Бег по взлетной полосе

– И поэтому ты бродишь ночью по заброшенным дачам? – смеется Кит, и я спешно выдумываю приемлемые варианты.

– Ну… Мы поцапались утром. Хочу, чтобы он поволновался.

Я вовсе не вру ему, раскрывая лишь часть правды. Кажется, сейчас я и сама верю, что дела обстоят именно так.

Кит давит окурок носком кеда, но не говорит ни слова. Пауза затягивается и бьет по нервам. Я не вижу в темноте его лица.

– По-моему, это как-то тупо, Яна. Тебе лучше вернуться.

Порыв ветра проходится по траве, дождь набирает силу, холодная вода хлещет по щекам и горчит на языке. Кит поднимается и набрасывает капюшон, но я мгновенно вырастаю рядом.

– Нет, Кит. Домой мне нельзя!

– Да я давно понял, – неожиданно серьезно отвечает он, снова берет меня за руку и поудобнее перехватывает пальцы. – Пойдем. Есть один вариант.

Спотыкаясь, мы спускаемся с холма и забираем вправо, продираемся сквозь мокрые кусты и бурьян и углубляемся в лабиринт дачного массива. Подозрение, что Кит возвращается к своим жутким товарищам, быстро рассеивается – наш путь лежит в другую сторону.

– Они тебе не нравятся. Так почему ты сразу не ушел? Зачем тусовался с ними? – перекрикиваю шум дождя и понимаю, что тот же вопрос вчера задал мне Кит.

– Потому что больше не с кем, – отзывается он, цитируя мои слова.

– А еще ты не пил, я видела. Ты притворяешься отбитым наглухо, а люди потом всякое о тебе говорят!.. – не унимаюсь я, вглядываясь в его темный профиль, но парень остается спокойным.

– И что же обо мне говорят?

Смахиваю со лба прилипшие волосы и набираю в легкие побольше воздуха:

– Например, что ты за донат на стене отдела полиции слово из трех букв написал. Что ты употребляешь все, что горит, и жрешь всякое дерьмо. Что спишь с кем попало. Что можешь избить до полусмерти без причины…

– Что я ем младенцев и купаюсь в крови девственниц… – задумчиво изрекает Кит и усмехается. – Ты сама себе ответила. Кто посмеет докопаться, если ты – самый страшный?

Мне требуется минута на осмысление услышанного. Мы оба пережили беду, но по-разному справляемся с последствиями. Я закрылась, ушла в тень, перестала бороться. А Кит повернул безнадежную реальность в свою пользу и решил дать несправедливости бой.

– Но на самом деле… – Он замедляет шаг и вытирает рукавом лицо. – Я не ушел от них потому, что мне тоже некуда податься. У отца на почве пьянок часто отъезжает кукуха, так что… Не ищи скрытого смысла там, где его нет.

Я дергаюсь от его слов, как от оплеухи. Что-то кислое поднимается со дна желудка, сводит зубы, отдается болью в висках.

Тупое бессилие. Злость на этот гребаный мир.

Мы сейчас вдвоем против него – огромного и уродливого, и нам не хватает сил уложить его на лопатки.

Но Кит предельно честен с ним и самим собой, а у меня… Даже нет голоса.

Дождь насквозь прошивает одежду, хлюпает в кедах, заливается в уши и глаза. Бьет озноб, от слабости подкашиваются колени.

Наконец Кит останавливается перед кирпичным коттеджем, угрюмо нависшим над скромными дачными домиками соседей.

Слепые черные окна сонно моргают, отражая голубоватый свет фар с далекого шоссе, и снова погружаются в глубокую летаргию.

– Раньше сюда один мужик по выходным и праздникам приезжал. Когда сваливал, прятал ключ в почтовом ящике. И я нормально так чилил в его отсутствие: телик, кроватка, все дела. Но он умер в начале лета, и ключи больше не оставляют, – поясняет Кит и бросает рюкзак на крыльцо. – Конечно, не хотелось бы наносить урон, но сейчас исключительные обстоятельства.

Он расстегивает толстовку, снимает ее и наматывает на кулак.

Голова кружится, я чувствую чье-то незримое присутствие за спиной и оглядываюсь, но вижу лишь косые полосы дождя на фоне мрака. Кит наносит короткий резкий удар, и по окрестностям разносится оглушительный звон бьющегося стекла. Смахнув с подоконника осколки, он подтягивается, проникает в дом и исчезает в его нутре, а я остаюсь в одиночестве.

Первобытный мистический ужас гонит по венам адреналин. Впервые в жизни я делаю противозаконные вещи, и с кем – с придурком Китом! Но мне чертовски нравится то, что происходит сейчас. Не успевшая повзрослеть девочка робко выглядывает из уютного кокона сожалений и страхов, и ей интересен этот неправильный, перевернутый вверх тормашками мир, где Кит – король.

Поднимаю его рюкзак, вешаю на свободное плечо, с нетерпением ожидая развития событий.

С визгом отворяется металлическая дверь, Кит коротко окликает меня из проема. Преодолев три ступени, я осторожно иду за ним по хрустящим стекляшкам.

Пахнет печным дымом и сыростью, под кедами пружинит мягкий ковер и скрипят половицы.

Кит находит рубильник, опускает его, и под потолком загорается желтая тусклая лампочка.

– Да будет свет! – Он удовлетворенно улыбается и вдруг смотрит на меня так пристально и пронзительно, что я еле слышно всхлипываю. Его изумленное настороженное лицо бледнеет.

Мы устраиваем экскурсию по темным закоулкам – с энтузиазмом исследуем гостиную с черно-белым телевизором, круглым столом и топчаном у стены, кухню со складными стульями и электроплиткой, пыльный чулан и летний душ за клеенчатой ширмой в коридоре.

В углах таятся робкие тени, по крыше мерно стучит дождь.

Хочется поскорее снять отяжелевшие от воды вещи, поесть, напиться чаю и провалиться в сон, но присутствие Кита путает мысли, вызывает мурашки, становится причиной лишних резких движений. Напряжение – новое и опасное – витает в воздухе, и даже остроумные приколы и громкий хохот не снижают его.

Кит расстегивает рюкзак и вываливает на скатерть с кистями пакеты с лапшой быстрого приготовления. Помедлив, стягивает с себя футболку и вешает на спинку стула. Взамен достает другую – ярко-зеленую – и бросает мне. Я послушно ловлю ее и растерянно рассматриваю.

Чудовищная неловкость повисает в уютной, населенной призраками комнате.

– Надень. – Кит прочищает горло и, покраснев как рак, вызывается показать мне устройство летнего душа.

Я киваю и не могу поднять глаза, потому что… Жар в груди оставляет на ребрах ожоги.

Натягиваю сухую, пахнущую тонким парфюмом футболку, распутываю пальцами воронье гнездо на голове, нахожу в своих вещах мятную жвачку и отправляю в рот.

Включаю телефон и, проигнорировав информацию о пропущенных звонках, пишу маме, что все отлично. С чистой совестью вырубаю его и возвращаюсь в гостиную.

Пока я ожесточенно грызу брикет лапши и давлюсь остывшим чаем из термоса, Кит разматывает спальник и стелет его на узкий топчан.

Содрогаюсь от мысли, что мужик, возможно, умер на этом самом топчане, но осознание, что Кит без футболки будет спать рядом, пугает во сто крат сильнее.