Бегуны

Но идет не домой — нет, ее тянет в другую сторону, к морю, в порт, и вскоре Шарлотта уже видит вдалеке высокие тонкие мачты кораблей Восточно-Индийской компании, они стоят на рейде, а между ними снуют лодчонки, которые доставляют товары в порт. На бочках и ящиках видны печати VOC [93] . Полуголые, блестящие от пота, загорелые мужчины таскают по трапам ящики с перцем, гвоздикой и мускатным орехом. К запаху моря — рыбному, соленому — примешивается здесь аромат корицы. Шарлотта шагает по набережной, наконец впереди появляется трехмачтовый корабль Царской России, она спешит пройти дальше, чтобы не видеть судно, не представлять себе банки, которые стоят теперь в каком-нибудь темном трюме — грязном и провонявшем рыбой, — которых касаются чужие руки и которым предстоит провести так много дней без солнечного света, без человеческих глаз.

93

Vereenigde Oostindische Compagnie (Объединенная Восточно-Индийская компания).

Шарлотта ускоряет шаг и доходит до самых доков, видит, как готовятся к отплытию корабли, которые совсем скоро отправятся в датские и норвежские моря. Они совсем не похожи на суда, принадлежащие Компании. Те — нарядные, пестрые, с гальюнами в виде сирен и мифических героев. А эти — незатейливые, грубоватые…

Шарлотта видит, как набирают в команду матросов. На набережную выставлен стол, за которым сидят два чиновника в черных костюмах и коричневых париках, перед ними толпятся добровольцы — рыбаки из окрестных деревень, оборванные, заросшие, не мывшиеся с Пасхи, с яйцевидными черепами.

В голову Шарлотте приходит безумная мысль: а ведь и она могла бы переодеться в мужскую одежду, вымазать руки вонючим маслом, им же натереть лицо, чтобы казалось темнее, подстричь волосы и встать в эту очередь. Милосердное время стирает различия между женщиной и мужчиной, Шарлотта знает, что некрасива, что со своими уже немного обвисшими щеками и губами, заключенными в скобки морщинок, вполне могла бы сойти за мужчину. Новорожденные и старики выглядят одинаково. Так что же ее держит? Тяжелое платье, пышность нижних юбок, неудобный белый корнет [94] , стягивающий жидкие волосы. Старый безумный отец, терзаемый приступами жадности, — случается, по деревянной столешнице скользит всего одна монетка, неохотно подталкиваемая его костлявым пальцем: дочери на домашнее хозяйство… Отец, который в своем тщательно скрываемом помешательстве уже решил начать все сначала и велел дочери браться за работу. Они воссоздадут коллекцию за несколько лет, подкупят акушерок, чтобы те не зевали и не проворонили ни одних родов, ни одного выкидыша.

94

Корнет — старинный головной женский убор в виде чепчика с двумя рожками впереди.

Она могла бы наняться на корабль хоть завтра, говорят, Компании еще нужны матросы. Села бы в одну из этих лодок, доплыла до Тексела [95] , где стоит флот. Корабли Компании приземистые, пузатые — их большие животы должны вместить в себя побольше шелка, фарфора, ковров и пряностей, им бы еще алчные губы, жадные утиные клювы. Стала бы матросом, никто бы ничего не заподозрил, Шарлотта ведь довольно высокая и крепкая, а грудь можно перетянуть полотном. Впрочем, если бы даже правда и вышла наружу — что бы они сделали ей в открытом море, на полпути в Ост-Индию? В крайнем случае высадили бы в каком-нибудь цивилизованном месте, например в Батавии [96] , где якобы — она сама видела на гравюрах — стаи обезьян бегают по городу и сидят на крышах, весь год, словно в раю, плодоносят фруктовые деревья и так тепло, что люди никогда не носят чулок.

95

Тексел (Тессел) — остров в Нидерландах, в провинции Северная Голландия.

96

Батавия — прежнее голландское название Джакарты, столицы Индонезии.

Так Шарлотта раздумывает и мечтает, но потом ее внимание привлекает крупный, грузный мужчина, вернее, его обнаженное плечо, торс, полностью покрытый татуировкой — цветными рисунками, среди которых преобладают корабли, паруса, полураздетые смуглолицые женщины: человек словно бы носит на теле историю своей жизни, ведь эти рисунки наверняка изображают его путешествия и его любовниц. Шарлотта глаз с него не сводит. Мужчина взваливает на плечо обшитые серым полотном узлы и по трапу вносит их в небольшую лодку. Вероятно, он чувствует на себе взгляд Шарлотты, потому что мельком смотрит на нее, то ли улыбаясь, то ли кривясь — ведь она так непривлекательна. Дамочка в черном платье… Но Шарлотта все не может оторвать глаз от татуировки. Теперь она разглядела на плече матроса разноцветную рыбу, вернее, огромного кита, а поскольку мышцы моряка напряжены, кажется, что кит живой и сосуществует с хозяином в каком-то невероятном симбиозе — навсегда прилепившись к человеческой коже в своем вечном движении от лопатки к груди. Это крупное тело производит на Шарлотту огромное впечатление. Она чувствует, как ноги ее цепенеют и становятся ватными, а тело открывается снизу (такое у нее ощущение) — навстречу этому плечу, этому киту.

Шарлотта стискивает зубы, в ушах у нее шумит. Она идет вдоль канала, по направлению к дому, но потом замедляет ход и останавливается. На нее накатывает странное чувство — Шарлотте кажется, будто вода выплескивается на берег. Первые плавные волны обследуют территорию будущей экспансии, потом вода напирает смелее, выливается на мостовую, на камни и спустя мгновение добирается до нижних ступеней домов. Шарлотта явственно ощущает бремя стихии — ее юбки пропитываются водой, делаясь тяжелыми, как свинец, она не в силах двинуться с места. Она чувствует это наводнение каждым дюймом своего тела, видит, как бьются о деревья удивленные лодки — они ведь привыкли стоять вдоль течения и теперь совершенно растеряны.

Царская коллекция

На рассвете следующего дня русский парусник с бережно погруженной в трюм коллекцией Рюйша поднял якоря и вышел в море. Успешно преодолев датские проливы, спустя несколько дней он уже был в Балтийском море. Капитан, пребывавший в добром расположении духа, наблюдал за погрузкой теллурия [97] , ювелирно сделанного нидерландскими мастерами, собственно, он всегда больше интересовался прибором, чем собственно плаванием, в глубине души видя себя астрономом, картографом — человеком, обращенным к пространству, недоступному взгляду и кораблям.

97

Теллурий — прибор для наглядной демонстрации годового движения Земли вокруг Солнца и суточного вращения Земли вокруг своей оси.

Время от времени он спускался в трюм и проверял, на месте ли ценный груз, однако примерно на уровне Готланда [98] погода изменилась — после небольшой грозы ветер стих, воздух замер и последнее августовское тепло гигантским янтарем застыло в атмосфере. Паруса опали и уже несколько дней были неподвижны. Чтобы чем-нибудь занять команду, капитан приказал сматывать и разматывать канаты, драить палубу, а по вечерам муштровал матросов. Однако с наступлением сумерек границы капитанской власти несколько размывались, а сам он забивался в уютный кокон каюты — чтобы, во-первых, отгородиться от мрачных и примитивных матросов, во-вторых, писать дневник путешествия, который он посвятил двум своим сыновьям.

98

Готланд — принадлежащий Швеции остров в Балтийском море и историческая провинция.

На восьмой день штиля моряки начали бунтовать, поскольку закупленные в Амстердаме овощи, в особенности лук, оказались плохого качества и почти все заплесневели. Запасы спирта подходили к концу — капитан боялся сам заглядывать в трюм, где хранились бочки, но донесения первого офицера внушали тревогу. По ночам капитан с беспокойством прислушивался к звукам, доносившимся с палубы. Сначала раздавались отдельные шаги. Потом слышался топот нескольких человек, которые (такое было ощущение) через некоторое время начинали бегать в ногу трусцой, сопровождая свои движения ритмическими возгласами (танцуют они, что ли?), позже сменявшимися хриплыми пьяными выкриками и нестройным многоголосным пением, столь жалобным и страдальческим, что капитану казалось, будто воют какие-то морские твари. Это продолжалось несколько долгих ночей, почти до самого рассвета. Днем капитан наблюдал опухшие глаза, набрякшие веки и ускользающий взгляд матросов. Однако вместе с первым офицером они решили, что в темноте да посреди неподвижного моря серьезные проблемы не решаются. Лишь на десятый день штиля когда ночные эксцессы стало уже невозможно терпеть, при ярком солнечном свете, хорошо освещавшим знаки различия и золотые эполеты, капитан вышел на палубу и арестовал зачинщика, некоего Калукина.

С дрожью в сердце он обнаружил, что груз, увы, частично поврежден. Из сотни банок более десятка открыты, а жидкость, в которой плавали препараты, — крепкий бренди — выпита до дна. Сами препараты остались нетронутыми — они валялись на полу, все в пакле и опилках. Разглядывать их капитан не стал. Когда он вернулся в каюту, его вырвало от отвращения и ужаса. На следующий день пришлось с оружием в руках защищать вход в трюм, причем едва удалось избежать бунта. Августовская жара сводила команду с ума. А тут еще недвижная морская гладь. Да и сам груз…

В конце концов капитан приказал зашить испорченные препараты в полотняный мешок и собственноручно выбросил их за борт — другого выхода не было. И словно по мановению волшебной палочки море, задобренное этой закуской, икнуло и стронулось с места. Откуда-то от шведов примчался ветер и подтолкнул царский парусник к родным краям.

После прибытия в Петербург капитану пришлось составить тайный рапорт. Калукин был осужден и повешен, а поредевшая коллекция осторожно перенесена в специально подготовленные для этой цели помещения.