Бедный Павел. Часть 2

Григорий Николаевич Теплов ещё в 1769 году, разменяв шестой десяток, и начиная уставать самостоятельно решать все вопросы, которые я ему поручал во всё растущем количестве, решил с себя часть нагрузки снять. Но подошёл, по выработавшейся привычке, к этой проблеме системно, а именно предложил мне завести в моей канцелярии отделение, которое займётся различными техническими проблемами.

Я с ним согласился и поручил организацию нового отделения промышленных заводов тогда ещё живому и здоровому Ломоносову. Но лично возглавить его Михаил Васильевич отказался, а предложил эту миссию Иоганну Эйлеру — сыну своего друга, Леонарда [24] . Тот был очень энергичным молодым человеком и сильно помог в организации промышленности. К тому же он активно искал талантливых людей, например, он обнаружил талант Кулибина. Только после его представления я вспомнил эту фамилию, ведь именно оно стало нарицательным в будущем для изобретателей. Более того, Иоганн попросил дать сему самородку системное образование и настоял на отправке Кулибина на учёбу в Марбург.

24

Леонард Эйлер — знаменитый швейцарский и русский математик, механик, физик и астроном.

Или, например, Эйлер-младший живо заинтересовался изобретением уральского механика-самоучки Ивана Ползунова [25] , о котором ему как-то рассказал его приятель Кирилл Лаксман [26] . К сожалению, самого мастера уже не было в живых, но глава отделения инициировал пересылку в Петербург чертежей и образцов первой русской паровой машины. Иоганн увидел в этом механизме перспективы в качестве заводского всесезонного привода — я не стал ему противоречить. Пусть он развивает эту тему, хотя бы теоретически. Когда-нибудь у нас появится большая промышленность и тогда…

25

Иван Иванович Ползунов — (1728–1766) русский изобретатель-теплотехник, создатель первой в России паровой машины.

26

Кирилл Густавович (Эрик Густав) Лаксман — (1737–1796) русский учёный и путешественник, химик, ботаник, географ.

Так вот, если отвлечься от мечтаний, то ещё до окончания войны, памятуя о проблемах с отоплением и необходимости осваивать степные земли, я дал техническое задание Иоганну на конструирование домашней печки, которую топят каменным углем или горючими сланцами, которых много в Нижнем Поволжье. Тот выписал из Англии двух каминных мастеров, знакомых с этим топливом, свёл их с нашими печными мастерами и уже через год получил вполне работоспособную печь, топящуюся сланцами, которая активно внедрялась в Заволжье.

Вариант на каменном угле тоже уже был создан. Так что наши печники по весне 1773-го отправились в Киев, который стал временной базой для заселения Таврического и Придунайских наместничеств — поселенцев и материалы спускали по Днепру к Чёрному морю. Там Румянцев создал временную школу печных дел, в которой обучали добровольцев из солдат, что должны были строить жильё для первой волны переселенцев.

В свою очередь, Теплов подыскал мне такого Петра Красильникова, потомка компаньона Никиты Демидова. Он не имел доступа к основным семейным капиталам довольно богатой семьи Красильниковых, но был обладателем небольшого состояния и являлся потомственным рудознатцем и металлургом. Для начала мне этого было достаточно, и Теплов предложил ему в товариществе со мной разрабатывать угольное месторождение у Лисьей балки на Северском Донце. Покупать уголь должна была казна, саму землю вносил Императорский приказ — так что, при известном умении предприятие должно было быть очень прибыльным.

Красильников набрал в Туле авантюрно настроенной молодёжи, основную массу рабочих навербовал из вольных переселенцев из Европы и башкир, которых прислал заинтересованный мной в проекте Тасимов, и уже к лету 1773 начал потихоньку добывать уголёк. Так что с топливом вопрос был снят.

Пришлось серьёзно заняться подбором руководства. Сразу было очевидно — генерал-губернатором Малороссии оставался Румянцев, а Придунавья — Суворов. В Прибалтику отправился Олиц, его немецкое происхождение и высокий статус должны были позволить ему контролировать ситуацию, а его преданность престолу — твёрдо проводить наши решения.

Назначение прочих наместников было более сложной задачей. Готовых фигур на такое дело у нас не хватало. Назначать Потёмкина на Таврическое наместничество, что напрашивалось, было сейчас категорически нельзя — слишком он был влюблён в мою мать, и уехать для него в далёкие степи было просто невозможно, да и с другой стороны, отнимать у матери любимого человека было тоже чревато. Мало ли какой ухарь объявится, начнёт против меня интриговать — не надо нам такого точно.

Вот кто ещё мог освоить эти новые земли, кроме Гришки? Он в истории, что была в моей прошлой жизни, приложил огромные, просто нечеловеческие усилия по освоению этих земель, стал легендой, а теперь кто может это сделать? А это нам нужно и очень — тысячи десятин богатейшей земли, реки, металлы, уголь! Ладно, вопрос пока закроет Румянцев — он готов, кипит энергией, будто молодой.

Наместником в Заволжском наместничестве мама хотела назначить престарелого фельдмаршала Гольштейна-Бекского. Мама вызвала его к себе из Ревеля, где он ранее был губернатором. Старик весьма удивился, так как считал, что именно там закончит свои годы. К этому были предпосылки, ибо правил он в губернии, как в своём герцогстве. Он был очень популярен среди остзейского дворянства и даже местных крестьян, известен как заботливый и честный правитель.

Мама его очень уважала, и я, в принципе, против этого назначения не возражал, однако его значительный возраст — стукнуло ему уже 77 лет, мог помешать в освоении этих земель, а его привычки — он был немец до мозга костей, могли помешать построить там часть именно России.

Если с первой проблемой вопрос был решаем — мама описала Гольштейн-Бекскому богатство и перспективы этих земель. Польстила ему, упомянув его огромный опыт в управлении и своё доверие к нему. И предложила ему пригласить для службы России своего внука — Фридрих Карл Людвиг должен был наследовать фельдмаршалу в управлении наместничеством. Но что делать со второй?

Его внук тоже был немец, а учитывая привычки деда, который так и не выучил русский язык, хотя и прожил в России уже почти сорок лет, можно было сомневаться в его желании управлять именно русскими. Однако такой реверанс этой фамилии, должен был послужить дополнительным аргументом для удержания лояльности населения бывших Ревельской и Рижской губерний.

Так что назначение наместником Гольштейн-Бекского обязано было носить формальный характер, а вот фактическое руководство наместничеством должно было осуществляться другим лицом. Получается, что таким образом мы не решали вопрос о руководителе заволжских земель, а лишь усложняли его — новому человеку предстоит ещё решать вопрос с Гольштейн-Бекскими.

Между тем в сентябре произошло и ещё одно событие, что несколько изменило политическую конфигурацию внутри страны. Я был чрезвычайно занят подготовкой реформ и текущими делами, исполняя фактически функции главы правительства, а мама с Потёмкиным уже с мая отдыхали в Петергофе. Императрица была измучена мятежом и волнениями, и ей действительно требовался отдых. Мне же нужна была работа как отдушина от мыслей о Маше, и я стремился как можно больше времени заниматься делами.

Я, конечно, обсуждал и согласовывал все решения с мамой, но лично мы виделись за лето всего пару раз. И вот получилось провести с мамой несколько дней вместе.

Москва была разрушена, но порядок там навели, и теперь Московский губернатор генерал-аншеф Еропкин настоятельно просил начать восстановление города. Естественно, оставить его без поддержки мы не могли, хотя это и сильно напрягало и без того измотанные государственные финансы. Главным архитектором «Комиссии по устроению Москвы» назначили молодого академика Академии художеств Ивана Старова.

Он подготовил проекты новой планировки города и ряда новых зданий. Так что мама предложила мне совместно осмотреть их и утвердить. И я с радостью устремился к ней. Мне не хватало общения с ней, пусть и не мальчик уже, но всё-таки…

Я с утра приехал к ней в Петергоф, откуда мы уже вместе отправились в Ропшу, где в Инженерном корпусе должно было состояться мероприятие, которое в будущем получило бы наименование презентации. Грустный Потёмкин остался в Петергофе, как он сказал, пересчитывать бутылки в винном погребе.