Бег времени. Тысяча семьсот
Шрифт:
Так поднимается паника.
– Но так получилось, что Бог зачем-то подарил мне бессмертие, но не позволил мне иметь собственных детей, - но ведь дети не бывают чужими, я убедилась в этом на собственном опыте.
– Тогда как? – уже заметно спокойнее спросил Гидеон.
– Тогда еще не были особо знакомы с усыновлением, но я выросла по другим стандартам. У мадам Деверо остался внук. А я чувствовала ужасную вину, ведь его родители погибли в ту же ночь, когда Сен-Жермен решил убить меня и уничтожить весь Флорентийский Альянс. Так что отчасти это было делом моих рук. Его успела вытащить одна из служанок. Ему было всего четыре, и он не заслуживал такой участи. Поэтому я забрала его к себе. Вырастила, дала образование.
– Перед моим взглядом тут
– И девочка, ей было от силы семь месяцев. Я забрала ее у одной из бывших любовниц Бенедикта. Она забеременела незадолго до моего появления в его жизни и умерла при родах, а муж этой женщины не признал ребенка и посчитал, что выкинуть его на улицу было бы проще. Это было время, когда я вернулась в Лондон по делам. Мне пришлось пробыть там полгода, и я встретила этого лорда в самый подходящий момент. Когда я вернулась в Шотландию с ребенком на руках, то соврала Бену. Сказала, что это наша с ним дочь. У нее были черные волосы и невероятно голубые глаза. Кто заметил бы подвох?
Гидеон все так же, не отрываясь, смотрел на меня, пока я продолжала погружаться в свои воспоминания.
– Они были самым чудесным, что я когда-либо могла дать миру. С каждым годом, они удивляли меня все больше и больше. Становились старше, красивее, умнее. Аластер переплюнул абсолютно всех! – я вскинула руками и засмеялась, вспоминая его продвижения в королевской гвардии.
– Подожди! – тут же остановил меня Гидеон, - Аластер? Скажи мне, что я думаю не в нужном направлении…
Я же говорила, что не могу ему лгать.
– Нет, ты думаешь как раз в нужном направлении. Аластер, сын Грегора, главы Флорентийского Альянса, тот самый, которого ты встречал на балах и с кем сражался за бумаги – это мой сын.
Мой самый любимый мужчина на свете.
– Тогда, на балу… и на суаре… Ты знала обо всем! – он сдвинул брови так сильно, что казалось, что вот-вот гнев вырвется наружу и снесет меня.
– Да. Все это было подстроено. Аластер знал, кто я.
– Ты лгала мне… Все это время! И тот клинок. Господи, да ты же умирала у меня на руках и знала, что бессмертна, знала, что все разыграно по нотам с этой чертовой кражей письма… А я - идиот переживал, следовал, как слепой… – он так часто дышал, что казалось, будто ему не хватало воздуха, - Так. Стоп. Как ты оказалась в 1782? В какой момент своей долгой жизни, ты там оказалась?
Какая сообразительность! Одно из тех качеств, коими я восхищалась. Только слово «долгой» было сказано чуть ли не плевком в душу.
– Да, я лгала. Я элапсировала туда из 1912ого. Через день после того, как ты передал отчет Полу и леди Тилни.
Через день, когда сердце мое готово было взорваться жуткими звуками борьбы и слезами человека, которому я желала лишь счастья.
– Ты была там, - скорее утверждение, чем вопрос, а он выглядел так, словно его только что вытащили из холодной воды.
– Да. Именно в тот день, я поняла, насколько ранила тебя своим уходом. Насколько сильна была твоя боль. Если бы не Пол я бы вбежала в гостиную вместо Люси. Это было подобно агонии: слышать твои крики и быть не в состоянии хоть что-то сделать.
Словно это было вчера. Пол держал меня в объятиях, стараясь успокоить, хотя все мое тело рвалось к Гидеону, хотело объяснить ему все, попросить дождаться нужного времени и я бы вновь была рядом с ним. Только это нарушило бы всю цепочку событий. У меня не было выбора. Поэтому мой отец гладил меня по голове, пока его рубашка становилась мокрой от моих слез, и повторял, что все будет хорошо.
Гидеон из настоящего молчал, а я молчала, ожидая хоть слово, хоть маленький знак. Только вместо этого я чувствовала всем телом, как ему плохо, не только душевно, но и физически. Будто между нами протянули оголенный провод, по
которому шел ток. Его руки дрожали мелкой дрожью. Он прижал кулак к губам, будто сражался внутри с самим собой и не давал вырваться крику из глубин самого себя. Еще долгая мучительная секунда. И вот он просто закрыл лицо руками. Так просто. Взял и закрыл мне доступ к его душе.– Я понимаю, что в это сложно поверить, но, пожалуйста, еще раз, всего лишь еще раз поверь в меня и я обещаю, что более не подведу тебя.
Но он проигнорировал. Что ж я понимала и это. Чего я заслуживала, если не гнев?
– Ты воспитала Аластера. Но он глава Флорентийского Альянса.
Ох, Гидеон. Сообразительность – часть твоего шарма.
– Да. Когда Сен-Жермен уничтожил большую часть Альянса, его приходилось собирать по кусочкам. Аластер был главным для всех – он унаследовал это по праву. Но все это было, чтобы Сен-Жермен не смог добраться до истины. Что ему мог сделать молодой мужчина? Ничего. Но представь, если глава – самый заклятый его враг?
– О боже, - он опустил плечи и отвернулся к окну. Информация всегда могла убивать. И именно этим она сейчас и занималась, пользуясь мною как орудием убийства.
– Я – глава Флорентийского Альянса.
На что Гидеон лишь резко поднялся на ноги, отчего стол пошатнулся, и уже остывающее кофе расплескалось по гладкой поверхности. Не сказав ни слова, он просто схватил свою куртку и двинулся куда-то за мою спину. Лишь колокольчики оповестили меня о том, что он вышел на улицу, громко хлопнув дверью.
Я выбежала за ним, оставив на столе слишком много чаевых. Самое главное, что сейчас было нужно – это не потерять Гидеона из виду. Только он никуда и не уходил. Стоял у кафе, прислонившись к каменной кладке стены, и курил. Его дрожащие пальцы едва держали сигарету в пальцах, но он упрямо вдыхал никотин.
– Тебе стоит прекратить, - покачала я головой и аккуратно освободила сигарету из его холодных пальцев, чтобы тут же выкинуть ее в ближайшую урну.
– Зачем ты вернулась, Гвендолин? Что тебе нужно на этот раз? – его голос дрожит точно так же, как и тело. Это похоже на мольбы заключенных, коих приговорили к смерти и уже вели к плахе. Такое невозможно слушать, не замерев сердцем.
– Я здесь, потому что я люблю тебя.
Знала ли я, как мучительны эти слова для того, кто разуверился в любви благодаря мне же? Если бы знала, никогда бы не поверила. И вот он сорвался на крик, что так долго рос в его горле.
– Но ты выбрала его, не меня! Ты ушла! Как ты можешь говорить, что ты любишь меня?
Я смотрела на него с ответной болью, мольбой и … любовью. Что, наверное, вдоволь завершало его пытку.
– Да, это так. От этого я никогда не отрекусь, – я замолчала, стараясь подобрать слова. Как объяснить ему, что все, что произошло в моей жизни – это не просто роковая случайность, а судьба, которую мне с самого начала предстояло вынести. – Бенедикт был тем, с кем я хотела провести всю свою жизнью. Потому что ты заставил меня думать (а я так глупа!), что ты никогда меня не любил. Это чувство оставалось во мне даже тогда, когда я потеряла память. Ощущение невыносимой потери человека, которого я любила! Бен же стал моей опорой. И я полюбила его, полюбила его по-настоящему, только вот никогда не прекращая думать о тебе.
Я тоже перешла на крик, так легче было переносить всю тягость признаний. Прохожие останавливались, уставившись на нас, но затем вновь уходили восвояси. Как и всю мою жизнь, пока я была экспонатом для обзора всех наук мира.
– После того, как он умер, единственное, что удерживало меня на плаву, было то, что я смогу увидеть тебя. Смогу сказать тебе, - я подошла чуть ближе, перестав кричать. Такие слова не требовали горечи, но были пропитаны ею. Я так долго хотела произнести их, что совершенно позабыла буквы и интонации. – «Привет. Как ты поживаешь?». Позвонить тебе, оголяя провода всего Лондона, или же снова спорить с тобой на зеленой софе, когда ты будешь убеждать меня, что Чарли Чаплин – это не тот, с кого мне стоило бы начинать немое кино.