Беглец

Через некоторое время Воронина пришла во двор. Мамка и Максимовна усадили ее в холодок и начали наперебой рассказывать, как жили здесь Виталий Сергеевич с Юливанной, и наговаривать на нее. Воронина плакала, лицо ее кривилось и дергалось.

Видно было, что ей больно и стыдно слышать, но она жадно слушала, а те говорили, говорили... Юрка не понимал, почему, зачем они это делают. Ведь они же лебезили, из кожи лезли перед Юливанной, когда все было хорошо, а теперь...

Такси вернулось, отца в нем не было.

– А где папка?
– спросил Юрка очкатого.

– Какой папка? А, этот... он в селе остался.

– Ну как, договорились?

– спросила Воронина.

– Не хочет, - ответил сын.

– Может, ты мало ему обещал?

– Двести рублей мало? Сволочь он, а не ангел. Еще и фанаберию напускает. "Я, говорит, на покойниках не зарабатываю..."

– Как же теперь?

– Так я ж говорю, - сказал шофер, - перегнать и я могу. В парке договорюсь, напарник за меня пару дней поработает, а я отгоню.

– Ну хорошо, а пока? Нельзя же оставлять там и машину и вещи...

– Так а чего?
– сказал дед.
– Пущай стоит. У нас тут воров нету...

– Ну, знаете...
– оборвала его Воронина.
– Может, пока здесь во дворе поставить? Все-таки не так опасно.

Шофер взял ключ, привел "Волгу" Виталия Сергеевича и поставил перед окнами дедовой комнаты. Ее заперли, Воронины сели в такси и уехали.

Юрка надеялся, что папка от Сеньки-Ангела узнает что-нибудь про Юливанну, но тот пришел поздно, опять пьяный, и про Юливанну ничего не знал.

На другой день накат стал слабее, по дороге опять пошли машины переправа снова заработала. Юрка бегал к дороге, надеясь перехватить машину Сеньки-Ангела, но ни разу ее не увидел. Он ходил и по берегу, искал. Затихающее море выбрасывало на песок бурые валы кушира, всякий древесный и растительный сор. Вечером зашел по дороге домой дедов старший сын и сказал, что тело Виталия Сергеевича прибило к берегу за переправой и его отвезли в Евпаторию. Приехала старая, потрепанная "Победа", на которой кассир дорожной конторы развозит зарплату. Мамка забрала все деньги, и свои и папкины, но папка к вечеру все равно был пьяный. А еще через день на автобусе приехал очкатый сын Виталия Сергеевича и таксист. Сын хмуро попрощался с одним дедом, они сели в "Волгу" и уехали.

Юрка пошел на бугор. Теперь он показался ему голым и неуютным. Дед повыдергал уже колья, и только дыры, оставшиеся в тех местах, где были колья, да прямоугольник примятой, обесцветившейся травы напоминали о том, что здесь стояла палатка, там навес, а под ним стол и стулья, Юливанна хлопотала у газовой плитки, а Виталий Сергеевич улыбался, глядя на нее, и как всем было тогда хорошо, весело и радостно. В горле Юрки снова появился твердый ком. Он пошел домой. В стороне, запутавшись в корнях тамариска, белел лист бумаги. Это был рисунок Виталия Сергеевича, который он назвал "Счастьем". Должно быть, злая исплаканная тетка выкинула его тогда из палатки и кто-то даже наступил на него - листок был надорван, на рисунке отпечатался каблук. Юрка осторожно счистил грязь и отошел. На него смотрели смеющиеся, радостные глаза Юливанны. Юрка свернул листок в трубку. Сначала он хотел отнести его домой, но потом подумал, что мамка увидит и обязательно выбросит. Он отнес его в сарай и спрятал в щель между стеной и крышей.

А Сенька-Ангел все не ехал, а может, и проезжал мимо, но не хотел останавливаться, и про Юливанну ничего не было известно. Если бы были деньги, можно было бы съездить на автобусе в Черноморск, в больницу, но денег у Юрки не было, а у мамки проси не проси - не даст, да она бы еще и стала допытываться, зачем ему туда ездить, а узнав, не пустила бы. Дни шли, и Юрка начал думать, что Юливанна или умерла, или просто взяла и уехала в Москву, не захотела больше появляться там, где случилось такое горе.

8

Он уже совсем перестал ждать, и тогда она вдруг пришла. Это произошло перед вечером, когда все вернулись с работы, пообедали и сидели во дворе. Не было только Нюшки и Федора. Папка снова был хоть и немного, а пьяный. В Гроховку он не ходил, а все равно выпил. Должно быть, раньше принес, спрятал про запас, и никто не знал где. Мамка несколько раз принималась искать, ничего не находила, а от папки все время пахло водкой, и к вечеру он напивался совсем. Теперь мамка его корила и ругала, он отмахивался и говорил:

– А иди ты...

Максимовна со злым презрением смотрела на него, дед молчал и щурился, потом сказал:

– Ты б, Лександра, все-таки поаккуратнее. А то ить что это получается? Изо дня в день, изо дня в день...

И тут в воротах появилась Юливанна. На ней было то же самое платье, но сама она так изменилась, что Юрка даже не сразу узнал ее. Раньше она ходила быстро и легко, как бы вовсе не касаясь, земли, а теперь шла медленно, осторожно, словно боясь оступиться. И вся она как-то поникла, будто сразу постарела и погасла. Ямочки на щеках превратились в морщинки, загорелая кожа стала теперь просто желтоватой, а полные яркие губы сделались бледными и вялыми. Сбоку, отстав на полшага, шел Сенька-Ангел.

Дед замолчал, и все молчали тоже, смотрели, как они пересекают двор и приближаются. Папка начал суетиться, а у мамки и Максимовны лица стали замкнутые, отчужденные.

– Здравствуйте, - бесцветным голосом сказала Юливанна.

– Доброго здоровьичка, - сказал дед.

Ответил ей только дед, но Юливанна не заметила этого. Она повела глазами, ища, куда бы сесть, но места не было. Юрка метнулся к сараю, там у двери стоял табурет, и поставил его рядом с Юливанной.

– Спасибо, Юра, - сказала она.

Юрка вспомнил про рисунок, снова метнулся к сараю и обратно, протянул ей свернутую в трубку бумагу. Юливанна начала разворачивать, узнала рисунок, губы ее задрожали, она поспешно свернула бумагу опять.

– Значится, поправились, - сказал дед.

– Что? А, да-да, почти...

– А тут, между прочим, - сказал папка, - гражданка Воронина была. С сыном приезжала.

Юливанна посмотрела ему в лицо.

– Я знаю.

– Ну, ваши вещички они оставили, - поспешно сказал дед. Он, видно, боялся, что папка еще чего-нибудь скажет и будут неприятности.
– Вещички в целости и сохранности. Сейчас я их принесу.

Он пошел в дом. Все молчали и старались не смотреть друг на друга и особенно на Юливанну, а она, казалось, ничего этого не замечала.

– Вот, - сказал дед и поставил перед ней клетчатый чемодан.
– Чего тут, как тут - не знаю, складывал не я, складывали они.

– Спасибо, - сказала Юливанна.

Она расстегнула чемодан, достала сумочку, открыла ее, лицо у нее стало озадаченное. Она поставила чемодан на табурет, открыла его, пошарила в кармане на верхней крышке, засунула руку под платья, пошарила там, растерянно оглянулась, потом подняла чемодан и вывалила из него все. Платья попадали на табурет, свалились на землю. Юливанна провела рукой по лицу и снова растерянно оглянулась.