Базельский мир

Я ходил и ходил из зала в зал, перед глазами плыли прибитые зноем домики, голубые горы, монахини, совсем потерял чувство времени. Очнулся, когда услышал шаги на лестнице. В проеме двери появилась сотрудница музея.

– Извините! Ради бога, извините! – бросился извиняться я. – Но это так прекрасно! Невероятно прекрасно!

– Да, я знаю, – молодая женщина понимающе улыбнулась.

Возможно, она и вправду знала.

Проблемные клиенты в моей работе редкость. Но пару раз за сезон все же попадаются. Как, например, вот этот, гость из Москвы, похожий на императорского пингвина – большой, с брюшком и очень важный. Он приехал за лимитированным «Юбло» и за каких-то полчаса поставил с ног на голову бутик «Байер» на Банхофштрассе. Скидку я для него организовал хорошую, с ценой он заранее согласился, но как только попал в магазин, решил еще поторговаться. В принципе, ничего экстраординарного, дело обычное, проблема была в том, что Аркаша, как он сам отрекомендовался, считал себя очень остроумным человеком, прямо с порога начал шутить, и требовал, чтобы все его шутки я дословно переводил менеджерам. «Ты скажи им, – дергал он меня за рукав, – скажи, я за эти деньги в Москве на Черкизовском полведра таких «юблей» купить могу, китайских, по виду не отличить, даже лучше еще. Скажи им!». Продавцы натужно улыбались шутке. Их толерантность определялась стоимостью лимитированных «Юбло», она простиралась достаточно широко, но не безгранично. Я как мог, старался сгладить металлические заусенцы Аркашиных шуток и вообще провернуть дело как можно скорее. «Ценники-то поди специально для русских такие нарисовали! – продолжал блистать Аркадий. – Ждали дорогих гостей, подготовились. Для немцев-то, поди, другие цены. Кто у них тут главный, вот этот? – Он кивнул на старшего менеджера, наблюдавшего за сценой. – Скажи ему, пусть мне немецкую цену даст. Эй, уважаемый, дойче зольдатен, скидку давай!».

Менеджер подошел и начал монотонным голосом подробно объяснять систему формирования розничных цен на часы у официальных дилеров, я так же подробно и обстоятельно это переводил. Расчет был прост – занудным многословием приглушить фонтан Аркашиного остроумия. Ближе к концу речи Аркаша поскучнел и успокоился.

– Пусть оформляют, хрен с ними, – махнул он рукой. И тут же спохватился. – А что, сувениры-то они какие-нибудь дают? Мне за «Улисс» в Эмиратах кошелек подарили, за «Юбло» причитается что-нибудь, спроси-ка!.

Я перевел. Продавщица переглянулась с менеджером, отошла и через минуту вернулась с большой красивой коробкой. Аркаша просиял и привстал:

– Во! Другое дело! А что это?

– Подарочный каталог.

– Тьфу! – он разочарованно плюхнулся в кресло. – На кой он мне? Клопов бить?

Продавщица вопросительно посмотрела на меня.

– Не нужен?

– Давай! С паршивой овцы шерсти клок. Жене отдам, она эту мишуру любит.

Когда мы оказались на улице, я перевел дух. Но расслабляться было рано, потому что Аркадию нужен был еще ремонт часов, того самого «Улисса», за который ему в Эмиратах подарили кошелек.

У меня есть знакомый часовой мастер, Даниэль Шапиро, я регулярно привожу к нему клиентов за небольшую комиссию. Швейцарские часы – довольно хрупкая вещь. Они ломаются гораздо чаще, чем принято думать. Для сервисных служб это, кажется, тоже большой сюрприз. Авторизированные часовые мастера в бутиках поломавшиеся часы зачастую даже не открывают, сразу отправляют почтой на фабрику, там их не торопясь ремонтируют и высылают обратно. Ремонт часов обычным неспешным порядком может длиться месяцами. Те, кто не хочет долго ждать, везут ремонтировать часы в Цюрих, потому что в Цюрихе есть Даниэль Шапиро – мастер золотые руки. Он оживляет, казалось бы, намертво вставшие часы, вправляет мозги сбившимся со счета календарям, учит заново дышать турбийоны. И хотя Даниэль отличается феноменальной болтливостью, работу свою он делает быстро и качественно. И весьма недешево. Собственно, дешевой работы никто и не ждет, потому что Даниэль не простой мастер, он владелец собственной часовой марки – «Роже де Барбюс». На закономерный вопрос, кто такой Роже де Барбюс, Даниэль всегда откровенно отвечает – никто. Он придумал этого Роже де Барбюса двадцать лет назад, потому что, по его мнению, часы обязательно должны быть персонифицированы, а если написать на циферблате «Даниэль Шапиро», это будет плохо продаваться. «Вокруг так много антисемитов!» – сокрушается Даниэль. – «Пришлось использовать француза, хотя французы мне не очень по душе». Даниэль начинает перечислять свои претензии к французам. Помимо шаблонных – мелочные, прижимистые, – мне запомнилась одна, довольно необычная. Когда Германия напала на Польшу, у французов на немецкой границе было 120 дивизий, у немцев только 9. Если под рукой оказывается листок бумаги, Даниэль, отодвинув часовые инструменты, тут же принимается рисовать схему расположения дивизий. По договору с Польшей французы были обязаны атаковать, если бы они это сделали, Вторая мировая война закончилась бы за три дня. И тогда родственники Даниэля не сгинули бы в Освенциме. К швейцарцам у Даниэля тоже есть претензии – они не пускали беженцев из Германии. Об отношении Даниэля к немцам даже и говорить не стоит, если он заводится на эту тему, остановить его невозможно.

При этом в моем присутствии Даниэль всегда очень хорошо, даже подчеркнуто хорошо, отзывается о русских. «Мать Россия!» – восклицает он, и рассказывает в миллионный раз, что большинство цюрихских евреев, включая его бабушку и дедушку, прибыли из Российской империи, конечно, они сделали это не от хорошей жизни – «Там были эти ужасные казаки!», то есть Россия была суровой матерью, но все равно – матерью. Красноречивый факт: двум своим детям Даниэль дал русские имена.

Даниэль встретил нас с Аркашей в своем рабочем наряде – в нарукавниках и с лупой на лбу. Ростом он был Аркаше по грудь.

Я представил их друг другу.

– Как-как? – переспросил Аркаша. – Херр Шапиро? Ну, ну, – он осклабился.

Даниэль слегка нахмурился, молча взял часы и взгромоздился на свою «кафедру», как он называл рабочее место – высокий стол, заваленный инструментами.

– Нужно будет немного подождать, – сказал я Аркаше.

– А что, кофе в этой жидовской лавочке не предлагают? – громогласно поинтересовался Аркаша.

– Полегче! – процедил я, – Даниэль немного понимает по-русски.

– А что я сказал? – удивился Аркаша. – «Жидовский» – это же не ругательство. По-чешски, например, жид – это и есть еврей. Вся Прага исписана – «жид, жиды»… Это я по-чешски сказал – «жидовская лавочка». – Похоже, Аркаша опять принялся острить. – Так что с кофе-то? Херр Шапиро!

Даниэль поднял голову от часов и указал мне взглядом на кофейную машину в углу.

– Сейчас будет кофе, – сказал я. – Вам с сахаром?

– О! Тут еще и сахар насыпают! Мне пять ложек! Смотри-ка, хозяин испугался. Шучу! – веселился Аркадий.

Даниэль вышел с часами из-за «кафедры».

– К сожалению, я ничем не могу помочь, – сказал он. – Требуется сложный ремонт. Вам лучше обратиться в сервис «Улисс Нардан».

– Он что, обиделся? – удивился Аркаша. – Ты что, обиделся, земеля?

– Сложный ремонт, – Даниэль с непроницаемым лицом вручил часы обратно. – Я ничем не могу вам помочь.

– Что за город мутный, этот Цюрих! – сокрушался Аркаша, выйдя на улицу. – Люди мутные. Шапиро какой-то. Слышь, – сказал он мне, – а что тут еще посмотреть-то?

– Витражи Шагала, – ответил я. – Очень рекомендую. Сейчас налево, потом прямо до Парадеплац, и направо. Собор Фраумюнстер, не промахнетесь. Приятного просмотра! – я развернулся и пошел в сторону Энге, хотя мне тоже нужно было на Парадеплац.

«Шапиро обиделся, – подумал я. – Моей вины в этом нет, хотя, пожалуй, что и есть. Смотреть должен, кого приводишь. Нужно позвонить и извиниться, а еще лучше зайти».

Вечером, после всех своих дел, я снова оказался в мастерской Даниэля. Он не стал дослушивать мои витиеватые извинения, хотя, думаю, ждал их:

– Пустяки, Владимир! Не стоит извиняться. Еще один антисемит, среди русских их тоже много.

– Мы пока еще только учимся быть европейцами, – сказал я, надеясь, что это прозвучит как оправдание.

Шапиро поморщился:

– Европейцы! Тоже мне, образец для подражания! Гитлер что, был африканцем? Кто придумал газовые камеры? Может, австралийские аборигены? Я тебе могу показать по пунктам, на раз-два-три, как «либерте, эгалите, фратерните» превратилось в «Дойчланд юбер аллес». И не могло не превратиться! А! – с досадой махнул он рукой. – Что тут говорить! Хочешь кофе? Сделай и мне, я пока закончу тут кое-что.

Я принес чашку кофе Даниэлю на «кафедру» и устроился рядом.

Я знал, как поднять Даниэлю настроение. Нужно задать всего один вопрос: «Как идет подготовка к БазельУорлду?».

БазельУорлд – самая большая в мире выставка часов и ювелирных изделий. Эти два слова – бальзам для исстрадавшейся души Даниэля. Я наблюдал его в Базеле в течение выставочной недели – он совершенно преображался: в элегантном костюме, в бабочке, сияющий, искрометный, вдохновенный, казалось даже, он в росте прибавлял сантиметров десять. Он царственно привечал журналистов и часовых энтузиастов со всего мира, демонстрировал им новые модели, давал интервью, держался на равных с боссами самых знаменитых марок. Даниэль Шапиро! Владелец часового бренда «Роже де Барбюс»! Бессменный участник БазельУорлда на протяжении двадцати лет. Добро пожаловать на его стенд в Первом зале! Именно в Первом, том самом, где выставляются гиганты часового мира – Ролекс, Патек Филипп, Бланпа, Омега… и в их компании – «Роже де Барбюс». Двадцать лет назад, когда БазельУорлд еще не был такой знаменитой и дорогой выставкой, да еще в разгар очередного экономического кризиса, Даниэль ухитрился подписать многолетний договор об аренде стенда в Первом зале. Тогда и представить себе было нельзя, насколько это удачная сделка. За двадцать последующих лет БазельУорлд расцвел пышным цветом, залов там уже добрый десяток, не считая уличных павильонов. За место в Первом зале, самом престижном, бьются марки с мировым именем, даже на крохотный стенд Даниэля в углу есть уйма претендентов. Каждый год ему предлагают переехать, сулят большие выгоды, но Даниэль не сдается, для него на БазельУорлде существует только Первый зал.