Базар житейской суеты. Часть 4

— Ты лжешь, Ребекка, лжешь, лжешь! вскричала Эмми, быстро вскочивъ съ мста,

— А вотъ не хочешь ли взглянуть, какъ я лгу, сказала Бекки веселымъ тономъ, вынувъ изъ-за пояса бумажку, и бросивъ ее на колни своей недоврчивой подруг. Ты знаешь его почеркъ. Онъ отдалъ мн эту записку передъ твоимъ носомъ, и, какъ видишь, глупецъ вызывался меня похитить наканун своей смерти. Пуля оказала ему чудесную услугу.

Эмми уже не слышала этихъ словъ. Она смотрла на письмо. Этотъ самый billet-doux покойный Джорджъ Осборнъ всунулъ въ букетъ мистриссъ Кроли на балу у герцогини Ричмондской. И Ребекка сказала цравду: глупецъ упрашивалъ ее бжать.

Эмми опустила голову на грудь, и — разумется, заплакала, но думать надобно, что это уже послднія слезы въ этой книг. Бекки стояла передъ ней, и съ почтеніемъ наблюдала эту рыдающую невинность, закрывшую глазки своими руками. Кто можетъ анализировать эти слезы, и сказать наврное, сладки он или горьки? О томъ ли сокрушалась Эмми, что идолъ ея жизни рухнулъ съ пьедестала и разбился въ-прахъ у ея ногъ, или о томъ, что любовь ея была отвергнута и поругана недостойно? Могло, впрочемъ, и то статься: Амелія радовалась при мысли, что теперь нтъ больше роковой преграды между нею и новою, истинною привязанностью къ великодушному другу.

«Теперь уже ничто больше не удержитъ меня, думала мистриссъ Эмми. Я могу любить его отъ всего сердца. И я буду любить его, буду, буду, если только онъ проститъ меня и возьметъ къ себ.»

Думать надобно, что эти мысли взяли перевсъ надъ всми другими чувствами въ сердц мистриссъ Эмми. Скоро она утшилась. Ребекка цаловала ее и старалась успокоить, обнаруживая такимъ-образомъ симпатію, которой до сихъ поръ мы еще не замчали въ мистриссъ Кроли. Она обращалась съ Эмми, какъ съ ребенкомъ, и гладила ее до головк.

— Возьми теперь бумагу, перо, чернила, и напишемъ сію же минуту, чтобъ онъ пріхалъ, сказала Ребекка.

— Я… я уже писала къ нему сегодня утромъ, отвчала Эмми, зардвшаяся самымъ яркимъ румянцемъ.

Бекки залилась веселымъ смхомъ.

— Un biglietto? Eccola qua! запла она, какъ синьора Розина.

И пронзительная пснь ея раздалась по всему дому.

* * *

Черезъ два утра посл этой маленькой сцены, Амелія встала очень рано и пошла съ Джорджинькой гулять на пристань. День былъ мрачный, бурный и дождливый, Амелія не спала всю ночь, прислушиваясь къ завыванію втра, и душевно сожаля о плавающихъ и путешествующихъ въ такую погоду. Несмотря, однакожь, на чрезмрную усталость и печальное расположеніе духа, она хотла гулять какъ можно доле. Взоры ея постоянпо были обращены къ западу, и съ участіемъ слдили за бурными волнами, прибивавшимися къ берегу. Дулъ сильный втеръ, и дождевыя капли били по лицу мистриссъ Эмми и ея сына. Оба они молчали: изрдка только мальчикъ обращалъ къ своей спутниц нсколько словъ, обнаруживавшихъ его безпокойство.

— Въ такую погоду онъ не подетъ, сказала мистриссъ Эмми.

— А я, такъ увренъ, что подетъ, держу десять противъ одного, отвчалъ мальчикъ. Посмотри-ка, мамаша, вонъ тамъ, кажется, дымится пароходъ.

И Джорджъ указалъ на точку, едва виднвшуюся на отдаленномъ пункт моря.

Черезъ нсколько минутъ оказалось несомнннымъ, что то былъ дйствительно пароходъ, но изъ этого, покамстъ, еще ровно ничего не слдовало. Могло статься, что Вилльяма не было въ числ пассажировъ, можетъ-быть онъ не получилъ письма, или получилъ, да не захотлъ хать. Тысячи опасеній этого рода, одно за другимъ прокрадывалмсь въ безпокойное сердце Эмми.

Пароходъ между-тмъ приближался съ замчательною быстротою. Въ рукахъ Джорджиньки былъ щегольской телескопъ, съ которымъ онъ управлялся мастерски. Онъ поминутно смотрлъ въ даль на дымящуюся трубу, и сообщалъ своей матери о послдствіяхъ своихъ наблюденій. Наконецъ онъ ясно разсмотрлъ самый флагъ англійскаго парохода, колыхавшійся отъ втра. Сердце его матери забило сильную тревогу.

Эмми попробовала сама вооружиться телескопомъ, и утвердивъ его на плеч Джорджа, открыла свои наблюденія, но передъ глазами ея вертлось какое-то черное пятно безъ опредленной формы и вида. Больше ничего не замтила мистриссъ Эмми.

Джорджинька взялъ опять телескопъ, и навелъ его на пароходъ.

— Ахъ, какъ онъ славно прорзываетъ волны! сказалъ мальчнкъ. На палуб, однакожь, всего только два человка, кром штурмана. Одинъ лежитъ, закутавшись въ шинель… Ура! Это Доббинъ!

Онъ захлопнулъ телескопъ, и обвился руками вокругъ шеи своей матери. Душевное расположеніе мистриссъ Эмми измнилось съ необыкновенной быстротой, и она, выражаясь словами любимаго поэта , то есть, слезами засмялась. Какъ иначе? Она была уврена, что это Вилльямъ. Другому некому и быть. Вдь она лицемрила, когда говорила, что онъ не подетъ. Разумется, онъ подетъ, разв онъ смлъ не похать? Не смлъ, она знала это заране.

Еще минута, и пароходъ былъ почти у пристани. Мать и сынъ побжали встртить пассажировъ, причемъ ноги мистриссъ Эмми дрожали и подкашивались. Ей бы хотлось опять стать на колни между небомъ и землею, и произнести свою торжественную молитву. Чувства благодарности переполнили всю ея душу.

Вслдствіе дурной погоды на пристани вовсе не было постороннихъ зрителей, и только одинъ коммиссіонеръ таможни встртилъ пассажировъ. Шалунъ Джорджъ также убжалъ, и когда джентльменъ въ старой шинели на красной подкладк выступилъ на берегь, никто не былъ свидтелемъ сцены, которая тутъ произошла. Мн, впрочемъ, извстна эта сцена:

Маленькая леди въ промокшей блой шляпк выбжала навстрчу джентльмену, съ жаромъ поцаловала его руку, и въ одно мгновеніе исчезла подъ складками его стараго плаща. Джентльменъ, думать надобно, крпко прижалъ ее къ своему сердцу, и держалъ въ своихъ объятіяхъ такимъ-образомъ, чтобы она не могла упасть на землю. Какія слова вырывались изъ ея устъ, доложить не могу. Я разслышалъ только:

— Прости… виновата… Вилльямъ… милый, милый… поцалуй… еще, еще.

Однимъ словомъ сцена подъ шинелью, какъ видите, вышла очень нелпая. Вынырнувъ, наконецъ, изъ-подъ этого убжища, мистриссъ Эмми крпко ухватилась за руку милаго друга, и смотрла ему прямо въ лицо, исполненное вмст грусти, сожалнія и нжной любви. Амелія поняла этотъ упрекъ, и опустила свою головку.

— Да, ужь пора было вамъ прислать за мною, сказалъ Доббинъ.

— Ты не удешь отъ меня, Вилльямъ?

— Никогда! отвчалъ онъ, и еще разъ прижалъ ее къ своему сердцу.

При выход изъ таможни встртилъ ихъ опять маленькій Джорджъ съ телескопомъ у своего глаза, и съ громкимъ смхомъ. Онъ принялся прыгать око. ло влюбленной четы, и затмъ повелъ ихъ домой, отпуская дорогой замысловатыя шуточки на ихъ счетъ, Джозъ еще не просыпался, Бекки не показывалась, хотя уже нсколько минутъ пристально наблюдала изъ окна. Джорджинька побжалъ хлопотать насчетъ завтрака. Эмми оставила въ корридор свою шаль и шляпку, и подошла къ Вилльяму растегнуть воротникъ его шинели, а намъ остается только посмотрть… какъ Джорджинька готовитъ завтракъ для полковника…

Утихло волненіе житейскаго моря, и корабль введенъ наконецъ въ гавань. Доббинъ получилъ вожделнный призъ, за которымъ гонялся всю свою жизнь. Птичка поймана, ея крылья подрзаны — и вотъ она воркуетъ, склонивъ головку на плечо искуснаго ловца. Этого только и хотлось мистеру Вилльяму, этого искалъ онъ и объ этамъ тосковалъ каждый день и каждый часъ, впродолженіе восьмнадцати лтъ. Вотъ онъ, наконецъ, вотъ счастливый предлъ завтнаго стремленія — и вотъ вамъ послдняя страница восьмой и послдней части Базара Житейской Суеты. Прощай, полковникъ! Благослови тебя Богъ, честный Вилльямъ! Прощай и ты, Амелія, навсегда, прощай! Цвти и зеленй, нжный плющъ, вокругъ крпкаго, стараго дуба, который защититъ тебя отъ всякихъ бурь и непогодъ!