Бег времени. Тысяча семьсот

На лоскуте пергамента; я брошен

В огонь и корчусь.

Уильям Шекспир

– Вот, - он открыл передо мной черный футляр, где на бархате сверкали два шприца: один наполненный, другой пустой. Рука невольно потянулась к ним. Если я сейчас вколю транквилизатор, то просто отключусь. Рука взяла пустой шприц: а если вколю пустоту в вены, то она доберется до заполненного мукой, состарившегося сердца и остановит его – блаженство…

– Гидеон? Ты в порядке?

– Нет.

– Может что-то тебе принять? – доктор Уайт сел напротив меня, блеснув стеклом своих очков, что и шприц в моей руке.

– Да. Пулю в сердце, – я все также смотрел на холодные шприцы, которые манили меня своей свободой.

– Что случилось? Ты выглядишь, будто кто-то умер.

– Да.

– И кто же? – густые брови доктора Уайта взмыли вверх. Я промолчал, хотел сказать, что это я – видите, я!
– умер. Сегодня. Убит и растерзан голубоглазым демоном. Было много крови и криков… - Гидеон?

– Не берите в голову. С девушкой поругался, - я еле выжал из себя эту ложь.

– У тебя была девушка?

– Была… Шарлотта.

– А! Шарлотта девушка красивая, гордая, - доктор Уайт отнесся к моим словам, как к пустяку. Я видел, что думает про другую Шарлотту, не ту, что Бенфорд. – Меня тоже бросали в молодости.

– Она выбрала другого… - не церемонясь, плюнув на приличия и правила, я взял пачку сигарет Уайта и закурил, втягивая горький царапающий горло дым. Пальцы предательски дрожали, и ногти у меня были поломаны и погрызены некрасивыми неровными обрубками. Руки психопата, не музыканта.

– Тогда мой совет, забудь и напейся сегодня, как следует. А завтра пройдет. Я тоже один раз был брошен, ушла к другому, – я посмотрел в глаза доктору Уайту: вот не надо сейчас нас сравнивать! Ты и капли того ужаса и пытки не испытывал со своей девушкой… Но доктор расценил мой взгляд по другому. – Один раз напился и всё. Потом пришло презрение и ненависть.

Ненависть. Наверное, хорошо испытывать ее сейчас к Гвендолин. Но я не мог ненавидеть ее как отдельную единицу, понимая, что это она виновата во всех моих страданиях. Рафаэль обвинил, что я ее сломанная игрушка. Забавно, но в ту минуту я больше ненавидел Рафаэля, за то, что тот защищал меня, не щадя Гвен словами, чем ее.

– У тебя будет шанс сегодня отвести душу, кстати, - доктор Уайт продолжал говорить, надоедая, как шипящее радио по нервам. – Дядя и все Хранители уезжают на пару дней, так что контролировать тебя никто не будет.

– В смысле уезжают?

– Да у них очередной аврал. Инвестор и их спонсор вызывает по каким-то делам. Ни в какую не хочет ехать сюда в Темпл. Вот и едет практически весь Ближний круг: останусь я и парочка Хранителей.

– С каких пор деньги стали темой обсуждения Хранителей? – я затянулся; даже был рад, что Уайт выбрал другую тему.

– А ты как думал? Твой дядя крупно проштрафился пару месяцев назад, его быстро нашли и помогли. Так незаметно купили всю Секретную Ложу,- Уайт рассмеялся своей шутке, капаясь в шкафах с медикаментами.

– Не понимаю… Неужели на Темпл нужна большая сумма денег?

– Огромная, Гидеон! Огромная. Или ты думаешь, многие тут находятся по доброте своей? Одна замена камня требовала столько вложений, а еще Россинни со своими тряпками, Джордано. Все они требуют денег и не малых. Вот! – Уайт с гордостью показал пачку лекарств. – Новейшее средство на рынке! Стоит баснословно! А уже у меня.

– А экономить не пробовали? – честное слово! Я не понимаю, почему я тут торчу и продолжаю поддерживать этот бессмысленный разговор.

– На чем экономить? На кофе с печеньями?

– Ну, продали бы сломанный камень. Часть хотя бы вернули.

– Нельзя, камень уже артефакт и находится в Хранилище на третьем этаже! А ты знаешь, как у нас Фальк любит соблюдать правила.

Я кивнул, хотя мог бы поспорить. Бессмысленно, все бессмысленно! На долю секунду я захотел уйти отсюда, но поняв, что если останусь наедине сам с собой, я точно вколю себе пустой шприц.

– И кто же нас скупил?

– Некая глава компании DroffNeb. Эта компания имеет акции многих предприятий по всему миру. Деньги текут к ним рекой. Под их рукой половина акций нескольких нефтекомпаний, сети закусочных, ресторанов, бутиков и прочих вещей, делающих нашу жизнь более разнообразной. – Уайт поставил стакан с водой передо мной и пачку синих пилюль. – Выпей одну, полегчает.

Я выпил. Но облегчения не почувствовал. Может нужно еще? Не одна? Сразу несколько?

– Подействует в течение минуты. Иди на элапсацию, а то Фальк закатит истерику.

Заторможено убрав футляр себе во внутренний карман пиджака, я медленно встал и направился к выходу.

– Гидеон! Бодрее. На женщинах мир не заканчивается, - донеслось мне в след. На женщинах – может и не заканчивается, а если убрать Гвендолин – моя жизнь закончится. Надо что-то делать , Гидеон, нужно решать… Я уже знал ответ, но слабый голос самосохранения, говорил не делать этого. Просто притвориться, что ничего не было, что это была просто ссора с разбитыми вдребезги вещами. Сердца? Какие сердца? Я ничего не знаю об этом. Не жалейте меня. Оставьте хоть гордость, как последнее утешение.

Я ждал в гостиной леди Тилни. Другой век, другие люди, всё тот же я. Не знаю о чем с ними можно говорить, когда в голове звучали голоса воспоминаний:

– Она вспомнила мужа? – тогда леди Тилни это спросила прямо в лоб из темноты кэба.

– Я любила его? – голос Гвендолин разрезает тишину моей квартиры, вспарывая меня и всё то, что я не хотел говорить, вспоминать и вообще что бы это происходило.

– Ну, давай! Сделай это, сделай ради нее, в очередной раз несись, ломая шею, ради спасения эгоистки Гвендолин Шеферд! Она ничего же не сделала ради тебя, ничего, и не сделает никогда! Почему же ты ей верен, как собака? – лицо Рафаэля искажено гневом. В следующую секунду я валю его на пол, схватив за горло, и хочу ударить в лицо. Но его зеленые глаза полны ужаса; я чуть не покалечил брата, наверное, единственного человека, кому я нужен и кто действительно любит меня. И вот отпускаю его и кидаюсь к стойке с зонтами и прочим, вытаскиваю клюшку для гольфа и ей начинаю разбивать рояль. Инструмент, словно живое существо, стонет, кряхтит, взвизгивает и звякает от боли, лопаясь струнами и скрежетом дерева. Парой ударов я выбиваю держатель для нот, на инструменте появляются глубокие вмятины и царапины. От моего безумия сила ударов становится исполинской, так что клюшка пробивает пару раз крышку рояля. Словно выбитые зубы, с брызгами щепок вылетают клавиши. Мне нужно уничтожить что-то постоянное, что-нибудь прекрасное, дарующее людям счастье. Моей жертвой стал рояль.

– Остановись! – это был нечеловеческий, исполненный боли и страха, крик Рафаэля, который все это время, лежа на полу, наблюдал, как я крушу инструмент.

– Bonsoir, G'ed'eon! – На пороге появляется рыжая хитрая леди Тилни. Улыбается мне. За ней показывается Пол. Без Люси.

– Я смотрю, нас вы не заставили себя ждать, а вот, судя по вам, времени прошло достаточно.

– Либо я бил слабо, – пошутил Пол. Но я не рассмеялся, а наоборот почувствовал, что ярость, гнев и боль поднимают ураган внутри меня, готовый снова прорваться и свести меня с ума, круша все, что попадется на пути. Видно, по моему лицу можно было что-то понять, раз Пол нахмурился де Виллеровской складкой на лбу. – Что-то стряслось?