Базар житейской суеты. Часть 1

Къ счастію, около этого времени, Джозефъ началъ жестоко страдать растройствомъ печени, и врачи присовтовали ему отправиться на родину, гд заране онъ расчитывалъ испробовать вс роды наслажденій европейского комфорта. Въ Лондон, отдльно отъ своей семьи, Джозефъ нанялъ для себя великолпную квартиру въ модной улиц, и жилъ какъ веселый холостякъ. Передъ отъздомъ въ Индію, онъ былъ слишкомъ молодъ для разнообразныхъ столичныхъ удовольствій; зато теперь, по возвращеніи, онъ погрузился въ нихъ тломъ и душой. Онъ разъзжалъ повсюду въ щегольскомъ экипаж, обдалъ въ лучшихъ гостиницахъ и клубахъ, посщалъ театры и не пропускалъ ни одной замчательной оперы.

Возвратившись въ Индію опять, онъ съ величайшимъ энтузіазмомъ расказывалъ своимъ товарищамъ объ этомъ счастливомъ період своей жизни, и давалъ знать кому слдуетъ, что онъ и нкто Бруммель были первостатейными львами британской столицы.

Но, говоря такимъ образомъ, мистеръ Джозефъ лгалъ немилосердо. Среди шума столичной жизни, былъ онъ одинокъ точно такъ же, какъ въ дремучихъ лсахъ Богли-Уолла. Единственнымъ его знакомцемъ былъ только докторъ, принявшій на себя обязанность привести въ порядокъ растроенную печень индійского выходца. Джозефъ былъ неповоротливъ, лнивъ, брюзгливъ, и общество дамъ смущало его, какъ школьника, никогда не переступавшаго за порогъ класной залы. Поэтому онъ рдко навщалъ родительскій домъ на Россель-Сквер, гд часто собиралось множество гостей и гд нескромныя шутки старика-отца кололи его раздражительное самолюбіе.

Мистеръ Седли никогда не былъ хорошо одтъ, несмотря на величайшіе вседневные труды украсить свою дюжую особу и придать своей личности величественный, джентльменскій видъ. Чорный его слуга скопилъ порядочное состояніе отъ отбракованныхъ статей въ гардероб своего барина. Его туалетный столикъ загроможденъ былъ всми возможными эссенціями и помадами, изобртенными для возвышенія природной красоты, и онъ перепробовалъ вс возможные корсеты и бандажи для исправленія своей неуклюжей таліи. Жирный и толстый, онъ заказывалъ портному самыя узкія платья юношеского покроя и самыхъ яркихъ, блестящихъ цвтовъ. Разфранчонный такимъ образомъ, какъ ворона въ павлиньихъ перьяхъ, раздушонный и перетянутый, онъ разгуливалъ одинъ по парку или по окрестностямъ Лондона, и потомъ одинъ же обдалъ въ какомъ-нибудь ресторан. Вообще мистеръ Джозефъ былъ легкомысленъ и тщеславенъ, какъ молодая двушка, и, быть-можетъ, чрезмрная застнчивость была естественнымъ плодомъ его чрезмрного тщеславія. Если миссъ Ребекка Шарпъ, при своемъ первомъ вступленіи въ свтъ умла заинтересовать собою такого джентльмена, то, значитъ, въ ней должно видть двицу съ умомъ не совсмъ обыкновеннымъ.

Уже первый ея маневръ обнаружилъ мастерское умнье, взяться за дло. Назвавъ мистера Седли хорошенькимъ мужчиной, она знала, что Амелія перескажетъ это матери, которая въ свою очередь намекнетъ объ этомъ мистеру Джозефу, и во всякомъ случа будетъ рада, что сынъ ея удостоился такого комплимента. Скажите какой-нибудь Готтентотк, что сынъ ея прекрасенъ какъ ангелъ: она повритъ вашему слову и растаетъ, какъ сальный огарокъ, отъ полноты душевного восторга. Материнское самолюбіе не иметъ никакихъ предловъ, и Ребекка понимала это инстинктивно. Впрочемъ, комплиментъ ея былъ произнесенъ довольно громко, и Джозефъ Седли услышалъ его собственными ушами, услышалъ — и похвала молодой двушки просверлила вс фибры его дюжого тла, и хорошенькій мужчина затрепеталъ отъ удовольствія. Скоро, однакожь, онъ одумался и задалъ себ вопросъ: «Ужь не шутитъ ли надо мной эта смазливая двчонка?.. А впрочемъ, къ чему жь ей шутить?» тотчасъ же подумалъ мистеръ Седли. «Чемъ же я, въ самомъ дл, не хорошъ? Нтъ, чортъ побери, немного такихъ молодцовъ, какъ Джозефъ Седли». Мы замтили, что мистеръ Седли тщеславенъ, какъ молодая двушка. Великій Боже! Переверните медаль на другую сторону, и молодыя двицы, разсуждая о какой-нибудь сестриц изъ своей среды, будутъ имть полное право сказать: «Она самолюбива и тщеславна, какъ мужчина.» Да, милостивыя государыни, брадатыя созданія любятъ похвалы и комплименты всякого рода почти столько же, какъ первыя кокетки въ мір.

Итакъ, почтенная компанія спустилась внизъ. Джозефъ продолжалъ краснть и пыхтть; Ребекка скромничала и потупляла въ землю свои зеленые глазки. Она была вся въ бломъ, и нагія ея плечи лоснились какъ алебастръ, изящное олицетвореніе невинности и простоты, облечонной въ двственную форму.

— Надобно будетъ пораспросить его объ Индіи, думала Ребекка; другихъ идей нельзя предполагать въ этой пустой голов.

Мы уже слышали, что мистриссъ Седли приготовила пилавъ для своего сынка и такъ называемое curry, самое національное индійское блюдо, приправленное горячими снадобьями разныхъ сортовъ. Сли за столъ и curry явилось на огромномъ блюд передъ самымъ носомъ мистера Седли.

— Что это такое? спросила Ребекка наивнымъ тономъ, бросая умильный взглядъ на мистера Джозефа.

— Превосходно, сказалъ красный набобъ, пережовывая съ величайшимъ трудомъ лакомый кусокъ. Можно подумать, матушка, что вы держите при себ индійскую кухарку. Превосходно.

— Ахъ, позвольте попробовать: мн хочется знать вкусъ индійскихъ блюдъ, сказала миссъ Ребекка. Мн кажется, что все должно быть хорошо въ этой поэтической стран.

— Удли частичку этого лакомства для миссъ Шарпъ, проговорила, улыбаясь, мистриссъ Седли.

Ребекка въ самомъ дл не знала, что такое curry.

— Ну; какъ вамъ нравится индійскій вкусъ? спросилъ мистеръ Седли.

— Прекрасно! проговорила сквозь слезы Ребекка, начинавшая испытывать отчаянную муку отъ наперченного куска.

— Прибавьте сюда немножко чили, и вы увидите: кушанье что въ ротъ, то спасибо, сказалъ Джозефъ, заинтересованный этимъ національнымъ предметомъ.

— Чили! Ахъ, дайте, это должно быть превосходно, проговорила Ребекка, задыхаясь.

Ее соблазнилъ цвтъ стручковаго перца, который, думала она, служитъ, вроятно, противодйствіемъ жгучему свойству индійского блюда; но вышло на поврку, что вкусъ чили былъ совершенно невыносимымъ для европейской натуры. Кровь запылала въ жилахъ молодой двушки, и ложка выпала изъ ея рукъ.

— Воды, воды, ради Бога, воды! закричала миссъ Ребекка.

Старикъ Седли разразился громкимъ смхомъ и, очевидно, любовался страданіями своей гостьи. Какъ человкъ, проводившій большую часть времени на бирж, онъ любилъ шутки всякого рода, и теперь веселился на-славу.

— Самбо, подай воды миссъ Шарпъ, сказалъ онъ, продолжая заливаться отчаяннымъ смхомъ.

Отеческій хохотъ заразилъ и сына, который тоже, съ своей стороны, видлъ въ этомъ обстоятельств превосходную шутку. Дамы, напротивъ, улыбались очень скромно, расчитывая весьма основательно, что бдная Ребекка страдаетъ не на шутку. Впрочемъ, стаканъ воды съ успхомъ залилъ огонь, пожиравшій ея внутренность, и молодая двушка, оправившись отъ непріятного волненія, проговорила съ добродушнымъ и комическимъ видомъ:

— Благодарю васъ, господа, теперь по крайней мр индійскія блюда для меня не новость. Сама виновата: мн бы слдовало вспомнить про сливочные торты индійской принцессы, о которыхъ говорится въ арабскихъ сказкахъ. Кстати; мистеръ Седли, кладутъ ли у васъ въ Индіи стручковый перецъ въ сливочные торты?

Старикъ Седли принялся хохотать опять, и подумалъ, что Ребекка двушка не робкаго десятка. Джозефъ отвчалъ простодушно:

— Сливочные торты, сударыня? Такихъ диковинокъ въ Индіи не водится. Бенгальскія сливки сущая дрянь. Мы обыкновенно употребляемъ козье молоко, и это, скажу я вамъ, славнецкая штука!

— Не врьте, миссъ Шарпъ, скоро вы убдитесь, что вся ихъ Индія не стоитъ вашей улыбки, остроумно замтилъ старикъ Седли, вставая изъ-за стола.

Какъ-скоро дамы удалились изъ столовой, старикъ, сдлавъ выразительный жестъ, замтилъ своему сыну:

— Берегись, Джой, эта двчонка какъ-разъ запутаетъ тебя.

— Вотъ вздоръ! Видалъ я и не такіе виды, сказалъ Джой съ самодовольнымъ видомъ. Была одна двушка въ Думдум, лакомый кусочекъ, нечего сказать; дочь Кутлера; я говорилъ вамъ о немъ передъ обдомъ; онъ еще женатъ на вдов, и служитъ докторомъ въ артиллерійскомъ полку, славный малый, и дочка его ухаживала за мной два года сряду; да что тутъ толковать? Муллигетони, тоже чудесный молодой человкъ, и гораздъ, что называется на вс руки; онъ судья въ буджебуджской ратуш, и скоро, я полагаю, будетъ засдать въ совт; чудесный человкъ. Такъ вотъ, сударь мой, бацъ-бацъ любовное ядро, а Квинтинъ и говоритъ, — вы еще не знаете Квинтина? Забіяка, сударь мой, и молодецъ съ головы до пятокъ. «Седли, говоритъ онъ, то-есть, Квинтинъ, сударь мой, «держу, говоритъ, сто противъ одного, что Софья Кутлеръ подцпитъ тебя или Муллигетони; не успешь; говоритъ, мигнуть, а дло въ шляп«. Пустяки, говорю, куда ей! А портвейнъ, смю сказать, превосходный. Изъ какого погреба, сударь мой?…

Легкій храпъ былъ единственнымъ отвтомъ; почтенный негоціантъ успокоился въ. сладкомъ сн, и конецъ джозефовой исторіи скрылся подъ спудомъ на этотъ день. Джозефъ Седли, должно замтить, былъ чрезвычайно разговорчивъ въ обществ мужчинъ, и эту самую исторію онъ расказывалъ больше двадцати разъ своему доктору, мистеру Голлопу, когда тотъ приходилъ освдомляться насчетъ его печени.

Принужденный, по предписанію врача, соблюдать строгую діэту, Джозефъ Седли удовольствовался на этотъ разъ только полубутылкою портвейна, за исключеніемъ двухъ стакановъ ост-индской мадеры, выпитой въ продолженіе обда. Для освженія желудка, онъ скушалъ также тарелку малины съ сахаромъ и сливками, и дюжину кондитерскихъ пирожковъ, лежавшихъ передъ нимъ. Кончивъ этотъ десертъ, молодой человкъ погрузился въ глубокую думу насчетъ молодой двушки, побжавшей наверхъ съ его матерью и сестрой.