Белая река. Гримерша

В аэропорту Хитроу ее никто не встречал. Пришлось искать такси и платить пятьдесят фунтов стерлингов за проезд.

— В Aнглии самое дорогое в мире такси, — похвастался улыбчивый водитель, пряча в карман полученные банкноты.

Ее пропустили в реанимацию — и то был нехороший знак, потому что Алла знала, что туда пускают только к безнадежным больным.

— У него плохая наследственность, — объясняла Алла седому строгому врачу, — его отец был наркоманом. Он умер от передозировки героина.

Митя Белый пришел в сознание только через два дня. Мать он не узнал. Принял за медсестру и попросил воды — на английском. Алла не обиделась — она вскочила со стула и с удвоенной энергией засуетилась вокруг болезненно худого мальчика с темными синяками вокруг глаз.

Через неделю Алла перевезла сына в Москву. Митенька вяло сопротивлялся.

— Мам, учебный год еще не закончился! Я здесь так привык. У меня здесь друзья. Там я не смогу.

— Сможешь. Заведешь новых друзей. В твоем возрасте это легко. В институт поступишь.

— Ну, в какой институт?! — злился сын. — Ты хоть понимаешь, что у нас разные системы образования?

— Школу закончишь экстерном, — решила Алла, — найму тебе самых дорогих репетиторов. В иняз пойдешь, там тебе будет просто.

И жить стало проще, волевым решением Алла отменила житейские проблемы.

Она позвонила бывшему любовниц — знаменитому спортсмену. Тот обрадовался, пригласил ее на матч. Алла пришла — в джинсах и обыкновенной майке, она истошно кричала и размахивала каким-то плакатом, болея за cвоегo мужчину. Она пила отвратительное теплое пиво и ела хот-доги, заправленные майонезом и кетчупом, как все остальные болельщики.

Потом они отправились на загородную виллу спортсмена и прожили там три дня. У спортсмена был великолепный, ухоженный сад — яблони, вишни, облепиха, аккуратный английский газон, оформленные дорогим дизайнером клумбы. Почти все время они провели в постели, Алла вылезала из-под влажной простыни несколько раз в день — спортсмен отпустил домработницу, так что готовить приходилось ей. У него был аппетит молодого волка, он с одинаковым удовольствием поглощал приготовленный ею омлет и заказанную по телефону пиццу, он за несколько минут опустошал литровые бутылки прохладного пива.

Через несколько дней темпераментный спортсмен надоел Алле, она возжелала вернуться в Москву. Он заказал специально для нее красный лимузин.

А на следующий день в одной из бульварных газеток появилась пропитанная чьей-то ядовитой слюной статья — «Неприличное поведение известного клипмейкера». Аллу словотворчество безымянного корреспондента позабавило, а спортсмен обиделся и написал в газету опровержение.

Она позвонила бывшему любовнику — пытающемуся стать знаменитым политиком. Тот привез ее в ресторан на самой окраине Москвы. Алла не любила дешевые московские рестораны. Сонные официантки, повар-самоучка, влажная посуда — вот типичные атрибуты подобного заведения. То ли дело Европа! Где-нибудь в Париже или Риме в уличном кафе с выцветшими, грязными зонтиками вас могут угостить наивкуснейшим крепким кофе и божественными сырными пирожными.

— А почему не в «Максим»? — удивилась Алла. — Что, с финансами плохо? Ну, так можно за мой счет, мы же старые друзья.

— С финансами полный порядок, — поморщился политик, — просто я не хочу, чтобы нас видели вместе. Сплетни, знаешь ли, репутация…

Алла поскучнела. Она заказала диетические тушеные овощи — eй принесли нечто, внешним видом напоминающее строительную вату. Она заказала самое дорогое вино — ей принесли бокал с мутноватой красной жидкостью (на вкус — типичное «Арбатское», продающееся в каждой ночной палатке за семьдесят три рубля…).

А политик, казалось, ничего этого не замечал. Он с аппетитом ел разогретые магазинные пельмени и запивал их дешевой водкой. К концу вечера захмелел так, что заказал местным музыкантам «Лезгинку» и пустился в пляс.

Алла предпочла уйти по-английски, при этом позабыв на столе безумно дорогие очки, сделанные на заказ в салоне «Интероптика».

Политик ей больше никогда не звонил.

Она позвонила бывшему любовнику — стриптизеру Костику.

— Пятьсот за ночь, двести за три часа, — хрипло объяснил юноша, — я уволился из клуба и теперь на вольных хлебах.

Она не видела Костика всего несколько месяцев, но за это время он постарел на десять лет. Куда исчезло ангелоподобное лицо? Почему пропала трогательно-розовый свежий румянец? Даже его глаза как-то потускнели. Теперь он был больше похож на парижского клошара, чем на героя — любовника.

И все-таки она улыбнулась ему, и все-таки ласково погладила его по небритой щеке. Костик прожил у нее почти двое суток, после чего был безапелляционно изгнан из шикарных апартаментов — на этот раз, видимо, навсегда.

В респектабельном закрытом клубе она познакомилась с влиятельным немецким бизнесменом, — к собственному ужасу, Алла даже не могла вспомнить, как его зовут (приходилось обращаться к нему «мой дорогой»). Бизнесмен пригласил ее в Питер, она, не раздумывая, согласилась. Алла словно на двадцать лет помолодела — влажный ветер над Невским проспектом унес с собою ее возраст. Они ночами напролет гуляли по кривоватым переулкам, Алла все каблуки свои переломала об отвратительные питерские мостовые. Было жарко, они целовались на лавочках, как сбежавшие из дома подростки. Оба свободно говорили на английском; он рассказывал о своей фирме, о своих школьных друзьях, о своем последнем отдыхе на озерах Финляндии; он рассказывал, что в Мюнхене у него есть жена и дочки-близняшки.

— А у тебя, Алла? У тебя кто-нибудь есть? — однажды спросил он.

У него было простое загорелое лицо, седина на аккуратно подстриженных висках, дорогие круглые очки. Он спросил об этом не потому, что хотел ее обидеть, он ведь не знал, что никого у Аллы нет. Это скорее было не праздное любопытство светского сплетника, а бесцеремонность полудруга-полулюбовника.

— Есть, — уверенно улыбнулась она, — у меня замечательная семья. Муж и четверо детей. Три девочки и мальчик Митенька.

Зачем соврала? Не смогла удержаться… Захотелось примерить на себя роль кухонной королевы — в красном нарядном фартучке с цветастой вышивкой стоит она над ароматно благоухающими кастрюлями, а вокруг копошатся чумазые дети.

Немец удивился:

— Четверо детей? Но… ты так замечательно сохранилась, у тебя фигура как у школьницы. Моя жена носит пятьдесят восьмой размер. Она одевается в специальных магазинах для полных.

— Тебе не повезло.

— Да, Алла, — грустно вздохнул он, — мои дочери тоже любят сладкое, они тоже полноваты для своих лет. Наверное, станут похожими на мать… А ведь она была миленькой, когда мы только познакомились. А я люблю таких девочек, как ты, я люблю, чтобы бедра были узкими, — его влажная ладонь накрыла ее колено, обтянутое дорогими летними брючками.