Беглый

— Зови, чего тянуть! — распорядился я.

Вскоре Аякан уже выслушивала наш план.

— Ну что, поможешь своим? — спросил я.

Она подняла на меня свои темные, раскосые глаза. В них не было страха, только глубокая печаль и неожиданная твердость.

— Я пойти, — сказала она на своем ломаном русском, и голос ее не дрогнул. — Я знаю. Я покажу. Там… плохо. Очень плохо.

Глава 21

По словам Аякан, селение бандитов находилось невдалеке от берегов Амура, верстах в сорока ниже нас по течению, на каком-то безымянном притоке. Разумеется, добираться туда надо по воде.

— Орокан, — обратился я к нанайцам, — вы сможете достать лодки?

— Оморочка многа-многа быть! — с готовностью подтвердил он.

— Надо, чтобы хватило мест и весел на всех. Сколько парней ты приведешь?

Тот, перебросившись с сотоварищами парой гортанных фраз, показал два раза по десять пальцев.

— Вот, и нас десяток. Так, Ефим?

Семеро беглых, которых я приютил и дал работу, молчали, но в их глазах читалась готовность отработать свой хлеб и наше неожиданное доверие. Ефим лишь коротко кивнул. Впрочем, сам он еще не оклемался от раны, а потому останется на прииске вместе с Захаром, Изей да стариком Савельичем.

— Пригоните лодки к истоку Амбани Бира и ждите нас там. Мы придем и отправимся вниз по Амуру. Возьмите еду, оружие, все как положено! Все, иди, собирай людей!

Была мысль еще направить людей в селение, откуда Аякан, уж, думаю, охочие там нашлись бы, но это время туда-сюда. А его тратить не хотелось, копать надо.

Нанайцы ушли, окрыленные надеждой, а мы начали готовиться к экспедиции. Оружия у нас было не то чтобы арсенал, но и не мало. Пять револьверов системы «Левоше», смазанных и заряженных, и еще мой кольт, десяток ружей и пара казенных, еще кремневых ружей, которые путешествовали с нами с Карийской каторги, да штуцер под большую дичь. Главное — внезапность, точный расчет и немного удачи. Без нее в таких делах никуда.

К утру следующего дня все было готово. Еще затемно мы отправились в условленное место встречи. Здесь нас уже ожидала небольшая флотилия. Трое нанайцев, как и обещали, привели с собой еще семнадцать парней, таких же молодых, решительных и злых. Как я и предполагал, молодежь, чьих сестер, невест или молодых жен утащили манзы, не собиралась мириться с кабалой. Они пригнали восемь больших лодок-оморочек, выдолбленных из цельных стволов, — достаточно вместительных, чтобы перевезти наш небольшой, но разношерстный отряд через широкий Амур. Но сначала надо было добраться до места.

Мы шли на веслах до самой ночи, держась русского берега. Когда наша эскадра почти добралась до нужного места, впереди вдруг возник корпус большого судна. Подплыв ближе, мы поняли, что это казенная баржа, очевидно, севшая в этом месте на мель.

— Гляди-ка, ребята, какая тут штукенция стоит! Тяжело чем-то загружена! — произнес Софрон, упираясь веслом в корпус баржи. — У-у-ух, здорова!

Баржа отозвалась на удар весла гулким деревянным стуком.

Вдруг на борту ее блеснул луч света.

— Эй, кто тут есть? — раздался на ней грубый голос. — А вот я вас из штуцера!

— Ну-ну, не замай! — прокричал Тит. — Мы люди мирные!

— Что там за черт на ночь глядя колобродит! Эй!

На барже выросла фигура закутанного в шинель солдата. В руке он держал горящую лучину. Сильно склонившись с борта, служивый внимательно вглядывался в темноту. Пламя высветило его седые бакенбарды и усы.

— Что ты, дядя, черта кличешь? Говорю же, народ мы честный, православный. Плывем вот по своей надобности да твою посудину встретили. Ты чего тут сидишь кукуешь?

Присмотревшись, солдат, кажется, понял, что мы действительно ничем ему не угрожаем, и сменил тон на более миролюбивый.

— Да вот, едри его налево, баржу сию охраняю! Начальство поставило, давай, мол, Прокопчук, охраняй казенное добро!

— И чем гружона посудина твоя? — полюбопытствовал Тит.

— Мука да соль, известное дело.

— И как же вы так на мель-то сели? — удивился Левицкий.

— Как-как… Известно как! — ворчливо отозвался караульный. — В Благовещенск шли караваном. Ну а у нас — сами небось знаете, как повелось: людей не хватат, все надобно срочно аж вчера, за две копейки и чтоб комар носу не подточил. Оттого и выходит неустойка! Баржа тяжеленная не туда пошла, к низу ее тянет, вишь вон — борта чуть воду не хлебают? Ну и вот. А нас тут — сам-пять, и как хошь, так и крутись. Умаялись на поворотах, на перекатах — страсть! Амур-то бурный, течением с фарватера-то смывает ближе к отмели. Ну и вот, не углядели. Засели крепко. Тащили нас, тащили, а без толку. Ну и оставили меня, горемычного, гонять всяких добрых людей, что на казенное добро зарятся.

— И что, давно тут сидишь?

— Уж, почитай, неделю.

— И когда снять обещают? — полюбопытствовал я.

— Да вот, кто знает? Добро, если в этом годе, а то, пожалуй, зимовать тут придется. Только вот, чую, пойдут бури осенние, и разобьет мой ковчег! И так уж вода внутрь прибывает! Что их, баржи эти, делают, известно — на скорую руку, на живу нитку.

— Ну бывай, служилый, недосуг нам! Не надобно ли тебе чего? — спросил я напоследок.

Лицо солдата приняло просительное и немного виноватое выражение.

— Табачку бы…

— Сами небогаты. Да ладно, лови кисет!

И я перекинул на палубу баржи небольшой узелок с табаком, применяемым нами в основном для торга с нанайцами.

— Вот выручили! — обрадовался солдат Прокопчук. — Спаси вас Бог! Прощевайте, господа хорошие!

Мы двинулись дальше, и вскоре корпус баржи растаял в вечерних сумерках.

Вскоре и нам пришлось вставать на ночлег: становилось совсем темно.

Засыпая на меховой полости, я размышлял о попавшейся барже и солдате. Сидеть на барже, в сырости, ожидая, что когда-нибудь кто-нибудь ему поможет, стащит с мели баржу и он наконец-то, сможет вернуться в полк, или когда буря размечет его поврежденное судно, скорее всего, вместе с ним самим и всем товаром, — так себе выбор!

Утром, встав до рассвета, мы, наскоро перекусив юколой, двинулись дальше. Но не прошло и часа, как Аякан, примостившаяся на корме нашей долбленки, вдруг коснулась моего плеча.

— Это место! На тот белег нада!

Я оглянулся на маньчжурскую сторону Амура. Река в этом месте очень широка — не меньше версты, а течение довольно сильное и коварное, с водоворотами и быстринами. К счастью, утро выдалось тихое, безветренное, над рекою висел туман, и мы могли теперь пересечь Амур сравнительно безопасно и быстро.

Под покровом предутренних сумерек, пока над водой еще стлался густой, молочный туман, такой плотный, что в двух шагах ничего не было видно, мы начали переправу. Полтора десятка нанайцев, вооруженных своими луками, копьями и длинными ножами, конечно, были слабым подспорьем. Ружей хватило на всех, включая новеньких. Если и не попадут, хоть шуганут и отвлекут. Револьверы же я доверил только своим, а именно Титу и Софрону, у Левицкого и Сафара они и так были.

Гребли молча, стараясь, чтобы весла входили в воду как можно тише, без всплесков. Холодный, влажный речной воздух пробирал до костей, но и бодрил, не давая расслабиться. Туман обволакивал, создавая ощущение нереальности происходящего. Слышен был только скрип уключин, тяжелое дыхание гребцов да плеск воды под днищами лодок. Иногда из тумана доносился приглушенный кашель или негромкое слово на нанайском — парни переговаривались, координируя движения.