Беглый

«Главное, чтобы на том берегу не оказалось какого-нибудь дозора, — думал я, всматриваясь в серую пелену. — Или чтобы какая-нибудь случайная рыбацкая джонка не наткнулась на нас».

Напряжение висело в воздухе, густое, как окружавший туман. Каждый шорох, каждый отдаленный крик ночной птицы заставлял вздрагивать. Левицкий, сидевший рядом, нервно сжимал ружье. Даже всегда невозмутимый Сафар, правивший рулевым веслом в нашей лодке, казался напряженным, его взгляд был прикован к невидимому противоположному берегу.

Аякан сидела не шелохнувшись, только пальцы крепко стискивали края тулупа. Что сейчас творилось в ее душе, знала только она.

Когда туман стал чуть реже, лодки ткнулись носами в пологий, заросший густым ивняком и черной даурской березой маньчжурский берег. Вокруг стояла нереальная, почти оглушающая тишина.

— Тихо, выгружаемся, — прошептал я. — Лодки — повыше на берег и немедленно укрыть ветками. Сафар, Тит, проследите.

Быстро, стараясь не шуметь, мы вытащили тяжелые оморочки на сушу и забросали их ветками и камышом. Следы на прибрежном песке тоже постарались скрыть.

Затем, проверив оружие, мы гуськом двинулись в глубь вражеской территории. Аякан уверенно вела нас по едва заметным тропам, сквозь густые заросли тальника, которые цеплялись за одежду и хлестали по лицу. Шли около часа, стараясь держаться в тени деревьев, пока она не остановилась у края небольшой, скрытой от посторонних глаз низины, поросшей редким кустарником.

Она присела и руками показала, что следует сделать то же самое. Впереди, метрах в двухстах, у небольшой заводи, куда впадал мутный ручеек, виднелось несколько приземистых фанз, сложенных из грубо отесанных бревен и обмазанных глиной. Крыши были застланы дерном. Из одной сложенной из дикого камня трубы лениво тянулся тонкий сизый дымок.

— Там, — шепотом сказала Аякан, указывая на постройки. Голос ее был едва слышен. — Там фанзы, там женщины. И… мансы тоже там. Обычно их немного, когда Тулишена нет. Четверо, пятеро. И собаки.

Собаки. Это плохо. Я достал купленную в Кяхте подзорную трубу, которую берег все это время как зеницу ока, осторожно выдвинул колена.

Фанз было четыре. Одна, побольше и покрепче, видимо, для охраны. Три поменьше, с маленькими, похожими на бойницы, окошками — скорее всего, там и держали пленниц. Возле большой фанзы на привязи лениво почесывалась пара лохматых псов, похожих на помесь волка с лайкой. Несколько человек, одетых в темные стеганые халаты, неторопливо двигались между постройками: один тащил ведро с водой от ручья, другой что-то строгал ножом, сидя на пороге. Охрана, похоже, не ждала гостей и чувствовала себя в полной безопасности. Это было нам на руку. Но собаки…

Мы залегли в густых, колючих зарослях дикой смородины и малинника, откуда как на ладони просматривался этот импровизированный острог манзов. День тянулся мучительно долго, как резиновый. Солнце, поднявшись над сопками, начало нещадно палить, превращая нашу засаду в раскаленную сковородку. Я еще раз мысленно пробежался по плану, распределил сектора наблюдения и огневые позиции. Левицкий со своим дальнобойным штуцером занял позицию чуть выше по склону, держа под прицелом основные подходы к фанзам и открытое пространство между ними, к нему в пару я определил Онисима. Сафар и трое нанайских лучников приготовились, как только представится удобный момент, нейтрализовать собак. Мы с Софроном и Титом должны были составить основную огневую группу. Остальные нанайцы и беглые должны были связать мансов боем. Сафар и Левцикий, должны будут присоединиться к нам, когда мы пойдем на штурм Фанзы.

Женщин же никуда не выпускали и не отправляли в поля на работу, как рассказывала Аякан, а на мой вопрос пояснила, что и так тоже бывает.

Аякан, бледная, как полотно, но с горящими решимостью глазами, сидела рядом со мной, укрывшись в тени большого кедра. Время от времени она шепотом сообщала о каких-то едва заметных деталях, которые могли ускользнуть от нашего взгляда.

— Поглядеть, Курила-дахаи, — прошептала она, когда один из охранников, коренастый маньчжур с жестоким, рябым лицом и свиными глазками, вышел из большой фанзы и что-то громко, по-собачьи, рявкнул на другого, молодого и суетливого, — это Гырса. Старший, когда Тулишен не бывать. Хитлой и злый. Сильно бьить!

Я кивнул, запоминая. Именно таких «гырс» и нужно было убирать в первую очередь.

Вдруг Аякан тихо вскрикнула.

— Джонка приплыть!

Действительно, в заводи вдруг показался гофрированный парус из тростниковых циновок. Тупой нос ткнулся в берег, соскочившие с борта бандиты деловито стали разгружать какие-то тюки. Я же считал прибывших, их был десяток.

Проклятье! Похоже, пятнадцатью охранниками тут дело не обойдется. Ведь стольких я насчитал, хотя не исключал, что не все появлялись из фанзы, и там вполне мог быть еще кто-то. Не отступать же? Вся надежда на внезапность нападения, на ярость нанайцев и наше огневое превосходство…

На базе манзов началась вечерняя суета. Затопили очаг в большой фанзе, запахло едой — похоже, похлебкой с рыбой и луком. Собак, до этого лениво дремавших на привязи, отвязали, и они, потягиваясь и зевая во всю пасть, начали неспешно обнюхивать территорию.

Подав Сафару знак, он тут же выдвинулся вперед. Неслышно скользя меж кустов, приближаясь к фанзам с подветренной стороны, а за ним следовали трое нанайцев. В руках у них были заранее приготовленные куски вяленого мяса. Псы, учуяв манящий аромат приманки, насторожились, подняли уши, но не залаяли — видимо, привыкли к тому, что их подкармливают. Мясо, брошенное умелой рукой, полетело точно в их сторону. Одна собака, большая, лохматая, недоверчиво обнюхав кусок, тут же жадно схватила его и начала грызть, утробно рыча. Вторая, поменьше, но более вертлявая, помедлила, но, видя, как первая с аппетитом уплетает «угощение», тоже не устояла. Стрелки-нанайцы натянули луки….

Тренькнула тетива, и первый пес завалился набок, заливаясь хлещущей из пасти кровью.

Вторая собака громко заверещала, хватаясь зубами за вонзившуюся в плечо стрелу. В то же мгновение Сафар молнией метнулся к ней, запрыгнул сверху и перерезал горло. Через несколько мгновений все было кончено: собаки содрогались в агонии, уткнувшись носами в пыль. Путь для нас был свободен.

В большой фанзе горел тусклый огонек масляной лампы, оттуда доносились приглушенные голоса, грубый, пьяный смех и звуки какой-то азартной игры. В других фанзах, с маленькими окошками, было мертвенно тихо, и только изредка оттуда доносился сдавленный, едва слышный плач или протяжный стон.

— Пора, — прошептал я.

Глава 22

Первыми бесшумно пошли нанайцы. Их задача была обойти фанзы с женщинами и блокировать выходы, встречая врагов. Затем моя ударная группа. Мы, пригибаясь к земле, стараясь ступать как можно тише, подобрались к большой фанзе. Дверь была сколочена из грубых досок, оттуда тянуло теплом, доносился тошнотворный запах дыма, немытых тел и прогорклого бараньего жира.

Я прислушался. Внутри, судя по голосам, было человек пять-шесть. Остальные, видимо, уже спали в других комнатах.

— Давай! — коротко бросил я Титу, стоявшему рядом, и мы одновременно рванулись внутрь. Тит плечом вышиб хлипкую дверь, и мы вломились в помещение. Софрон шел третьим за нами.

То, что началось потом, трудно описать словами. Это был не бой, а скорее, короткая, яростная, кровавая резня. В тесном, тускло освещенном жирником помещении фанзы застигнутые врасплох мансы не сразу поняли, что происходит. Кто-то дремал, прислонившись к стене, кто-то, сгрудившись вокруг импровизированного стола, азартно бросал кости. Первый, тот самый Гырса, которого мне показала Аякан, вскочивший с диким криком и схватившийся за широкий тесак, висевший на стене, получил пулю прямо в переносицу. Он рухнул как подкошенный, не издав ни звука.