Белая река. Гримерша

— Ничего серьезного он не принимал. Так, марихуана. Максимум — какой-нибудь легкий стимулятор. Проспится, и все будет в порядке.

— Что же мне с ним делать? — Вопрос скорее был риторическим.

— Надо увлечь его чем-нибудь, — доктор уже надевал куртку, — рисование, теннис, спортивная рыбалка.

Алла разозлилась. Только в Москве, наверное, остались еще такие равнодушные эскулапы. А ведь она заплатила за прием почти сто долларов — сунула доктору в карман, надеясь, что, приняв подношение, он отнесется к Мите внимательнее. Спортивная рыбалка!

Врач оказался прав — утром Митя выглядел свежим и бодрым. Он как ни в чем не бывало продефилировал мимо нее на кухню, намазал поджаристый тостик черной икрой.

— Проголодался, — дружелюбно объяснил он остановившейся в дверях Алле, — такое впечатление, что я неделю не ел. Хотя… так оно и есть.

— Митя, мне нужно серьезно с тобой поговорить! — без предисловий начала она.

— А что такое? — как будто бы удивился сын.

— Значит, так. Либо ты не пьешь, не куришь марихуану и не жрешь таблетки. И в этом случае остаешься здесь. Либо на следующей неделе едешь в Бельгию. Я присмотрела для тебя славное местечко. Мужская закрытая школа с православным уклоном.

— Очумела, мать? — возмутился Митенька. — В монастырь меня решила упрятать?!

— Я все сказала. Понимай как хочешь.

— Ну вот. А я-то собирался тебя обрадовать.

Она демонстративно отвернулась к окну и принялась поправлять веточки на идеально ухоженной герани. Старая герань досталась ей от мамы — сама бы Алла ни за что не поселила бы у себя дома столь немодное растение.

— Обрадовать тебя хотел! — повторил Митенька. — У тебя, похоже, завелся преданный ухажер.

— Заводятся тараканы.

— Я заглянул в почтовый ящик и нашел там конверт. Незапечатанный. Ну я раскрыл его и обнаружил вот что. — Сын вытащил из кармана мятый, грязный листок.

— Что это за гадость? — Алла брезгливо, двумя пальцами, взяла протянутую ей бумагу.

— Ну, извини, мама. Я его вообще-то уронил пару раз, пока сюда нес. Ты же помнишь, в каком состоянии я был!

— Странно, что ты сам это помнишь, — пробормотала Алла, разворачивая бумагу.

Это было письмо от Ярослава Мудрого. На пяти с лишним страницах Ясик коряво объяснялся в любви. Не дочитав послание до конца, Алла выбросила бумажку в мусорное ведро.

— Ты что делаешь, мама? — удивился Митя. — Хороший же му-жик, по-моему!

— А ты-то откуда знаешь? Прочитал, что ли?

— Глянь, — сын показывал ей на кого-то сквозь занавеску, — он у тебя под окнами всю ночь простоял, наверное.

Алла отдернула полупрозрачную занавеску. Прямо под ее окнами, на кособокой лавочке устроился Ярослав. Должно быть, он просидел здесь всю ночь — его пиджак помялся, а сам мужчина крепко спал, уронив растрепанную голову на колени.

ДАША И АЛЛА

Она проснулась рано — еще не было семи. Протянула руку и мягко погладила лежащего рядом с нею человека. Она так и не привыкла, что теперь в ее кровати ежедневно спит мужчина. А если быть более точным — это она просыпается в его кровати.

Стройное мускулистое тело. Крепкие длинные ноги. Шикарный загар. Мягкие волосы. Он необыкновенно хорош собой. И кажется, влюблен в нее — нет, действительно, влюблен.

Когда это началось? Как это получилось? История их отношений напоминала вульгарный анекдот. Вроде бы это было в Адыгее, в крошечном горном поселке Гузерипль. Кажется, она, Даша Громова, была чем-то до слез расстроена. Она бежала в поисках спасительного одиночества и невероятно каким образом угодила в его объятия.

— Я знаю, ты плачешь, потому что любишь меня! — сказал тогда Максим Медник. — Пожалуй, еще никто не любил меня так, как ты. Наверное, у нас могло бы что-нибудь получиться.

Она бы рассмеялась, если бы ей так не хотелось плакать. Она бы оттолкнула его, если бы у нее хватило сил. Она бы непременно сказала что-нибудь обидное и резкое, если бы нашла слова.

Но все случилось как случилось. Она позволила ему приобнять себя за плечи увести в свой номер. У него было тепло, и она сняла свой легкий летний свитер. А потом и платье сняла — не без его, разумеется, помощи. Ей запомнились его руки — красивые и крупные на ее красноватом от чрезмерного загара теле.

Короче, когда она, наконец, пришла в себя, они лежали рядом абсолютно голые.

— А ты горячая девушка! — улыбнулся Максим.

— Ты просто воспользовался моей слабостью, — вяло возразила она.

— Меня никто нс любил так, как ты.

Даша удивилась:

— А как же твои многочисленные поклонницы?

— Да нет никаких поклонниц, — устало вздохнул Медник, — кто меня знает? Я же не звезда. То есть… я мог бы ею стать, но не знаю, получится ли.

— Но письма! Ты получаешь письма! Даже в Гузерипль несколько пришло.

— Даша, не будь такой наивной, — красавчик грустно улыбнулся, — эти письма пишу я сам.

— Как это?

— А вот так. Меняю почерк и пишу.

Она не выдержала и рассмеялась, поражаясь этой самолюбивой глупости. А он, вопреки ожиданиям, не обиделся и тоже рассмеялся в ответ.

В течение следующего часа Даша Громова сделала для себя несколько удивительных открытий. Во-первых, Максим Медник — отнюдь не глупец, скорее заложник собственного имиджа.

— Я хотел бы быть комедийным актером, — признался он Даше, — но все привыкли, что я играю мачо. Если я не буду мачо, то меня не купят.

Во-вторых, красавчик оказался необыкновенно ранимым человеком.

— Знаешь, как мне обидно иногда. Вот Гришка Савин никакой, если честно, актер, а ему однажды пришло письмо от девчонки!

А потом вообще случилось нечто из ряда вон выходящее. Съемки отменили, Алла Белая покинула Гузерипль.

Даша заволновалась — то, что началось как банальный курортный роман, должно либо иметь пышное московское продолжение, либо оборваться вмиг.

«В самолете он извинится и скажет, что еще не дозрел до серьезных отношений. Или скажет, что не достоин меня. Или… что еще говорят в таких случаях мужчины? Это будет конец. Я окончательно разочаруюсь в мужиках и умру старой девой. Все поднимут меня на смех».