Беломорье

— Да я сам. — Двинской подхватил заплечный мешок. — Невелика поклажа.

В избе, в красном углу, восседал седой, с большой плешивой старец, а у печи стояла не первой молодости женщина, высокая, сухощавая, с постным лицом и поджатыми губами.

— Проходите в горницу, — сухо проговорила она, еще сильнее поджимая тонкие губы.

Старик дождался, когда гость подошел к нему, и, не сказав ни слова, подал руку. «Ну, видать, здесь люди тяжелые», — подумал Двинской, вешая полушубок на гвоздь.

— А я, брат, который день тебя жду, — произнес Пантелеев.

— Откуда же ты знал, что я еду?

— Николай Пантелеич все знает! Ты, брат, еще в Керети заседал, а я уже знал, что мой сокол сюда катит. Боковушку уже который день топлю, дров для тебя не жалеючи.

С дороги полагалось прежде всего чаепитие. По убранству стола и угощению Двинской понял, что хозяева живут вполне исправно.

За столом старик сказал лишь два-три слова. Его дочь была в него, и только Николай Пантелеич, как его величали за столом, говорил за всех. Сообщив ямщику, как олопясь галли [5] ловилась, он перешел на тему, которая, видимо, его интересовала больше всего.

5

Галла — поморское название сельди.

— Хочу в двухэтажном доме тестюшкину старость покоить, — заявил он, — слонясь мужики весь лес сполна подвезли. Летом, глядь, в Княжой домина появится… Уж не скажут добрые люди, что у Митрия Прокопьича зять беспутный! Поймут, что за человек Николай Пантелеич!

«Вот бы Федину сейчас посмотреть на этого «политика», — подумал Двинской, глядя, как заблестели у того глаза и как он, кому-то подражая, размахивает руками, подчеркивая свою уверенность в том, что добрые люди не назовут его беспутным.

После чаепития ямщик решил ехать домой.

«— В кибитке, как на печи, засну, а лошадь сама довезет до родного дома, — сказал он.

Следуя поморскому обычаю, хозяева ложились спать рано. Тотчас после ужина Двинского проводили в боковушку. Но перед тем, как уйти в отведенное ему помещение, Александр Александрович заметил молодому хозяину, что накопилось много тем для большого разговора.

Когда через некоторое время Пантелеев вошел в боковушку, на нем была парадная тройка, шею сдавливал целлулоидный воротничок, повязанный огненно-красным галстуком. Тема горячих споров в тюрьмах — «кому быть хозяином русской земли?» — ею уже не волновала. Пантелеев начал разговор о том, «что полезнее народу — заграничная техника или опыт рыбака, идущий от дедовских времен». Вскоре этот разговор сменился рассуждением — «чем грамота в наши дни полезна народу и чем она вредна». Не меньше часа слушал Двинской разглагольствования приятеля. Наконец разговор перешел на текущие нужды Поморья. Это было то, чем интересовался Двинской, и он стал внимательно следить за словами собеседника.

— Посуди сам, — размахивал руками Пантелеев, тесть которого каждый год отправлял на Мурман две ватаги, — допустим, будет у меня свое суденышко. Зайду на становища, а тут мои матросы загуляют да и перейдут к другому хозяину, что ж я сам, один, по окияну пойду? Или бездельникам плату нагонять прикажешь? Или рыбу гноить? Вот ты и посуди!

— Так ты за кого ратуешь?

— За порядок! У Постникова рыбы о прошлый год сколько пропало! Каких он убытков-то натерпелся!.. А с кого будешь требовать! Тебе налить?

— Хватит… и так голова от твоих разговоров кругом идет!

— Надо ввести в обычай письменный контракт и за самовольный уход матроса описывать его имущество… Ну — за твое!..

Двинскому не хотелось чокаться, но это обидело бы хозяина. Оба молча закусывали семгой.

«Да у тебя, дружок, совсем кулацкая философия стала, — думал Двинской, разглядывая собеседника. — Ты не только защищаешь мироедов, но и сам стал настоящим мироедом… до контрактации додумался!»

Двинской качал разговор об организации кооперативной артели в селе. Озабоченное лицо Пантелеева было красно.

Купленный много лет назад воротничок резал разжиревшую шею, галстук все время вылезал из-под жилетки, и франт то и дело поправлял его.

— Скажи, что надо трудовому люду? — в упор спросил Двинской.

— Невод, говорю, надо! Промысловое оборудование надо!

Двинской встал и чуть пошатнулся. От выпитого вина слегка кружилась голова, и он облокотился на комод, машинально разглядывая на нем бутылку с узким горлышком. Внутри бутылки помещалось судно с распущенными парусами.

— Это ж чистая экономика..»

— Без экономики сдохнешь, а политика-то, брат, еще за горами. — Бывший фельдшер со страхом вспомнил пережитое в тюрьмах, на допросах, мытарства по пересыльным пунктам. — О куске допрежь всего заботиться надо! Мой тестюшка — палата ума — каждый день творит молитву: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь», и живем мы хорошо благодаря батюшке-неводу. В неводе все дело!

Двинской почувствовал, что краснеет от стыда перед самим собой. «В неводе все дело!» — сколько раз повторял он эти слова. «Значит, мои мысли — это мысли хозяйчика?..»

Дверь из сеней раскрылась, и в комнату вошла хозяйка. Она тревожно оглядела стол — много ли съедено семги…

— Не хотите ль всю ноченьку пробалакать? — начала она ворчливо. — Добрые люди, поди, скоро выстанут, а наши соколы еще и не ложились!

Чтобы грубостью жены не осрамиться перед гостем, Пантелеев торопливо вышел. Хозяйка унесла тарелку с остатками рыбы и недопитую бутылку. Пустая осталась на столе.

…Один из основных устоев гостеприимства поморов — беречь сон гостя. Поэтому Двинского никто не тревожил, и он проспал до полудня. Быстро вскипел самовар, и вся семья, из уважения к гостю, снова села чаевничать.

Двинской попросил собрать хозяев села для беседы о съезде. Пантелеев торопливо переглянулся с насупившимся тестем и не более веселой женой.

— Брось, Саша, куда их! — принялся он усердно отговаривать Двинского. — Чего от наших хозяев толку… А съезд вы и без них куда как хорошо проведете.

— Подписи нужны, да растолковать, в чем значение съезда, — пояснил Двинской.

— Наши мужики темны, ничего не поймут, а я помаленьку им потом все объясню… И на угощение разоряться не нужно будет…

Двинской лишь теперь понял, что все трое не хотят созывать хозяев, чтобы не разорять себя угощением.

— Нет, Николай Пантелеевич… — Двинской не смог справиться с дрожью в голосе. — Лучше скажи прямо: во сколько угощение станет?

— Поди, в трешку, — подсчитал тот, — не меньше.

— Вот, закупи, что надо. — Двинской вынул зелененькую кредитку. — А дела срывать я не могу.

Вечером собрались пять бородачей, но уже не в сюртуках, как в южных селениях, а в поддевках. Обычай заводить городское платье еще не бытовал в Княжой.