Базар житейской суеты. Часть 1
Шрифт:
— Тсс!
— Что съ вами, Амелія? Неужели вы боитесь, что насъ подслушаютъ, и старая двка поставитъ насъ въ темный уголъ?
— Нтъ, нтъ; однакожь…
— Или вы думаете, что этотъ чорный лакей перескажетъ мою повсть старой двк? продолжала запальчиво миссъ Ребекка, пусть онъ; если хочетъ, идетъ къ миссъ Пинкертонъ и объявитъ отъ моего имени, что я ненавижу ее отъ всего моего сердца, и что я желаю отъ всей души доказать ей эту ненависть на самомъ дл. Пусть идетъ. Цлыхъ два года я терпла отъ нея насмшки всякого рода. Ни отъ кого, кром васъ, Амелія, я не слыхала дружеского и ласкового слова, и вс въ этомъ заведеніи могли безнаказанно обижать меня потому только, что я не имла счастія пользоваться благосклонностью старой двки. Цлыхъ два года болтала я безъ умолка по-французски въ нисшихъ классахъ до того, что мн самой наконецъ опротивлъ материнскій языкъ. А не правда-ли, я очень хорошо сдлала, что обратилась къ миссъ Пинкертонъ съ французскимъ комплиментомъ? Пусть ее бснуется, какъ фурія. Vive la France! Vive Bonaparte!
Подобныя восклицанія,
— Ахъ, Ребекка, Ребекка, какъ вамъ не стыдно питать въ душ такія нечестивыя мысли! воскликнула миссъ Седли.
— Vive Bonaparte, и да погибнетъ старая двка! вскричала миссъ Шарпъ.
— Мщеніе великій грхъ, мой ангелъ.
— Можетъ-быть; но я совсмъ не ангелъ.
И, сказать правду, титулъ ангела никакимъ образомъ не могъ примниться къ миссъ Ребекк Шарпъ.
Коляска между-тмъ медленно продолжала катиться по правому берегу Темзы. Подруги разговаривали все въ такомъ же тон, обращая рчь на свжія воспоминанія пансіонской жизни. Приведенный нами отрывокъ изъ этой бесды характеризуетъ нкоторымъ образомъ нравственныя свойства миссъ Ребекки Шарпъ, и читатель, конечно, догадался, что она порядочный мизантропъ или, если угодно, мизогинистъ потому-что мужчины еще не входили въ кругъ ея наблюденій, и стало-быть не могли сдлаться предметомъ ея ненависти. Вс обходились съ нею дурно; сказала сама Ребекка, и мы въ свою очередь уврены, что если какая-нибудь особа, мужского или женского пола, подвергается дурному обхожденію въ какомъ бы то ни было обществ, значитъ, она сама, такъ или иначе, заслуживала это обхожденіе. Міръ, по нашему мннію, то же что зеркало, въ которомъ каждый видитъ отраженіе своего собственного лица. Бросьте на наго сердитый взглядъ, и онъ въ свою очередь будетъ хмуриться на васъ; улыбнитесь ему, и онъ тоже подаритъ васъ добродушною улыбкой. Всякой мизантропъ, кто бы онъ ни былъ, виноватъ прежде всего самъ, и отнюдь не иметъ безъусловного права жаловаться на толпу и презирать людей: это аксіома въ моихъ глазахъ. Что касается до миссъ Ребекки, достоврно по крайней мр то, что она никому и никогда не длала никакого добра въ томъ обществ, среди которого жила: что жь мудреного; если дв дюжины двочекъ не имли въ свою очередь ни малйшей привязанности къ этому мизантропу въ женской юбк?
Отецъ миссъ Шарпъ былъ художникъ, и давалъ нсколько времени уроки въ учебномъ заведеніи миссъ Пинкертонъ. Это былъ смышленый малый, весельчакъ, беззаботный поэтъ, съ ршительной наклонностью занимать деньги, гд ни попало, и пропивать ихъ въ первомъ трактир. Пьяный, онъ обыкновенно шумлъ въ своей квартир, и проспавшись на другой день съ головною болью, сердился на человчество вообще и на художниковъ въ особенности, не умвшихъ по достоинству оцнить его артистического таланта. Такъ-какъ онъ могъ содержать себя не иначе какъ съ величайшимъ трудомъ, и притомъ лишился почти всякого кредита между трактирщиками предмстья Сого, гд была его квартира, то, для поправленія своихъ обстоятельствъ, онъ придумалъ жениться на Француженк, отставной оперной двиц, потерявшей свое мсто. Плодомъ этого брака была миссъ Ребекка, не считавшая, впрочемъ, нужнымъ объяснять со всми подробностями свое происхожденіе съ матерней стороны. Она разсказывала первоначально, что предки ея съ матерней стороны были какіе-то Entrechats, извстные всей Гасконіи по древности и благородству своего рода. Это служило предметомъ гордости для миссъ Ребекки. Замчательно, впрочемъ, что, по мр возвышенія своего на почетныхъ ступеняхъ общественной лстницы, миссъ Шарпъ постепенно возвышала геральдическое достоинство своихъ предковъ.
Мать Ребекки была женщина довольно образованная, и ея дочь говорила по-французски какъ природная Парижанка. Это обстоятельство, рдкое между Англичанками, доставило ей доступъ въ академію миссъ Пинкертонъ. Когда мать Ребекки умерла; мистеръ Шарпъ, предчувствуя и свою близкую смерть, написалъ къ миссъ Пинкертонъ патетическое письмо, въ которомъ рекомендовалъ сироту ея просвщенному вниманію и покровительству. Вслдъ затмъ, онъ сошолъ въ могилу посл третяьго припадка delirii trementis. Ребекка, которой въ эту пору было уже семнадцать лтъ, явилась на Чизвиккскій проспектъ, и поступила пепиньеркой въ заведеніе миссъ Пинкертонъ. Она обязалась говорить по-французски съ молодыми двицами, и въ замнъ этого, ей предоставлено право слушать безплатно профессоровъ Чизвиккской Академіи. Это заведеніе давно было извстно миссъ Шарпъ, потому-что она часто ходила туда при жизни отца.
Ребекка была низка ростомъ, худощава, блдна, съ волосами золотистого цвта и съ глазами, почти постоянно-опущенными въ землю; но эти глаза, зеленые и большіе, имли силу до того привлекательную, что отъ нихъ чуть не сошолъ съ ума молодой оксфордскій студентъ, нкто мистеръ Криспъ, отрекомендованный своею маменькой въ заведеніе миссъ Пинкертонъ, гд онъ долженъ былъ преподавать эстетику молодымъ пансіонеркамъ. Уже влюбленный юноша написалъ нжное посланіе предмету своей страсти; но, къ несчастью, записка была перехвачена изъ рукъ неловкой торговки пирогами, и нжная страсть должна была погаснуть при самомъ разгар. Мистриссъ Криспъ, извщенная объ опасности, немедленно взяла къ себ обратно неопытного преподавателя эстетики, и спокойствіе, разрушенное на нсколько времени въ «Академіи
благородныхъ двицъ», скоро было возстановлено на прочныхъ основаніяхъ. Миссъ Шарпъ получила строжайшій выговоръ отъ содержательницы пансіона, хотя было доказано неоспоримыми фактами. что она ни разу не имла счастья говорить съ господиномъ Криспомъ.Въ обществ взрослыхъ и высокихъ пансіонерокъ, Ребекка Шарпъ казалась настоящимъ ребенкомъ; но бдность и нужда преждевременно развили ея мозгъ. Нердко разговаривала она съ кредиторами своего отца, и удачно успвала выпроваживать ихъ за двери; нердко своими ласками вкрадывалась она въ довренность мелочныхъ лавочниковъ и купцовъ, отпускавшихъ имъ въ долгъ свои товары. Отецъ гордился остроуміемъ маленькой дочери, и съ удовольствіемъ рекомендовалъ ее своимъ буйнымъ товарищамъ, приходившимъ въ его квартиру фантазировать за бутылками артистическихъ напитковъ. Часто молодая двушка сидла съ ними за однимъ столомъ, прислушиваясь къ такимъ рчамъ, которыя должны быть слишкомъ чужды дтского уха. Посл всего этого, Ребекка имла, конечно, полное право сказать:
— Никогда я не была двочкой, и никогда не ощущала дтскихъ чувствъ. Восьми лтъ отъ роду, я уже была женщиной въ полномъ смысл слова.
О миссъ Пинкертонъ! Зачмъ вы такъ неосторожно заключили въ свою клтку эту опасную птичку?
Но великія женщины, такъ же какъ и малыя, подвергаются иногда непростительнымъ ошибкамъ. Миссъ Пинкертонъ въ простот сердечной воображала, что дочка рисовального учителя самое кроткое, слабое и беззащитное созданіе въ подлунномъ мір, потому-что Ребекка съ неподражаемымъ искуствомъ разыгрывала роль d'une fille ing'enue всякій разъ, какъ удавалось ей побывать въ Чизвикк. Семирамида считала ее скромнымъ и невиннымъ ребенкомъ, и разъ, въ одинъ прекрасный вечеръ, это случилось за годъ до окончательнаго поступленія Ребекки въ Академію благородныхъ двицъ: ей было тогда шестнадцать лтъ, миссъ Пинкертонъ съ величественною важностью подарила ей куклу, конфискованную собственность миссъ Суиндль, которая осмлилась заниматься своимъ сокровищемъ въ учебные часы. О, если бы видла миссъ Пинкертонъ, какъ Ребекка и ея отецъ, по возвращеніи домой, хохотали цлый вечеръ надъ этой куклой, длая изъ нея каррикатуру самой основательницы благородного пансіона! Ребекка наряжала куклу собственными руками, вздергивала ей носъ, разговаривала съ нею какъ пансіонерка съ своей начальницей, и заставляла ее выдлывать самые уморительные фарсы. Съ этой поры все предмстье Сого, отъ мелочного лавочника до чумазого мальчишки изъ харчевни, знали почтенную миссъ Пинкертонъ въ образ куклы миссъ Ребекки. Молодые живописцы, собиравшіеся у своего ветерана, разспрашивали, по обыкновенію, Ребекку, о здоровь мнимой старухи Пинкертонъ, и веселились на-славу посл ея остроумныхъ отвтовъ. Однажды Ребекка удостоилась прогостить цлую недлю на Чизвиккскомъ проспект: Джемима подчивала ее разными сластями, ласкала какъ бдную сиротку, и даже подарила ей на дорогу нсколько серебряныхъ монетъ. И что же? По возвращеніи домой, миссъ Шарпъ соорудила себ другую куклу, представлявшую миссъ Джемиму въ самомъ каррикатурномъ вид! Эстетическое чувство смха, очевидно, одерживало верхъ надъ чувствомъ благодарности въ сердц дочери оперной актрисы.
Наступила наконецъ пора, когда миссъ Ребекка Шарпъ водворилась окончательно въ «Академіи благородныхъ двицъ». Строгая формальность непріятна была молодой двушк, привыкшей къ цыганской жизни съ своими покойными родителями. Урочные часы вставанья, молитвъ, обдовъ и прогулокъ, распредленныхъ съ математическою точностью, надоли ей до того, что она поминутно вздыхала о своей прежней жизни, и вс воображали, что миссъ Ребекка груститъ неутшно о потер своего отца. Ей отвели каморку на чердак, гд часто слышали какъ она рыдаетъ по ночамъ. Она точно рыдала отъ злости, но не отъ печали. Никогда не случалось ей жить въ обществ женщинъ: ея отецъ, несмотря на свое не совсмъ безъукоризненное поведеніе; былъ человкъ съ талантомъ, и его разговоръ нравился ей въ тысячу разъ больше, чмъ болтовня всхъ этихъ двицъ, молодыхъ и старыхъ, съ которыми теперь связала ее судьба. Она ненавидла всхъ вообще и каждую порознь, за исключеніемъ миссъ Амеліи Седли, къ которой чувствовала искреннюю привязанность. Ктому же предпочтеніе, которое отдавали передъ ней другимъ молодымъ двицамъ, раздирало ея сердце мучительной завистью.
— И отчего эта двчонка такъ высоко поднимаетъ носъ? говорила она объ одной изъ воспитанницъ миссъ Пинкертонъ.
Едва прошолъ годъ, и уже миссъ Ребекка Шарпъ ршилась, во что бы то ни стало, и какъ бы ни стало, вырваться изъ «Академіи благородныхъ двицъ». Въ голов ея образовались и созрли связные планы относительно будущей судьбы.
Однажды, въ отсутствіе двицъ, Ребекка сла за фортепьяно и сыграла нсколько новыхъ и трудныхъ пьесъ съ такимъ совершенствомъ, что миссъ Пинкертонъ предложила ей давать музыкальные уроки въ младшемъ класс: это освободило бы ее отъ платы музыкальному учителю. Но, къ величайшему ея изумленію, миссъ Шарпъ сдлала ршительный отказъ.
— Я живу здсь для того, чтобъ говорить съ дтьми по французски, сказала она смлымъ и ршительнымъ тономъ, не мое дло давать имъ музыкальные уроки и сберегать для васъ деньги! Платите мн, если угодно, за каждый урокъ, и я буду учить.
Миссъ Пинкертонъ принуждена была уступить; и съ этого дня перестала любить миссъ Ребекку Шарпъ.
— Никто и никогда, въ продолженіе цлыхъ тридцати пяти лтъ, не смлъ въ моемъ дом идти наперекоръ моимъ распоряженіямъ! воскликнула миссъ Пинкертонъ, озадаченная дерзостью молодой двицы. Я пригрла змю на своей груди!