Базельские колокола
Шрифт:
Annotation
«Базельскими колоколами» открылся в 1934 году цикл романов Арагона «Реальный мир». План этой обширной серии романов, объединённых общими героями и проблемами, складывался у писателя в полемике с буржуазной литературой тех лет, бежавшей от действительности и открыто заявлявшей об отказе от реалистической французской традиции. Жорж Садуль писал в 1935 году в журнале «Коммюн», что «Базельские колокола» — одно из первых проявлений «социалистического реализма» во французской литературе.
Б.Полевой
БАЗЕЛЬСКИЕ КОЛОКОЛА
Часть I. ДИАНА
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
X
XI
Часть II.
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
X
XI
XII
XIII
XIV
XV
XVI
XVII
XVIII
XIX
XX
XXI
XXII
XXIII
Часть III. ВИКТОР
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
X
XI
XII
XIII
XIV
XV
XVI
XVII
XVIII
XIX
XX
Эпилог. КЛАРА
I
II
III
IV
V
БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
1
2
3
АРАГОН
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
В ОДИННАДЦАТИ ТОМАХ
ТОМ ПЕРВЫЙ
БАЗЕЛЬСКИЕ КОЛОКОЛА
Роман
ARAGON
«LES CLOCHES DE BALE»
Перевод с французского
ЭЛЬЗЫ ТРИОЛЕ
Вступительная статья Б. Полевого
Собрание сочинений выпускается под общей редакцией И. Анисимова, Г. Внукова, Б. Песиса
Б.Полевой
О НАШЕМ ДРУГЕ
Как-то, военной зимой, мы с Александром Фадеевым вернулись в Москву из Ржевских лесов, где наши войска в глубоких снегах вели тяжёлые бои, вырывая у противника деревни и сёла, давно уже сожжённые и продолжавшие существовать лишь на военных картах. В первый же московский вечер Фадеев, захватив меня и военного корреспондента Петра Лидова, тоже только что прибывшего с другого фронта, повёл нас в номер московской гостиницы, где в ту пору жил его старый знакомый, французский писатель-антифашист Жан-Ришар Блок.
Мы извинились за неожиданное вторжение, извлекли из карманов шинелей дары дружбы — кусок сыру, банку консервов из сухого солдатского пайка, а запасливый Лидов добыл из подсумка аптекарский пузырёк со спиртом.
— Собственно, это я должен был бы в честь знакомства поставить на стол бутылку доброго вина, — сказал хозяин, поблёскивая своими выразительными глазами, устало-печальными и одновременно иронически-озорноватыми, и развёл руками, — но… Впрочем, я, кажется, могу угостить вас чем-то получше вина.
И он начал читать. Зазвучали удивительные стихи. И была в них какая-то особая сила, которая сразу же овладевала слушателем, пленяла, захлёстывала бурею чувств. Это была поэтическая баллада о человеке, что был сильнее смерти, это были стихи о французе, который жил и боролся за то, чтобы «завтрашний день стал песней». Это были стихи о коммунисте, который на допросах смеялся в лицо своим мучителям — палачам Франции. И заканчивалась баллада эта тем, что герой её, приведённый на расстрел, пел и упал сражённый пулей, не докончив строфы «Интернационала»: «Это есть наш последний…» Какая поэтическая сила была в этой балладе!..
Совсем незадолго до этой встречи в «Правде» был опубликован ныне знаменитый очерк Лидова «Таня», где он рассказал о подвиге московской школьницы Зои Космодемьянской. Тогда же в «Правде» была опубликована корреспонденция о героической гибели старого колхозника Матвея Кузьмина, повторившего в Великолукских лесах подвиг Ивана Сусанина. Все мы трое приехали с фронта, где героизм людей был массовым. Казалось — что может нас поразить? Но такова уж сила настоящего поэтического слова: мы слушали оцепенев.
Уголком глаза, сквозь иглисто расписанное морозом стекло я видел улицу Горького. Вдоль пустынного тротуара тянулись причудливо и странно закамуфлированные дома. Окна магазинов заслоняли мешки с песком. Свежая воронка от бомбы была ещё не заделана на мостовой. В темнеющем небе, притягивая к себе последние лучи уже зашедшего солнца, будто толстые рыбы, плавали аэростаты. Это был уголок военной Москвы — подтянутой, насторожённой, готовой каждое мгновение отразить удар. Но все мы в эту минуту были в Париже, в нацистском застенке. Мы видели этого бесстрашного человека — Габриэля Пери. Мы ярко представляли себе, как падает он, сражённый, не допев «Это есть наш последний…», и невольно договаривали за него: