Бег времени. Тысяча семьсот

– А я вот тоже выделился сегодня, - встал с дивана и прошлепал на кухню, где меня встретила гора немытой посуды, тоскливо ожидающая прихода миссис Наир. В холодильнике одиноко меня встретила банка анчоусов. Все остальное слабо подходило под определения «съедобное и безопасное для здоровья». Анчоусы, так анчоусы.

– А ты чего сделал? – Рафаэль возник в проходе и наблюдал за моими поисками открывалки.

– Я сегодня пел песню из мюзикла людям 18 века… Хотел произвести на Гвен впечатление. Твою мать! Куда делась открывалка? – плюнув на поиски, я решил действовать другим путем. Во мне закипал гнев и раздражительность, то ли на неприступную банку, то ли на свою беспомощность.

– И что это было? – Рафаэль наблюдал, как я устремился в кабинет и достал из шкафов старинный персидский кинжал, который был одним из артефактов Ложи, попавший ко мне домой совершенно случайно и нелепо. – Уоу! Зачем тебе нож?

– А что он без дела ржавеет?
– поставив банку на стол, я кровожадно со всей силы воткнул в крышку нож, который вошел аж до самого стола. Из под кинжала, как из раны, на стол потек соус. Я злорадно и хищно улыбался, будто засадил нож не в банку, а в сердце самого графа Бенфорда. Затем вскрыл, раскурочив стальным лезвием простую железяку и улив соусом все, начал поедать анчоусы.

– И что это было?

– Я есть хочу, а открывалки не было! – я чувствовал, как голод был просто нестерпим.

– Нет, что ты пел?

– «Одна рука-одно сердце», Вестсайдская история.

– Тьфу ты! Тоже мне выделился. Если бы ты им спел что-нибудь из Green Day, например, «Каникулы» или «Американского идиота» - это я бы понял. Наверное, им понравилось…

– О да, - рассмеялся я, вспомнив, как гости ломанулись к нам с Гвендолин, чтобы попросить спеть еще. В этот момент Рафаэль стал напевать «Американского идиота», барабаня по столу ритм:

«Добро пожаловать на новую ступень напряжения,

Напрямую граничащего с умопомешательством!

Всё не будет хорошо.

Телевидение мечтает о завтрашнем дне.

Но мы не те, кто пойдёт следом.

И хватит спорить об этом».

Я заулыбался, как идиот, моментально представив себя в окружении всех этих напыщенных господ прошлого столетия и себя поющего им, про то, что не стану очередным зомби-человеком системы. Особенно момент, где упоминаются «педики».

Но тут внезапно осознал, что анчоусы кончились, а я так и не наелся. Тогда встал и пошел в зал к чипсам и виски, слыша, как Рафаэль в кухне переходит на второй куплет песни. Сев на диван, я закурил и откинулся на спинку, закрыв глаза, чувствуя, как дым заполняет легкие. Привычным движением начал ерошить волосы на голове, пытаясь хоть как-то расслабиться и прийти в норму, все-таки я еще был пьян, эти приятные ощущения напомнили, как Гвендолин при последнем поцелуе запустила руки в мою прическу, вызывая у меня дрожь электрическими разрядами вдоль всего позвоночника. От этих будоражащих воспоминаний я покрылся мурашками, и у меня сладко заныло где-то в паху.

Merde! Я схватил стакан Рафаэля и осушил одним глотком. Виски обжег горло, опаляя внутренности и выжигая все внутри. Это не нежный пунш Бенфорда, который мягко и сладко вливается в тебя, и лишь затем деликатно туманит сознание.

– Как поживает Гвендолин? – Рафаэль успокоился, поняв, что трепки ему не будет за его поведение и за то, что он тут устроил в гостиной, а наоборот, кажется, нашел собутыльника в лице старшего брата. Он развалился рядом на диване, протягивая мне пустой стакан для себя. Я плеснул ему алкоголя, хотя не должен был, ему еще даже по возрасту не положено.

Не пытаясь быть вежливым и интеллигентным, я потоком самых грязных ругательств на всех языках, которых знал, в сторону Бенедикта, описал, как обстоят дела. Суть звучала примерно так: «В 18 веке один многоуважаемый и симпатичный граф Бенедикт Бенфорд не только спасает мою девушку от смерти, но и женился на ней. И, кажется, он поразил ее своими большими талантами, что теперь Гвендолин не особо желает возвращаться». А сам чувствовал угрызения совести, понимая, что Гвендолин полюбила достойного человека, а вовсе не того, каким я его описал Рафаэлю. Но самое страшное, я был бессилен перед ней, не мог разрушить ее счастье, даже, если оно заключается в браке с графом в прошлом столетие.

Съев, обваленные в крошках от чипсов, колбаски, я снова выпил жгучего виски, который отлично подходил к моему настроению.

– И что ты будешь делать?

– Не знаю, – я чувствовал, что опьянел сильнее, хотя по дороге домой уже практически протрезвел, даже не пытался шутить с доктором Уайтом и мистером Джорджем. Сейчас было все наоборот. К тому же виски оказал более странное воздействие в отличие от пунша, я не горел делать глупости и меланхолично предаваться унынию, теперь я жаждал действий, ответов на все мои вопросы, готовый на все. – Мы с Гвен договорились встретиться сегодня утром, но для нее это сегодня, а для меня может и завтра, или послезавтра, или послепослезавтра, когда мне позволят хранители.

Я все еще был одет в костюм мадам Россини, правда, сюртук снял, и на мне были только короткие штаны, гольфы и белая рубашка из батиста с большими пышными рукавами и кружевами.

– Ты говоришь, как неудачник! Ты де Виллер или кто? – возмутился Рафаэль, который теперь сидел на моем закрытом рояле все также в трусах и белой рубашке. Он все никак не мог допить свой виски, медленно потягивая его, как вино.

– Де Виллер! А почему неудачник? – мне стало обидно. Очень.

– Да ты сдался! Какой–то граф лапает твою девушку и распоряжается ею, а ты даже не борешься! Пустил все на самотек!

Diablo! Merde!

Он был прав. Я сдался, при том капитулировал в самом начале, стоило ей упомянуть имя мужа. Распеванием песенок Гвендолин не вернешь. Нужно что–то делать.

– А что делать?

– Ты должен ее вернуть, всеми правдами и неправдами! А этому графу показать свою силу.

– Как?

– Вызови на дуэль! Ты же сам хвастался, что ты отличный фехтовальщик. А дуэлью решишь сразу проблему: и честь не запятнаешь, и убьешь соперника. Все в рамках того века.

– Ты когда стал таким… умным? – я был поражен ясностью и трезвостью мыслей Рафаэля.

– Поверь, еще не один соперник не увел у меня девушку без мужского разговора…

– А Лесли? – я ухмыльнулся, вспомнив, что его возлюбленная предпочла ему Питера Паркера.

– Она сказала залезть на стену – я залез. Если бы меня не поймали, то поверь, я бы этому Гордону уши бы начистил, - Рафаэль даже кулаком стукнул по роялю, инструмент жалобно отозвался эхом на такое обращение.

– Да, но когда я вызову?

– Хотя бы сейчас! – с пылом заорал брат, поддавшись вперед. Я глупо засмеялся, но в тот же момент понял, а почему бы и нет…

Проехав на ошалелой скорости на мотоцикле, мы гнали на дуэль: я, в кожаной куртке поверх батистовой рубашки, в бриджах 18 века и кроссовках Найк со шпагой наперевес, и Рафаэль, одетый более прилично - в джинсы и мою футболку. Ровно через полчаса мы были в Темпле. Далее было абсурдно, рискованно и вообще все неправильно, словно происходившее было не со мной, а в каком-то приключенческом фильме со злодеями и правильными ребятами. Войдя в Темпл, мы были остановлены Цербер-стражей, но пара моих приемов крав-маги уложило их на входе, затем на третьем этаже мы снова были остановлены охранниками, но я прорвался, в отличие от брата. Убегая от них к хронографу, я услышал торжественный и трагический крик Рафаэля: «Беги, брат! Покажи ему, из чего ты сделан!». В голове бешено стучало, тело двигалось, словно не мое. Подбежав к двери с хронографом, я был остановлен идиотом Марли, который что-то орал про «Золотые правила» и то, что я их нарушаю. Простым ударом с правой проблема была решена.