Бегство от одиночества

«Если надо, залезу в окно, но поговорю!» — решил Гриндл. Конечно, не в его привычке было идти напролом, но он обязан был с ней встретиться. Пожалуй, Айзек еще никого столь настойчиво не добивался.

Проснувшийся город бурлил. Жители только и делали, что пересказывали друг другу жуткую новость, смакуя жестокие подробности. Воспользовавшись случаем, Айзек примчался к дому миссис Грапл и постучал.

— Что вам надо, мистер Бернс? Мы не желаем вас видеть, — хозяйка встретила его воинственно, сжимая в руках метлу, будто собиралась отвадить надоедливого попрошайку.

— В лесу нашли Сесиль. Она мертва, — отчеканил Айзек и с чувством внутреннего удовлетворения отметил, как переменилась в лице женщина. Не дождавшись приглашения, оттеснил миссис Грапл от двери и вошел.

— Как вы смеете врываться! — возмутилась она, но Айзек, не слушая, по-хозяйски, торопливо начал подниматься по ступеням. На ходу стянув теплый пиджак, швырнул его на перила.

— Вы не понимаете, чем это грозит? — он резко обернулся. — Если адвокат Зильберов постарается и предоставит хоть какое-то липовое алиби, Ханна снова окажется под подозрением!

Миссис Грапл замерла на месте, а гость без стука влетел в комнату постоялицы.

Ханна сидела перед зеркалом и расчесывала волосы. На неожиданное появление Айзека отреагировала спокойно.

— Уходи, — равнодушно бросила и отвернулась, делая вид, что в комнате одна.

Он в два шага подошел, потянул за руку и заставил ее встать.

— Сесиль мертва!

У побледневшей Ханны подкосились ноги, и она опустилась на пуфик. Айзек бы торжествовал, если бы не тревожился за нее. — Понимаешь, чем это грозит?

От волнения ее потряхивало, и он, пожалев, не стал продолжать пугать.

— Так что не стоит дразнить меня Хоутом! Да, он хорош, как тряпка для быка. Но быстро остынет — и останешься одна! А я буду с тобой!

— Мне от тебя ничего не надо, — растерянная Ханна сжимала дрожавшие руки.

— Ложь! Ты рыдала, когда я уехал, потому что любишь! Да, я сделал глупость и жалею о ней, жалею, что заставил тебя переживать, но в оправдание скажу, что я испытывал гораздо худшее, когда ты пропала. Так что мы квиты!

— Хорошо, квиты. Поэтому можем по-дружески расстаться и забыть друг друга.

— Вот уж нет! — взвился Айзек. — Ты любишь меня, а я тебя, поэтому даже не думай о расставании! — подперев дверь стулом, двинулся на нее. Ловко схватил за плечи, прижал спиной к стене и, наклонившись, впился губами в ее губы.

Она вертела головой, вырывалась, отказываясь отвечать на поцелуй, и тогда он, сжав ее щеки пальцами, заставил разомкнуть зубы и протолкнул язык глубже. За такую наглость был укушен. Взвыв, перестал сдерживаться и вцепился в распущенные волосы.

— Я люблю тебя и пытаюсь спасти. Не будь глупой гордячкой! — шептал, покрывая быстрыми поцелуями шею, плечо, висок. — Таггерт обязательно что-нибудь разыщет! Или я увезу тебя в другой штат!

— Нет, — шептала Ханна в ответ, пытаясь скрыть, как на каждое его страстное прикосновение тело отзывалось желанием. Он громко дышал и горячей ладонью жадно шарил по груди, не прикрытой корсетом. Кровь побежала быстрее, щеки горели, а после того, как Айзек толкнул ее на кровать и прижался пахом к ее промежности, Ханна покраснела от стыда, потому что вопреки гордости испытывала сильное возбуждение. Однако и согласиться, сделать вид, что все забыла, не могла, — боясь, что он вновь сыграет с ней злую шутку, поэтому продолжала упорствовать.

Но он не слушал. Покрыв ее лицо поцелуями, задрал подол сорочки и резко вошел. Ханна сопротивлялась, чтобы не показать слабость и радость от его прикосновений, но Айзек прижал ее руки к постели и двигался торопливыми движениями.

Ханна ненавидела себя, чувствовала опустошение и в то же время какое-то облегчение. Пусть так, но Айзек любил ее, однако она переменилась, повзрослела, и ликование имело привкус горечи и тоски.

— Ты ведьма! Околдовала меня! — прошептал он зло, с жаром, зарывшись носом в ее распущенные волосы.

— Не волнуйся, если не сожгут, повесят, — Ханна удивилась своему спокойному голосу, ведь он только что признался в чувствах. — Убедился, что я не сбежала с любовником. Доволен? Можешь уезжать.

— Я сам решу: уезжать или нет! — огрызнулся он и крепче обнял.

— Ты любишь только себя.

— Конечно, только из эгоизма транжирю деньги, нанимаю детектива, чтобы вытащить тебя из петли, сижу в захолустье, вместо того, чтобы заниматься делом, и строю из себя дурака Бернса!

Ханна чувствовала, что он нервничает, оправдывается, и не верила ушам.

— Я хочу, чтобы было все как прежде! — прошептал Айзек.

— Нет. Я не хочу больше мучиться, изводиться ревностью.

— Дрянь! — прошипел он, и Ханна в ответ растянула губы в вымученной улыбке.

— Да, дрянь. Уходи.

— Хорошо, — Айзек коснулся ее губ, нехотя встал с постели, поправил брюки, рубаху. — Но я вернусь.

Пригладив волосы, открыл дверь и натолкнулся на миссис Грапл.

— Вы мерзавец!

— И вы не ангел. Не понимаю вашего упрямства. Хотите, чтобы ее повесили?

— Мир не без добрых людей.

— Это Хоут-то?

Миссис Грапл прищурила глаза.

— Ладно, она, но вы-то должны соображать трезво, чем все может закончиться. Мамаша Зильбер все отдаст, но у него будет алиби! — по насупившемуся, хмурому лицу хозяйки Айзек понял, что попал в точку. — Я нужен вам, а мне нужна Ханна.

— Вы мне не нужны, — вскинула голову женщина.

— Разве вы не хотите узнать, что убил Саймона?

Уже скоро все трое сидели за столом и делали вид, что пьют чай. Вскоре пришел Лиам и, уминая пирог, принялся рассказывать новости.

— Ее нашли в пролеске, у дороги. Если бы не фигура и не обгоревшие вещи, вряд ли бы Сесиль опознали, — рассказывал он.

— А это точно она?

— Кто же знает, миссис Грапл, — голодный Таггерт, забыв о приличиях, жевал и рассказывал, совершенно не общая внимания, что рассказывает про несчастную изувеченную жертву. — Но в пользу этого предположения свидетельствует и то, что Кристина одна.

— Но кто мог это сделать?

— Кто бы ни был, теперь на одного подозреваемого меньше, — философски заметил детектив и покосился на побледневшую Ханну.