Батареи Магнусхольма
Шрифт:
Эти несвоевременные мысли, цепляясь одна за другую, пронеслись в уме, пока Лабрюйер, перейдя Елизаветинскую, делал первые шаги по аллее парка. Перед ним в полутора сотнях шагов высилась громада — небольшой по российским и европейским меркам, но великолепный византийский собор.
Парк был еще молод, деревья — тонки и худосочны, при необходимости за ствол не спрячешься.
— Если убийцы Адамсона возле собора — лучше с ними не сталкиваться, — прошептал Лабрюйер.
— Пристрелить-то несложно, — ответил Барсук. — А что мы получим, окромя двух покойников? Адамсон — не единственный,
— Или они получат еще двух покойников, — сказал на это Лабрюйер. — Значит, нужно оставить им дорогу для отступления?
— Да, нужно отдать им Церковную улицу, а самим зайти как-то сбоку.
— Угу… Пошли… Обойдем собор по Александровской, а с той стороны — скамейки и фонтаны, будем перебегать на карачках…
— Гусиным шагом…
— Точно…
Так и сделали.
Первое, что обнаружили, крадясь вдоль ограды, — тело сторожа.
— Эфиром попотчевали, — по запаху определил Лабрюйер. — Ничего, проспится.
— Ты, похоже, был прав. Значит, сюда они и собирались, если взяли с собой эфир.
— Но их тут уже нет. Держи фонарик…
Луч прогулялся по прутьям, стали видны открытые воротца.
— У сторожа, что ли, ключ стянули?
— Гляди, дрова раскиданы…
Они сами не заметили, как перешли на «ты».
— Картина тяжкого преступления, — сказал Лабрюйер. — Злоумышленник похитил сажень церковных дров. Сторож ничего не видел, ничего не знает. Полная иллюзия, что по аллее подогнали тачку…
— Ну так где же может оказаться тело?
— Поленницу складывают впритык к стене собора, но она не сплошная, оставлены ниши — там же есть заднее крыльцо, есть вход в подвал, подвальные окна. Пошли, поглядим.
И точно — нашлась щель между дровами и стеной, у верха поленницы, наскоро задвинутая поленьями. Тело засунули туда головой вперед.
— Пока истопники доберутся до этого ряда поленьев — пожалуй, Крещенье настанет, — заметил Лабрюйер. — С каждым днем все холоднее, температура — как в морге, вонять не будет…
— У вас тут тоже на Крещенье морозы?
— Как когда. Значит, ничего трогать не станем, я завтра телефонирую в Полицейское управление…
— Нет, станем. Ты же сам говорил — он таскал с собой портфель с чертежами. В гостинице портфеля нет. А, сам знаешь, все дело в чертежах.
— На кой они Красницкому, если удалось переснять их на фотокамеру?
— А если не удалось?
Лабрюйер и Барсук немного поспорили о логике австро-венгерских шпионов, к единому мнению не пришли. Ясно было одно — планы отдельных частей усть-двинских укреплений у них имеются. Выяснить, что именно таскал в портфеле Адамсон, не удастся — комендант Усть-Двинска, генерал-лейтенант Миончинский, узнав про странную смерть Адамсона, введет в крепости режим наивысшей секретности.
— Но они же понимали, к чему приведет смерть военного инженера! — воскликнул Лабрюйер. — Зачем понадобилось его убивать? Он же мог до второго пришествия снабжать их чертежами! Эта тварь очень ловко его держала на коротком поводке — то оттолкнет, то подманит!..
— Красницкая?
— Кто же еще? Я все ее маневры видел!
— Если бы
она его совратила и сделала осведомителем, то его не стали бы убивать. Там произошло что-то, чего мы пока не понимаем. И не поймем, пока не увидим труп и портфель, — сказал Барсук. — Так что давай разбирать поленницу…— Завтра полиция этим займется.
— Завтра Миончинский этим займется! Сведения нужны сейчас.
Лабрюйер был зол неимоверно. У него на глазах разворачивалась трагикомедия соблазнения. Сперва она была для него комедией — старый дурак, верный супруг увядшей жены, влюбился в чернокудрую сирену. Потом он с тревогой наблюдал, как Адамсон теряет силу, мужество, чувство собственного достоинства. И вот — трагедия…
— Тварь… — пробормотал Лабрюйер. — Ты прав. Нельзя ему тут быть…
Он ничего больше не мог сделать для Адамсона. Предупреждал же! Пытался же вправить мозги! Натыкался на печальное сопротивление обреченного человека… Ну, хоть не позволить телу валяться и стыть у соборной стены, за поленницей, хоть это!..
— Тварь, мерзкая тварь… — повторял он, передавая поленья Барсуку и высвобождая тело. Стыдно было — до жути. Ведь и он чуть не лишился рассудка, глядя на точеное лицо, на склоненную шею Иоанны д’Арк. Неприятель знал, кого привезти в Ригу! Черноволосая и рыжая…
— Им незачем было его убивать. Сейчас в Усть-Двинске начнутся всякие строгости, — сказал Барсук. — Что такого смертельного он мог подсмотреть или услышать?
— Он забросил службу и все время старался проводить с этой тварью. Что угодно мог услышать!
— Портфеля нет?
— Еще нет…
Адамсон лежал вниз лицом. Теперь уже можно было вытащить его за ноги. Можно… но нельзя!..
— Ты решил разобрать всю поленницу? — спросил Барсук. — Угомонись.
Лабрюйер не ответил.
Вскоре ему удалось повернуть тело набок и самому протиснуться в щель.
— Акимыч, я подниму за плечи, ты подхватывай под колени, — сказал Лабрюйер.
Барсук был крупный сильный мужчина. Лабрюйер — ростом пониже, но тоже не слаб. Они вынули тело из полуразваленной сверху поленницы и уложили на жухлую траву.
— Царствие небесное… — прошептал Барсук. — Теперь ищем портфель.
— Сволочи, — ответил Лабрюйер.
Красницкий с помощником избавили Адамсона от верхней одежды и от кителя. Никаких документов, позволяющих его опознать, не оставили. Они, естественно, понимали, что опознание — дело двух-трех дней. Но оттягивали тот момент, когда на них ополчится рижская полиция.
— Китель в гостинице, — поняв Лабрюйера по единому слову, сказал Барсук. — Но найти его там полиция уже не успеет…
И тут Лабрюйер услышал свист.
Ночью много кто может свистеть — кавалер, выманивая барышню на свидание; вот, подающий знак товарищам; полицейский агент, выслеживающий вора…
Но мелодия была такая, что Лабрюйер ахнул
— Мы шествуем величаво, ем величаво, ем величаво, два Аякса два, да два Аякса два… — вот каким словам соответствовала эта чересчур хорошо знакомая мелодия.
— Енисеев… — без голоса произнес Лабрюйер.
Так вот кто прибыл из Питера и тайно навещал фотографическое заведение!