Бегство от одиночества

Наконец дверь приоткрылась.

— Что вам надо? — холодно, с надменностью в голосе спросила вдова, — Мисс Норт нездоровится, — она попыталась закрыть дверь, но наглец вставил ногу и не позволил этого сделать.

— Давайте по-хорошему, — давил мужчина.

— Не понимаю, о чем вы? — хозяйка зло посмотрела.

— Понимаете, — совершенно не смущаясь, напирал Айзек. — Я хочу ее видеть.

— Ей нездоровится! — упрямилась женщина.

— Не вынуждайте меня идти на крайности! — пригрозил Гриндл, предполагая, что его снова водят за нос.

— Ждите, — процедила миссис Грапл и презрительно посмотрела на его ногу. Айзеку пришлось убрать ее, но перед этим он пригрозил: — Иначе залезу в окно.

Через несколько минут ожиданий, ему позволили подняться наверх.

«Неужели снова будут разыгрывать спектакль?» — самодовольно подумал он, ступая по скрипучим лестницам. Однако, когда дверь распахнулась, увидел похудевшую, утомленную Ханну и понял, что сотворил.

— Прости, — произнес как можно мягче, как только они остались одни, и в тайне возрадовался, что может свалить глупый поступок на необходимость.

Сдержанная, отчужденная Ханна молчала.

Айзек протянул руку и накрыл горячей ладонью ее холодные пальцы.

— Не думал, что настолько задержусь, — солгал он. Но если бы тогда, перед отъездом знал, что увидел сейчас, отказался бы от коварного плана или хотя бы от злой шутки с памятным подарком.

— Я отправил телеграмму Марвелам. Направил дела на фабрике… Не подозревал, что ты будешь так переживать, — снова солгал пришедший. Он желал, чтобы его отъезд растревожил Ханну, но не верил, что так будет. Он бы ликовал, если бы не ее отстраненный, равнодушный вид.

— Прости меня!

Она продолжала безмолвствовать. Мужчина хотел коснуться губами ее ладони, но Ханна высвободила пальцы.

— Я привез тебе подарок, — Айзек достал из кармана руку, раскрыл ладонь, показывая кулон с жемчугом, но она даже не взглянула.

— Если не нравится — куплю другой!

В ответ она безучастно покрутила головой.

— Не стоит. Тебе лучше уехать. Скандал с Марвелами, дела на фабрике. Уезжай, — от ее равнодушия Айзеку стало тревожно.

— Ты так легко об этом говоришь! — с огорчением заметил он.

Она набрала воздуха, сцепила пальцы и выдавила из себя:

— Я тебя проводила. Было тяжело, больно. Не передать словами как, но я все выплакала, и теперь тут, — Ханна приложила руку к сердцу, — пусто.

Ее голос дрожал, но она говорила твердо и не плакала.

— Прощайте, мистер Гриндл.

— Не уеду! — выкрикнул он, злясь на свою глупость, дурацкую поездку, на себя, на нее.

— Ваше право.

— Ну, прости меня! — он встал на колени перед кроватью. — Прости! — но более не добился ни слова.

Покидая комнату, Айзек упрямо изрек:

— Я никуда не уеду!

* * *

Отверженный Айзек Гриндл не находил себе места. Задетый равнодушием, он решился на отчаянный шаг: стал каждый день посылать в дом миссис Грапл цветы, но и это не возымело результата. Ханна отказывалась их принимать, и посыльный вынужден был оставлять букеты под дверью.

Завистливые жительницы Байборо только и делали, что распускали слухи и злословили об увлечении мистера Бернса легкомысленной кокеткой. Особенно раздражались и преуспели в этом те, кто каким-либо образом имели виды на не бедствующего приезжего джентльмена.

Айзек досадовал: о нем судачили почти в каждом доме, а Ханна, знавшая, как он оберегал репутацию, этого не оценила и оставалась ко всем его порывам бесстрастной.

Он пытался еще раз поговорить с ней, но в дом его больше не пустили. Холодность Ханны уязвляла гордость и собственническое чувство и все больше распаляла жажду охоты. Теперь он не знал, от чего не желает уезжать из Байборо: из-за упрямства или привязанности. А когда осознал, что отказ принять присланные им цветы — не вероломная игра, а истинное равнодушие, утратил присущие выдержку и хладнокровие.

Подмечавший перемены Таггерт свысока поглядывал на нанимателя, не забывая отпускать колкости менторским тоном:

— Не переживайте, Элиас! Жизнь долгая, трудности забудутся.

Гриндл кривил лицо, но молчал, потому что любая попытка возмутиться, была бы похожа на оправдание, свидетельствовавшее о признании вины.

Тревожный неглубокий сон не позволил отдохнуть. Проснувшись понурым утром под унылые капли дождя, барабанящего по крыше и стеклу, Айзек с трудом сел на кровати. Отсырелое нижнее и постельное белье неприятно касалось тела. И без того дурное настроение усугублялось природной серостью.

После того как по Байборо разошлись слухи, что он добивается взаимности мисс Норт, к его букетам у дверей дома вдовы добавились цветы от Хоута. Ничего хорошего это не сулило. Айзек чувствовал, что Виктор Хоут перешел к открытому соперничеству, которому он сам поспособствовал дурной выходкой, когда-то казавшейся ему идеальным планом по укрощения строптивой любовницы. Оскорбленный, задетый Гриндл корил себя за излишнюю черствость, а просыпавшиеся в нем зачатки раскаяния второй вечер заглушал виски.

Поплескав холодной водой в лицо и осмотрев отражение в зеркале, к горечи во рту прибавилось едкое недовольство собой. Красные глаза с полопавшимися сосудами, помятое лицо, лишенное холености…

«Чтоб тебя, ведьма!» — пробухтел, вытирая лицо рукой.

Хотелось есть, но не лезло, потому что надоело завтракать и ужинать в одиночку. Занудного Таггерта в расчет не брал: и без него было тошно, а уж терпеть его ехидный взгляд непереносимо.

Раньше его будила она: нежными словами или распаляющими касаниями, угадывая желание; кружилась вокруг, между делом подливая или подкладывая чего-нибудь вкусного; интересовалась делами; вглядывалась влюбленными серыми глазами, опустив подбородок на сцепленные пальцы…

Циничными размышлениями Айзек пытался убедить себя, что когда женится, вторая супруга будет так же заботиться, смотреть с обожанием (хотя тут все же оставались сомнения на сей счет. Местная вдова Брайли бесцеремонно предложила объединить капиталы, но она ни была настолько богата, чтобы он смог соблазниться на грузную женщину с грубым голосом и пахнущую потом). Но был уверен, что женушка не согласится развратничать в постели так же, как Ханна. Вряд ли благовоспитанная леди проникнется пониманием, зачем пороть мужа розгами, поглаживая набухающий член, не говоря уже о других пристрастиях.