойные, прочерчивая линии высоко над силуэтами, терялись в тумане. Туман изменял расстояние. Борис трижды снижал прицел и, когда после шестого снаряда заметил, что там, возле мостика, туман порозовел, крикнул с злым весельем:

— По… правому!..

Но расчет медлил. Сдвинув фуражку со вспотевшего лба — звенело в ушах, — Борис оглянулся и увидел: Березкин, только что стоявший в двух шагах от него, почти вплотную к орудию, сидел на станине, позеленев лицом, одними белыми губами странно улыбался, зажимая согнутой окровавленной рукой плечо, точно нашел и испуганно прихлопнул что-то.

— Что? Задело? — крикнул Борис. — Задело? Дуй в штаб батальона! Там — перевязку!

Он уже не обращал внимания на Березкина, который, не отнимая руки от плеча, бежал по парку, и, увидев, что справа движущийся силуэт выбрасывает пучки огня и белые пунктиры, перекрещиваясь, летят прямо в лицо ему, крикнул:

— По правому!.. Два снаряда, огонь!..

У мостика розовое дважды смешалось с ярко-красным и сразу опало.

— Огонь! Три снаряда, ог-гонь!..

Теперь ему показалось, что впереди все стало багровым — не то мостик горел, не то бронетранспортеры. Гулкое дудуканье крупнокалиберных пулеметов уже не заглушало беспорядочной автоматной трескотни, и это «ду-ду-ду» было справа и слева в тумане, но не там, около мостика.

Что-то весомо задело по козырьку Бориса, и он, удивленный, увидел возле него срезанную пулей мокрую веточку.

— Товарищ капитан!.. Пригнитесь! Пригнитесь! Не видите?

Сзади сильно дернули Бориса за рукав, он быстро повернулся и в упор встретился со встревоженным широкоскулым лицом Жорки.

— Ты что?

— Пригнитесь, товарищ капитан! Сейчас Бульбанюка возле штаба обстреляли. Снайперы где-то в деревне сидят. По парку бьют! — И Жорка возбужденно засмеялся. — К вам бежал — лупанули, бродяги, по мне. Со всех сторон бьют!..

— Как у Бульбанюка?

— Колечко, товарищ капитан! Сейчас огня из дивизии собирается просить, а Орлов говорит: рано!

— Верно, пожалуй, рано! Пусть увязнут. Иначе не стоило заваривать всю кашу, — ответил Борис, ладонью вытирая пот на лбу, на щеках.

— Смотрите-ка! Никак наша пехота драпанула? — проговорил полуутвердительно Жорка и лег грудью на бруствер, длинно сплюнул: — Ей-богу, огонь бы по ним открыл!

Было видно отсюда, из парка, как от берега реки, поочередно возникая, бежали к деревне размытые в тумане фигурки, разбрызгивая светящиеся пунктиры в разные стороны, а с того берега доносилось лихорадочно и глухо: ду-ду-ду… ду-ду-ду-ду…

— Какой… «наша»! — сказал Борис и выругался. — Вороной! Видишь? Четыре снаряда… беглый… огонь!

Разрывы легли перед этими фигурками, туман смешался с дымом — ничего не стало видно. И вдруг ближе разрывов, шагах в ста от орудия, как из земли выросли несколько человек — бежали, низко опустив винтовки, нагнув головы, прямо на огневую позицию к окраине парка.

— Говорил, наши драпают, — повторил Жорка и вскочил на бруствер. — Куда они? Стой, славяне!..

В это же мгновение, опаленный внезапной злостью к этим бегущим людям, Борис, перекосив лицо, прыжком перемахнул через бруствер, бешено выхватил ТТ, бросился навстречу им со стиснутым пистолетом в потной руке, закричал непрекословно и неумолимо:

— Сто-ой! Наза-ад! Рас-стреляю первого! Наза-ад!

Жорка, бледный, с острым, отрешенным выражением лица, бежал в двух шагах за капитаном, щелкнув затвором немецкого автомата. Люди не останавливались. Борис увидел дикие пустые глаза, жадно, широко открытый от дыхания рот у переднего солдата, вскинул руку.

— Сто-ой! — закричал Борис и выпустил две пули над головой переднего. — Куда драпаете, защитники Родины! Наза-ад! В траншею! Наза-ад!

Солдаты остановились. Передний, судорожно глотая слюну, затравленно озираясь, — глаза по-прежнему пустые, с поволокой дикого страха, — сипло выдавил:

— Сбоку обошли… со спины обошли… Погибель нам тут… Завели… — и, сморщив лицо, зарыдал лающим, хриплым рыданием обезумевшего человека.

— Наза-ад! — злобно повторил Борис, и в ту же минуту горячий воздух толкнул его в спину, забив звоном уши; это стреляло его орудие, и он крикнул, не слыша своего голоса: — Ну? Один ты, что ли, тут! В траншею! Жорка! Проводи-ка их. Бегом наз-ад!

— А ну! — Жорка с решимостью поднял над животом автомат, кивнул в сторону реки белокурой головой. — Потопали, бродяги! Давай!..