Базельские колокола

— Как вы думаете, сколько лет господину Романэ? — спрашивала полковника старшая из барышень Вибер, та, что играла на рояле.

— Гм, мадемуазель, как бы вам сказать? Мадам де Неттанкур считает, что ему сорок два года.

Господин Пессоно, важное лицо, остановившееся в отеле «Парк», как-то после купанья подошёл к дамам. Общее мнение о нём было, что он вполне комильфо. Розетка Почётного легиона. Чёрные, щёточкой, усы с проседью. Было отмечено, что он пришёл один. Госпожа де Неттанкур объявила полковнику, что госпожа Пессоно как раз нездорова. Младшая из барышень Вибер совершенно случайно подслушала обрывок разговора, когда господин Романэ провожал господина Пессоно до шоссе.

— Итак, — говорил господин Пессоно, — дорогой Романэ, вы во всём похожи на Вивиани ²: он тоже терпеть не может сливочного крема.

Эти слова были спешно переданы госпоже Бужу, хозяйке гостиницы, и ей пришлось в тот вечер оставить пансионеров без сладкого.

Полковник Дорш вёл себя по отношению к Диане совершенно по-отечески. Только чудовищно ревнивый человек мог бы обидеться на него. Господин Романэ был чудовищно ревнив. Это повело к длинным объяснениям между Дианой и её матерью.

— Я ведь тебе уже говорила, мама, что он его видеть не может, твоего полковника.

— Твоего полковника!.. Во-первых, я тебе сто раз говорила, чтобы ты при посторонних называла меня Кристианой, а не мамой, когда выглядишь так, как выгляжу я, — это просто смешно. Я тебе говорю, что при посторонних было бы то же самое, я знаю. Кроме того, я тебе делаю замечания для твоей же пользы. Не воображай, будто я боюсь, что это меня старит. Нет, правда, в известном возрасте даже как-то обидно настолько молодо выглядеть. Но всем и так уже достаточно известно, что я твоя мать. Нечего всё время об этом напоминать. Мама да мама! Даже как-то неприлично всё время напоминать о том, что само собой разумеется.

— Словом, Кристиана, мосье Романэ…

— При чём тут мосье Романэ? И что это, ты смеёшься надо мной, что ли? Что ты меня без всякой причины называешь Кристианой? О чём это я? Ах да, ты, может быть, думаешь, что это хороший стиль — напоминать без толку, что у тебя есть мать! Если хочешь знать, так разговаривают кокотки, именно кокотки! Тебя послушать, можно подумать, что мать — это какой-то редкий случай. Ничего необыкновенного. Очень распространённое явление. Это даже скорее вульгарно.

— Да выслушай же ты меня, наконец, мама, я тебе говорю, что мосье Романэ…

— Диана, ты что из меня дуру делаешь? Я надрываюсь, объясняю тебе, как люди нашего круга должны выражаться, а ты по-своему блеешь: мама и мама! Настоящая овца! Если бы мы жили в другом веке, я бы требовала, понимаешь ли, требовала, чтобы ты меня называла «мадам». Но в наши дни это звучало бы немного претенциозно. Итак — Кристиана…

— Всё это очень мило, но если ты будешь по-прежнему приводить полковника Дроша…

— Дорша, будь так любезна, Дорша! Эльзасская фамилия.

— …словом, полковника, пить с нами кофе, у меня будут неприятности с Морисом, он соберётся и уедет.

— Ну и уедет — несчастье тоже, скажите пожалуйста. Пускай собирается: в его возрасте он ещё позволяет себе ревновать!

— Во-первых, Морис не так уж стар, а во-вторых, именно поэтому. Но если Морис уедет…

— Я тебя всячески просила называть его мосье Романэ до тех пор, пока дело не примет более определённый оборот…

— Короче говоря, если мосье Романэ уедет, то дела примут определённый оборот, по счёту гостиницы кто платить будет — ты?

— Мы с отцом даём тебе шесть франков в день, и как ты устраиваешься, не моё дело. Я никогда ничего не понимала в деньгах.

— Это удобно. Теперь слушай, будь любезна не приводить больше полковника Дроша…

— Дорша…

— …к нашему столу, когда мы пьём кофе, я не желаю из-за тебя ссориться с мосье Романэ, а мосье Романэ…

— Мосье Романэ! Ты меня в конце концов из себя выведешь с твоим мосье Романэ. Он у тебя с губ не сходит, твой мосье Романэ. Прямо неприлично. Плясать под дудку этого господина! Что у тебя в жилах — вода? Ты бы лучше брала пример с отца: хотела бы я посмотреть, как бы он посмел запретить мне угощать полковника кофе.

В день рожденья Гюи (ему исполнилось три года) в Морневиль приехала мадемуазель Юдифь Романэ. Она привезла для мальчика торт-мокко с тремя свечками и надписью из сливочного крема: «Я большой мальчик». Она тут же завоевала сердца всей гостиницы, её окутали романтической дымкой. Она была вся в чёрном — несомненно траур по матери (позже оказалось, что мосье Романэ в разводе) — и носила короткие, слишком короткие для её шестнадцати лет, юбки. К тому же — бледна и скорее полна. Барышни Вибер сейчас же подметили, что она смотрит на свою будущую мачеху с тоской.

Когда стало известно, что Юдифь готовится к конкурсу по скульптуре на Римскую премию ³ (при таком-то отце!), все дамы окружили её вниманием. Даже госпожа Лурд выразила желание научить её какому-то новому узору кружева для абажуров; очень красивый узор. Госпожа Мелацци, которая ездила во Флоренцию в 1890 году (не подумайте, что я итальянка, можно ошибиться из-за фамилии Мелацци, но это просто так), застала Юдифь возле кабинок и рассказала ей, что её дочь, которая скоро приедет, тоже с художественными наклонностями и будет очень рада найти здесь подругу. В настоящий момент она в Англии, живёт у пастора. Успехи её в английском языке прямо-таки поразительны. Поразительны. Она разговаривает со всеми полисменами. Милейшие люди, эти полисмены. «Но мы отвлеклись от скульптуры. Вам нравится Родэн? Я нахожу его просто ужасным».

Юдифь Родэн нравился.

— «Мыслитель»? Как бы вам это сказать, моё дитя, я не хотела бы зайти слишком далеко… но между нами: вам не кажется, что у этого «Мыслителя» такой вид, будто он… вот именно? Антонен Мерсье — вот это другое дело. Нет? Разве это не замечательно, его «Quand meme»? ⁴ Или «Эльзаска» в Тюильрийском саду? Сколько движения, экспрессии, чувства! Она берёт у мёртвого ружьё! А мёртвый! Правда, вы ещё слишком молоды, чтобы понять, сколько трогательной простоты в такой смерти.

Отец госпожи Мелацци был убит при Гравелотте, а её двоюродная сестра танцевала с Антоненом Мерсье. Или, может быть, не танцевала, а ещё что-нибудь. На благотворительном вечере. Что это мадемуазель Юдифь читает? Мадемуазель Юдифь читала Оскара Уайльда. Госпожа Мелацци несколько растерялась. Оскар Уайльд… Она была не совсем уверена, но помнилось, будто это что-то неподходящее для молодых девушек. Вдруг её осенило:

— Уайльд, Уайльд, — ах, конечно: Саломея, лорд… Как же его звали, этого лорда? Так вот оно что! Нечего сказать. А я-то думала — вот подруга для Мари-Жанны.