Белые флаги
Шрифт:
Теперь у Шошиа только одно желание. Одно главное желание. Все остальные его желания вытекают из этого, главного. Родилось оно давно когда Шошиа лежал навзничь на нарах и наблюдал, как паук по собственной паутинке спускался с потолка... Вот тогда и захотелось Шошиа превратиться в паука. Хотя бы на час! Но потом он передумал. Во-первых, час это мало. Ведь надо по паутинке спуститься с пятого этажа, пересечь двор, войти в административный корпус. Там вечно толкается народ, чего доброго, кто-то наступит на паука ногой и раздавит... Поэтому придется сползти по стенам, добираться прямо до ворот... Нет, одного часа не хватит, понадобится не менее двух часов!.. Во-вторых, не вечно же ему оставаться пауком? Что это за жизнь - паучья? Вот если
Увы! Для того чтобы родиться заново, человек прежде должен умереть... Увы! Шошиа не знает этого...
С добрым утром, мой Тбилиси дорогой!
Хочешь знать - откуда плач и ропот мой?
Подружился, горемыка я, с тюрьмой...
Бедной пташке дайте, люди, крылья!..
Бьет, гудит сионский колокол святой,
Простираю к нему руки я с мольбой...
Предан был я другом верным - не судьбой!..
Бедной пташке дайте, люди, крылья!..
Мтквари-матушка, великая река!
Глупо угодил я в сети рыбака!
Пожалей же ты беднягу бедняка!
Бедной пташке дайте, люди, крылья!..
Путь окончен мой, могилу вижу я,
Тяжкий грех я уношу с собой, друзья!
День и ночь я проклинаю сам себя...
Бедной пташке дайте, люди, крылья!..
Сидит Шошиа на своей галерке и поет, Шошиа мечтает о крыльях. Но где их взять, крылья? В наши дни крыльев нет у самих ангелов, кто же их даст Шошиа? Знает, знает об этом Шошиа, и все же он поет... Если бы сейчас здесь был Тигран, он наверняка придрался бы к Шошиа, что эти стихи принадлежат Этиму Гурджи*, но написаны-де они вовсе не так. Шошиа и об этом хорошо известно. Но он все же поет, потому что Этим Гурджи плакал о своем, а Шошиа плачет о своем...
_______________
* Э т и м Г у р д ж и - тбилисский поэт-ашуг.
– Шошиа, будь человеком, перестань нюнить и хныкать, спой или расскажи что-нибудь веселое!
– прошу я.
– До ареста у меня было одно место на Майдане... Из грузин лишь я да еще несколько человек о нем знали... Раньше я не стал бы рассказывать тебе, а теперь чего уж скрывать... Так вот, выйдешь отсюда, сходи обязательно! Назови мое имя - откроют в любое время дня и ночи...
– Да кто меня отсюда выпустит, Шошиа?
– Тебя выпустят!
– Почему ты так думаешь?
– Потому что нет на свете тяжелее греха, чем держать в тюрьме невинного человека.
– Я не первый, не последний, Шошиа!
– Это верно. Половина всех узников в мире сидит без вины... По крайней мере, попались они случайно... А тебя, вот увидишь, отпустят не сегодня, так завтра!
– Заверил меня Шошиа таким тоном, словно решение о моем освобождении лежало у него в кармане и он скрывал его лишь из боязни остаться в камере один.
– Твоими бы устами да мед пить!
– обрадовался я.
– Так вот, про Майдан... Было у меня там одно местечко... Около пестрых бань, если идти отсюда - по левой стороне. Одноэтажный дом, деревянные ворота выкрашены в голубой цвет. Внутри - крохотный, с николаевский пятак, дворик... Хозяина зовут Азиз. Запомни: Азиз, татарин... Он там содержит собственную чайную... С девочками!.. Поверь, я ходил туда исключительно ради чая... И днем и ночью... О, настоящий чай! Ты не знаешь, что такое настоящий чай! Но сейчас не об этом речь. Есть у Азиза
одна комната, где он принимает клиентов...– Как же так!
– удивился я.
– Человек имеет частную чайную, не чайную, а бордель, и никто его не трогает?!
– Эх, дорогой мой, сколько я там видел людей, кому именно и положено ловить таких частников... Нам бы с тобой столько червонцев...
– произнес Шошиа мечтательно.
– Не верю!
– Поспорил бы я с тобой, да где тебя потом искать!.. Говорю, выйдешь отсюда, сходи к нему, сам увидишь... Учти только, чай у Азиза чуть дороже того, что продают в чайной напротив университета. Понял?
– Понял...
– В той комнате - пять маленьких столиков. Каждый столик - на двоих, на парочку... Над каждым столиком висит клетка с канарейкой. Пять клеток... И каждая канарейка берет не меньше пяти октав, а то и больше. Цена такой канарейке от ста пятидесяти до двухсот рублей... Ты, наверно, слышал - соловей в году поет три месяца, начиная с мая. А канарейка поет круглый год! Теперь представь себе эту комнату. Полумрак... Воздух пропитан ароматом чая, восточных пряностей и сигаретного дыма... В комнате тепло... Поют канарейки... Чай, канарейка и... любовь. А? Представляешь себе? Ничего слаще я не видел. Это был рай... Уходя, я оставлял Азизу, лично Азизу, сто рублей... Не вздумай только спрашивать - откуда да каким образом я доставал деньги... Доставал! Ведь терпят верующие? Мучаются и терпят. А зачем? Чтобы после смерти попасть в рай! И я терпел, мучился, из кожи лез вон, чтобы попасть в этот рай. Ну, ладно... Канарейки, знаешь, они до того привыкают к клетке, если выпустить - умрут! Потому что не в состоянии прокормить себя. Если даже найдется канарейка, способная найти себе корм, все равно она погибнет - сожрет кошка. А почему, знаешь? Потому что поющая канарейка забывает обо всем на свете. Она поет, закрыв глаза, ничего не замечая вокруг себя. И кошка легко подбирается к ней... Одним словом, канарейка и клетка - неотделимы. Но и в клетке канарейки умирают. Азиз жаловался мне, что его канарейки умирали через два-три месяца, - не выдерживали табачного дыма и спертого воздуха. Канарейки умирают в раю! А ты хочешь, чтобы я жил здесь да еще рассказывал тебе веселые истории? Нет, не получится, дорогой Заза!
– Что с тобой говорить, Шошиа, у тебя мозги набекрень!
– Кто же их должен выправить?
– Кто - не скажу, но тот, кто возьмется за эту операцию, должен иметь очень чистые руки. Знаешь ведь, мозги вещь нежная...
– Да не такой уж я безнадежный больной, Заза! Вот если случится чудо и меня простят...
– Простят?
– Ну, не простят, конечно, но... Если дадут мне мало...
– Сколько, например, Шошиа?
– Скажем, пятнадцать... Нет, пятнадцать - это много!.. Десять, девять, семь... Пять!
– Шошиа взглянул на меня глазами побитой собаки. Я отвел взгляд.
– Ладно, дали тебе пять лет... Что ты сделаешь?
– Как только вернусь, повидаю детей!
– Потом?
– Потом... Прогоню жену!
– Потом?
– Потом приду к Сиран и скажу: "Сиран, дорогая моя, пойдем ко мне..." - Шошиа, точно поющая канарейка, закрыл глаза... Я громко рассмеялся.
– Ты чего?!
– вздрогнул Шошиа.
– Знаешь, Шошиа, ты со своей Сиран напоминаешь анекдот про того сумасшедшего, который бил окна...
– Какого сумасшедшего?
– О, это старый анекдот...
– Расскажи, для меня все анекдоты - новые!
– попросил Шошиа.
– Ходил по Тбилиси один сумасшедший и бил в окнах стекла... Одевался он чисто, был вежлив и добр, не попрошайничал. Вот только ходил и бил стекла.
– Как это - бил стекла? А куда смотрела милиция?
– удивился Шошиа.
– Дай же рассказать!
– Ну, ну!
– Милиция его ловила, отводила в дом умалишенных. Держали его там неделю, потом, видя, что он человек вполне нормальный, брали с него расписку и освобождали...