Беглец

К концу дня на мотоцикле приехал милиционер. Он наскоро расспросил, как все произошло, и записал всех в свидетели. Все были на месте, только не оказалось папки, он куда-то ушел, и никто не видел куда.

– Ладно, - сказал милиционер, - хватит этих. Имущество надо прибрать.

– Это нас не касаемо, - сказал дед, - мы туда не ходим, в это дело не впутываемся. Пускай дожидается, покуда та дамочка возвернется али родственники приедут. А хочете - забирайте али опечатайте как полагается.

– Я чем, пальцем опечатывать буду? Ладно, под вашу ответственность. В случае неприезда родственников сообщите.

Он покрутил ручку руля, стукнул сапогом по какому-то рычагу, мотоцикл затарахтел и укатил.

Папка вернулся затемно и пьяный. Мамка стала его ругать за то, что он опять пьет в долг и чем будет отдавать, а папка кричал, что это не ее забота, у нее он не попросит, а она дура, потому что не понимает, какой человек пропал и как бы он папке помог пробиться, познакомиться с тем московским художником... Юрка не любил, когда папка напивался, но тут он на него даже про себя не сердился - он не ожидал, что папка будет так переживать из-за Виталия Сергеевича...

За ночь ветер ослабел, а утром утих совсем. Но взбудораженное море ревело, грохотало по-прежнему, переправа не работала, и дорога была пуста. И вдруг к дому подъехала серая запыленная "Волга" с темными клетками на дверцах. Из нее вышли злой шофер, тощий парень в очках, который, несмотря на жару, был во всем черном, даже рубашка у него была черная, и поблекшая женщина с исплаканным запудренным лицом. Губы у нее были накрашены, но помада стерлась, осталась только по краям, и было видно, что губы у нее тонкие, а помадой она их дорисовывала, делала больше. Парень был такой же тонкогубый, но высокий лоб и тонкий хрящеватый нос у него были точь-в-точь как у Виталия Сергеевича. Юрка догадался, что это его жена и сын.

– Будь оно проклято!
– сердито сказал шофер, вытирая потное лицо. Кабы знал, что такая дорога, сроду бы не поехал...

– Вам за это платят, - хмуро сказал очкатый.

– Да что мне те деньги? А машина обломается, кто будет платить?

Они не стали слушать шофера, пошли во двор. Навстречу им вышел дед, и тут же прибежали мамка и Максимовна. Лица у них были горестные, сочувственные.

– Мы получили телеграмму, - сказала женщина, - где-то здесь мой муж... здесь он...
– Губы ее задрожали, она никак не могла выговорить нужное слово.

– Воронин Виталий Сергеевич, - сказал очкатый.
– Где он?

Лицо деда жалостливо сморщилось.

– Где ж ему быть? Там...

Все посмотрели через ограду на ревущее вспененное море.

– Не нашли?
– спросил очкатый.

– Пробовали. Куда там... Это ить море! Да еще шторм...

– Но почему здесь? Как он здесь оказался?
– спросила Воронина.
– Он же мне телеграфировал из Евпатории...

– Так они жили здесь. Вон там на бугре, в палатке.

– "Жили"?
– повторила Воронина.
– Кто это - "они жили"?

– Да была тут с ним одна гражданочка... Юлия Ивановна.

– А-а!
– закричала Воронина, лицо ее исказилось.
– Я так и знала, я догадывалась, что он опять с ней... Это она! Она его довела, погубила...

– Мама!
– сердито сказал очкатый.

– Что, я еще должна стесняться, молчать? Не буду я молчать! Я ей все скажу... Где эта подлая тварь?

– В больницу увезли. Вроде шок у нее какой-то...

– Шок? Чтоб она не встала от этого шока!..

Воронина кричала и плакала, сын безуспешно пытался ее остановить. На лицах мамки и Максимовны было горестное сочувствие, а в глазах дикое любопытство. Пришел папка, сказал "здрасте" и приложил руку к кепке, но на него не обратили внимания.

– А вообще есть надежда отыскать тело?
– спросил очкатый...

– Вполне свободная вещь, - сказал папка.
– Когда в утопленнике образуются газы, его обязательно наверх выносит...

Очкатый неприязненно покосился на папку и повернулся к деду, ожидая его ответа.

– Кто же его знает?
– сказал дед.
– Когда шторм утихнет, может, и вынесет.

– А шторм надолго?

– Навряд. О сю пору редко когда затягиваются.

– Придется нам ждать, - сказал очкатый матери.
– Пожить несколько дней.

– Где?

Очкатый скользнул взглядом по двору, усеянному гусиным пометом, по крашенным известью стенам дома.

– Не здесь, конечно. С гостиницей в Евпатории трудно, ну как-нибудь устроимся... А где машина, вещи?
– спросил он у деда.

– Все в целости и сохранности.

Воронины пошли на бугор, дед и папка с ними, а Юрка следом. Очкатый парень стащил парусину с "Волги", а мать его влезла в палатку, и оттуда стали вылетать скомканные одежки Юливанны, потом вылетела ее сумочка, расстегнутый клетчатый чемодан. Воронина вылезла, распаренная духотой и злыми усилиями.

– Все, - сказала она, - больше там никакого ее имущества нет, можешь снимать палатку.

Сын сгреб разбросанные платья, запихал в чемодан и, застегнув молнию, поставил перед дедом.

– Куда ж его теперь?
– спросил дед.

– Куда хотите. Можете выбросить. Или хранить для этой...

Дед вздохнул и понес чемодан домой. Сын начал снимать палатку. Пришел злой шофер, понаблюдал за его неумелой работой и сказал:

– Долго будем чикаться? Опять же вкруг чертова лимана ехать. Если будем копаться, до ночи не доедем...

– Доедете, - сказал папка.

– Что ты мне рассказываешь? По той дороге на ишаках ездить, а не на машине...

– Может, вещи возьмем сразу в такси?
– спросила Воронина.

– Какие вещи?
– закричал шофер.
– Чтобы у меня рессоры полопались?

– Хорошо бы, - сказал сын, - найти здесь шофера. Чтобы согласился перегнать "Волгу" в Москву. И мы могли бы не лететь, а ехать с ним.

– Так отчего же?
– подхватил папка и засуетился.
– Вполне свободная вещь. В колхозе в Гроховке есть - тут всего пять километров - шофер второго класса, между прочим. Его все знают. Сенька-Ангел по прозвищу.

– Как его найти?

– Для такого дела и я с вами могу подъехать. Надо ж помогать, раз такое дело...

Шофер поломался, но согласился съездить в Гроховку. Они втроем ушли, Воронина продолжала укладывать вещи в машину, оглянулась и увидела Юрку.

– Тебе что, мальчик?

– Ничего, - сказал Юрка, пожимая плечами.

– Тогда иди, нечего тут околачиваться.

Юрка ушел. Теперь он понимал, почему Виталий Сергеевич бросил ее.

А может, она не всегда была такая?