Беглец на задворках Вселенной

– Ваня дубль два, – не удержался я от словесной шпильки.

– А вчера пришёл, забился в вашу комнату и напрочь отказывается выходить. Шипит так страшно…

– Понятно. Вангую, соседка еще со скандалом вернётся.

– А то.

Я поднялся в комнату и стал прикидывать, с чего бы начать разгребать последствия загула Иванки. Внезапно моё внимание привлёк тоненький писк, раздающийся где-то в углу посреди моих порезанных байковых рубашек.

Та-а-ак… я, кажется, понял, в чём дело.

– Ребят… ну что, поздравьте меня, – вздохнул я, возвращаясь на кухню. – Я теперь стопроцентный дед. Внучат от названного сына полное лукошко.

– В смысле? – выпучила глаза Иванка.

– Поясни свою мысль, – бархатно произнёс Лёшка, поглаживающий счастливо повизгивающего Песца.

– Мой Бегемот стал отцом.

– Чего? – удивился Эльф.

– Того самого. Дымка – не кот, а кошка. И у нас с Иванкой в спальне натуральное кошачье гнездо. Пять угольно-чёрных котят. Учитывая, что Бегемот – единственный кот с подобной окраской на всю округу, думаю, это его работа.

– Фига себе поворот, – ухмыльнулся Олег.

– Ой, у нас котятки! – захлопала в ладоши Ира. – Это надо срочно сфотографировать! А они миленькие? Пушистенькие?

– Посмотрите сами, только осторожно… как по мне, пока крыски крысками…

– Я поняла, – принялась щёлкать кнопками в телефоне Иванка. – Нам срочно нужно купить текстильный кошачий домик. Пусть мамка за своих чад не переживает, воспитывает в комфорте. Я ещё одноразовых пеленок закажу, раз так.

– А Анна Ивановна? – напомнил Лёшка. – Вообще-то настоящая хозяйка кошки она, а не мы.

– Лёш, – возразил Макс. – Кошка решила, что ей тут лучше. Кошку не переубедить, она не человек, а животное, и у неё инстинкты. Мы неоднократно отдавали её Анне Ивановне, и каждый раз кошка возвращалась. К тому же я убеждён: соседка первым делом утопит всех котят в ведре. Мне это не надо. Пусть эта жирная серая кошатина хоть под старость лет испытает все прелести материнской любви. Я уверен: из неё выйдет отличная мать.

Глава 20. Почти по Брейгелю

Услышав шумную возню в коридоре, я усмехнулся. Анна Ивановна пришла за своим котом, о чём не преминула громогласно оповестить всех жильцов.

– Верните моего кота, ироды! – истошно верещала соседка, размахивая тапочком, как знаменем. – Что я вам сделала? Почему вы у меня его постоянно воруете? Как Анатолий уехал, так совсем распоясались: крики постоянные, разборки, истерики… Взрывы! Вещи эти поломанные… в окна выбрасываете! На мой участок, между прочим! С ума посходили! Особенно Иванка ваша полудурочная! Я в полицию пойду, так и знайте! Это вам с рук не сойдёт!

– И вам добрый вечер, дорогая Анна Ивановна, – суховато поприветствовал я соседку, устало присаживаясь на диван и доставая пачку сигарет.

Дурдом.

Реально ничего не меняется.

– Ой… – обрадовано протянула соседка. – А я даже не знала… Какое счастье! Они моего котика украли, ироды… Посодействуйте возвращению…

– Они и меня украли с работы, не то, что вашего котика, так что один – один, – сделал первую затяжку я. – Я же явно покрупнее кота, не находите?

Инфернальные драконы… как же я замахался по жизни, кто бы знал. Не дымил же. Долго не дымил. И вот опять… И всё почему? Потому что, похоже, нахожусь в ожившей картине Питера Брейгеля «Фламандские пословицы» 1559 года. Сплошной сюр.

– В смысле «украли»? – растерялась бабулька.

– В прямом. Вот вы знаете смысл фламандской пословицы «способен даже чёрта к подушке привязать»?

Вдох. Затяжка. Медленный выдох.

– Нет, – опустила злосчастный тапочек Анна Ивановна. – Вы это к чему?

– К тому, что моя дорогая Иванка чрезвычайно упрямая. А я, по её мнению, видимо, тот самый чёрт, которого можно удержать лишь на привязи. Да, моя подушка, безусловно, мягкая и даже комфортная, но я нахожусь на ней явно не добровольно. Поэтому я здесь. Этот дом – моя подушка. Повторюсь: добрый вечер, уважаемая.

Очередная затяжка.

Кстати, хотите прикол? Второе название картины Брейгеля «Фламандские пословицы» – «Мир вверх тормашками». Вот. Добро пожаловать в мой мир. Брейгель с элементами Босха. Искусствоведы оценят. Я живу в абсурдном мире, где главная абсурдистка носит отчётливые черты Мефистофеля. Хотя нет, Иванка же китаянка… Она не Мефистофель, она этот, как его…

– Ванечка, солнышко, – выдохнул табачный дым я. – Ты помнишь, кто такой дяосюэгуй? Ты дяосюэгуй, дорогая. Я нашёл тебе определение. Наконец-то…

– Звучит красиво, – плюхнулась на пол передо мной Иванка, с явным обожанием глядя мне в глаза. – Расскажи, кто это…

Ваня села по-турецки и принялась себя похлопывать по коленям, довольно гыгыкая.

– Это «висящий на сапогах дух», – пояснил Лонг.

– Ага, – безучастно подтвердил я. – Именно. Злой дух. Ну как злой… мелкий пакостник. Больше всего он любит ходить по ночным улицам за одинокими прохожими и проказничать. Если, прогуливаясь по тёмным аллеям поздно ночью, человек внезапно слышит странные звуки, а шеей ощущает чьё-то дыхание, возможно, его преследует дяосюэгуй. Но даже резко обернувшись, он не сможет его увидеть.

– Вероятно, из-за подобного умения подкрадываться, на кантонском диалекте термин также значит «следопыт» или «ловец», – добавил Лонг.

– Ага, – сморщил нос я. – И то, и то. И обе ипостаси – наша Шпилька. Выследить и поймать. А если ещё и при этом напугать получится, то это вообще круть несусветная.

– Мне нравится, – заворожённо протянула Иванка. – Да будет так.

– Замётано, – потушил сигарету о ручку дивана я. – Ты бес. Вернее, дяосюэгуй.

– А ты?

– А я пас. Никакого отношения к Китаю не имею и иметь не хочу.

– Э, стойте, я ваши магические азиатские штучки не понимаю! – запротестовала Анна Ивановна, вновь поднимая свой тапочек. – Верните моего Дымку!

– Дымка… – криво усмехнулся я. – Дымка растаял, как дым… такой вот каламбур. Фью-у-у-у…

– Это в каком смысле? Вон же он, сидит, вылизывается…

– Анна Ивановна, позвольте мне кое-что уточнить, – нарочито медленно и тихо произнёс я. – А вы своего кота принципиально не кормили, правда же?

– Что? Как? Откуда вы…

– Ну я так и думал, – откинул голову на спинку дивана я.