Базар житейской суеты. Часть 1

— Адресуйте свои письма на имя моего ддушки, графа Декстера, а онъ ужь перешлетъ ихъ ко мн съ курьеромъ, говорила миссъ Сальтиръ.

— Не разбирай почтовыхъ дней, mon ange; пиши просто каждый день, и, поврь, твои письма будутъ для меня слаще конфектъ, говорила миссъ Шварцъ, великодушная мулатка съ шелковистыми волосами.

Отвты, само-собою разумется, были эксцентрически-утвердительнаго свойства. Чтобы не отстать отъ другихъ, малютка Лаура Мартинъ взяла подъ руку миссъ Амелію, и бросивъ на нее умильный взглядъ, проговорила:

— Душечка, Амелія, я буду называть васъ мамашей въ своихъ письмахъ.

Вс эти подробности, нтъ сомннія, какой-нибудь степенный джентльменъ, имющій обыкновеніе читать романы за чашкой кофе съ трубкою въ устахъ, назоветъ чрезвычайно глупыми, пошлыми, приторными и до крайности сантиментальными. Точно такъ, и вотъ уже я вижу, какъ сей степенный джентльменъ беретъ въ эту минуту карандашъ, подчеркиваетъ эти унизительные эпитеты и прибавляетъ къ нимъ на поляхъ свое собственное замчаніе: совершенно справедливо. Очень хорошо. Бросьте эту книгу, степенный джентльменъ, и ступайте въ клубъ играть въ карты.

Но мы будемъ продолжать. Сундуки, прощальные подарки, шкатулки и картонки со шляпками миссъ Седли поступили въ распоряженіе косолапого Самбо вмст съ ободраннымъ чемоданомъ двицы Шарпъ, уложеннымъ на дно коляски съ приличными замчаніями и насмшками со стороны кучера и слуги. Когда такимъ образомъ упаковка и поклажа были приведены къ благополучному концу, наступили послднія минуты разставанья, страшныя, горестныя минуты, смягченныя только необыкновенною твердостію духа и присутствіемъ самой основательницы заведенія. Само-собой разумется, что при этомъ торжественномъ случа миссъ Пинкертонъ произнесла великолпную прощальную рчь имвшую самое успокоительное вліяніе на сердца юныхъ питомицъ. Рчь была до крайности скучна; фигуральна, нелпа и дика, но вс понимали съ удовлетворительною ясностью, что въ присутствіи миссъ Пинкертонъ отнюдь не должно давать простора изліянію дтскихъ чувствъ. Вслдъ затмъ явились на сцену тминная коврижка съ бутылкой малаги, и когда двицы окончательно утшили себя такимъ напиткомъ, миссъ Седли получила окончательное позволеніе хать въ родительскій домъ.

— А вы, миссъ Бекки, разв не хотите проститься съ массъ Пинкертонъ? сказала Джемима молодой двушк, на которую, казалось, никто не обращалъ никакого вниманія во все это время. Ребекка уже сходила съ лстницы въ дорожномъ плать и съ картонкой подъ мышкой.

— Напротивъ, очень хочу, отвчала миссъ Шарпъ спокойнымъ тономъ.

Затмъ, она постучалась въ кабинетъ и, получивъ позволеніе войдти, сказала по французски:

— Mademoiselle, je viens vous faire mes adieux.

Миссъ Пинкертонъ не понимала французскаго языка, хотя хвастала при каждомъ удобномъ случа, что можетъ свободно объясняться на многихъ европейскихъ діалектахъ. Закусивъ губы, и вздернувъ къ верху свой римскій носъ, она отвчала величественнымъ тономъ:

— Миссъ Шарпъ, желаю вамъ счастливого пути.

Говоря такимъ образомъ, она протянула, въ знакъ прощанья, одинъ изъ пальцовъ своей руки, мизинецъ, къ которому надлежало прикоснуться съ достодолжнымъ уваженіемъ. Но миссъ Шарпъ холодно уклонилась отъ этой чести, и только сдлала реверансъ; сопровождаемый двусмысленной улыбкой. Семирамида запылала пожирающимъ огнемъ благородного негодованія.

— Благослови васъ Богъ, дитя мое, сказала она, обнимая миссъ Амелію, и бросая черезъ плечо этой двицы грозный взглядъ на миссъ Шарпъ.

— Ступайте, Бекки, Богъ съ вами, сказала взволнованнымъ тономъ миссъ Джемима, опасавшаяся дурныхъ послдствій отъ вроятного столкновенія, которое могло произойдти между Ребеккой и ея сестрой.

И дверь кабинета захлопнулась за двумя пансіонерками, окончившими полный курсъ наукъ.

Внизу еще разъ произошла прощальная борьба, невыразимая словами. Въ пріемной зал собрались вс служанки, вс милые дружки, вс молодыя леди и съ ними танцовальный учитель, отложившій теперь попеченіе о своемъ урок. Цалованьямъ, объятіямъ, рыданьямъ и даже истерическимъ взвизгамъ не было конца. Наконецъ, миссъ Седли кое-какъ высвободилась изъ дружескихъ объятій, и об пансіонерки услись въ дорожную коляску. Никто, повидимому, не жаллъ о миссъ Ребекк, и она съ своей стороны не считала нужнымъ проливать прощальныхъ слезъ.

Но въ ту пору, когда кучеръ получилъ приказаніе двинуться съ мста, Джемима вдругъ выбжала къ воротамъ съ какимъ-то узломъ подъ мышкой, и закричала:

— Стой! Вотъ это для васъ, Амелія, сказала она миссъ Седли, подавая узелокъ съ пирожками и жареной говядиной, а вотъ это вамъ, Бекки, Бекки Шарпъ… книга отъ моей сест… отъ меня… лексиконъ… вы знаете. Зачмъ же вамъ узжать безъ подарка? Ну, прощайте! Благослови васъ Богъ! Кучеръ, ступай!

И добрая сестрица пошла назадъ, въ твердой увренности, что сочинила доброе дло. Но увы! лишь-только кучеръ двинулся съ мста, миссъ Ребекка Шарпъ, выставивъ изъ коляски свое блдное лицо, бросила со всего размаха прощальный подарокъ, и знаменитое твореніе доктора Самуила Джонсона, перекувыркиваясь и длая рикошеты, прикатилось обратно къ желзнымъ воротамъ «Академіи для благородныхъ двицъ». Джемима обомлла отъ изумленія и страха.

— Ахъ, какъ!.. Ну, я никогда… сказала она, какая смлая!..

Но ужасъ оковалъ языкъ сестрицы, и начатыя сентенціи остались неоконченными.

Коляска покатилась быстро; желзныя ворота затворились, колокольчикъ собралъ въ танцклассъ благородныхъ воспитанницъ миссъ Пинкертонъ. Широкій міръ открылся передъ двумя молодыми леди. Прощай, Чизвиккскій проспектъ.

ГЛАВА II Двицы Шарпъ и Седли приготовляются къ открытію кампаніи

Показавъ свою храбрость надъ несчастнымъ словаремъ, укатившимся къ ногамъ изумленной Джемимы, миссъ Ребекка Шарпъ приняла самодовольный видъ, и съ улыбкой на блдныхъ щекахъ облокотилась на подушку..

— Прощай Академія! воскликнула миссъ Шарпъ, пусть старая двка припоминаетъ на досуг, какъ меня звали!

Миссъ Седли была озадачена выходкой своей подруги почти столько же, какъ бдная Джемима, потому-что, можете представить, прошло не боле одной минуты, какъ она оставила свой пансіонъ, державшій ее шесть лтъ въ своихъ четырехъ стнахъ. Въ одну минуту, разумется, не могутъ разлетться по воздушному пространству впечатлнія школы, гд первоначально развились наши мысли и чувства. Что я говорю? Мн случалось видть и такихъ особъ, которыя сохранили на всю жизнь воспоминанія школьныхъ лтъ. Я знаю, напримръ, одного старого джентльмена лтъ семидесяти, который однажды, явившись на завтракъ съ испуганнымъ лицомъ, сказалъ мн съ величайшимъ волненіемъ:

— Вообразите, мистеръ Теккерей, я видлъ сонъ, ужасный, страшный сонъ…

— Какой, смю спросить?

— Мн грезилось, будто докторъ Рейнъ выскъ меня розгами! Фантазія, какъ видите, перекинула этого джентльмена за шестьдесятъ лтъ назадъ, къ блаженнымъ временамъ школьной жизни. Еслибъ докторъ Рейнъ явился изъ-за могилы съ розгою въ рукахъ, семидесяти-лтній старецъ, я увренъ, сталъ бы передъ нимъ на колни, испрашивая помилованья какъ провинившійся школьникъ. Что жь мудреного теперь, если миссъ Седли въ нкоторой степени поражена была ужасомъ и страхомъ при выходк своей дерзкой подруги?

— Какъ это вы осмлились, Ребекка? сказала наконецъ миссъ Седли, посл продолжительной паузы, что вы надлали?

— Какъ что? Перекувыркнула Джонсона, вотъ и все тутъ.

— Бросить прощальный подарокъ!

— Э, полноте! Неужьто вы думаете, что миссъ Пинкертонъ пустится за нами въ погоню?

— Конечно нтъ; однакожь…

— Терпть я не могу этотъ домъ, и надюсь, глаза мои не увидятъ больше заведенія старой двки, продолжала съ ожесточеніемъ миссъ Ребекка Шарпъ; о, еслибъ Темза выступила изъ береговъ и затопила миссъ Пинкертонъ съ ея тюрбаномъ!