Белые камелии

Он зашагал вперёд, увлекая за собой Чеса и одновременно пересказывая ему сообщение. Выслушав просто, без единой эмоции на лице, лишь как-то побледнев, он в конце нервно ухмыльнулся и ответил:

— Я пойду с тобой. Ты сначала покажешься в общей толпе, а потом уйдёшь ко мне в сторону. Я хочу глянуть на это.

— Это… это как-то слишком жестоко, — неуверенно проговорил Константин, но более ничего добавлять не стал, а лишь, загоревшись какой-то идеей, вдруг достал телефон вновь и стал набирать кому-то сообщение. Потом, закончив, сказал:

— Я написал Лине о твоём желании. О белых камелиях. Правда, они ужасно дороги и редки…

— Откуда ты знаешь? — горько усмехнулся Чес, не смотря на него. Джон хотел что-то сказать, но запнулся.

— Весьма редко видел их в цветочных магазинах. А если и видел, то цена была заоблачная, — выкрутился он, и Креймер вроде как поверил ему, промолчав. Наконец пришла ответная смс — девушка с готовностью согласилась и собиралась завтра прошерстить все магазины. Константин поблагодарил её вновь.

— С таким благоговением отзывается о твоём желании… Ладно, чувствую, переубеждать тебя не за чем и глупо. Я сам вижу эту стеклянность, — решительно проговорил Джон, кидая телефон в карман. Чес благодарно на него посмотрел и прошептал: «Сам увидишь, как я был прав…»

Они быстро возвращались в корпус больницы, шелестя единственным подарком осени под ногами; но после чего-то, вероятно, серьёзного на душе было удивительно спокойно и тепло, несмотря на то, что ветер обычный и ветер ужасных мыслей пытались растревожить их внутреннее умиротворение, внутреннюю весну или даже лето. Хотя нет — весну. Это пока весна — нечто переходное. Вроде ещё и не лето, не время каких-то сильных эмоций, но вроде уже и не зима, не застой важных пониманий в своей жизни. Это что-то между. До определённого времени.

Когда Джон собирался уходить, то встретил нежный, искренний взгляд Чеса и приостановился в дверях.

— Спасибо за… впрочем, мне глупо говорить. Сам ведь знаешь, верно? — и Константин, улыбнувшись, кивнул. Он знал. А как же не знать то, отчего на душе так потеплело?

Странно. Странно вообще всё это и его случай в частности. Он как будто действительно изменился. Действительно понял, что такое забота, понятие чужой души-потёмки, моральная поддержка и переступание через себя ради каких-то таких объятий или прикосновений, от которых потом широкая улыбка и пару укоряющих слов в свой адрес. Последнее можно и пережить. Главное теперь в них самих, в их зеркальности и в том крепком мосту доверия, что успел выстроиться (так казалось) за какие-то ничтожные две недели, а на деле строился же давно. Впрочем, срок не такой большой, зато насыщенный; этому одному можно было уже отдать честь. Джон, усмехаясь, выходил из больницы уже с какой-то надеждой. Понять бы на что.

========== 5 ==========

Жизнь, как пьеса в театре: важно не то, сколько она длится, а насколько хорошо сыграна.

Луций Анней Сенека ©.

— Завтра твои похороны, — равнодушно сообщил Джон между делом, когда они вновь гуляли в том парке. — Тебе вроде можно же отпроситься якобы домой на денёк. К тому же, выходные…

— Да, конечно, уж об этом я позабочусь, не переживай, — утвердительно закачал головой Чес, остановившись и поудобнее взявшись за костыль. — Во сколько именно и где?

— В девять утра. Твоя могила находится на ближайшем к нам кладбище. Собственно, Лина не стала долго выбирать.

— Так рано… м-да, Лина действительно не стала выбирать, потому что не умела. Знает же, что я не любитель рано вставать!.. — с напускным недовольством пробормотал Креймер, вздыхая и с улыбкой глядя на Константина. Тот ухмыльнулся.

— Ну, я думаю, она не особенно надеялась, что на твои похороны придёшь ты сам, поэтому уж сделала, как удобно многим. А ещё она говорила, что обыскалась твоих камелий везде, но так и не нашла, к сожалению, — Джон внимательно взглянул на него: тот горько улыбнулся, покачал головой и наконец ответил:

— Думаю, это не трагедия. Не взаправду же это мои похороны. А вот когда реально умру, тебе предстоит огромная задача, которую не выполнила даже девушка…

— Опять ты об этом! — раздражённо перебил его Константин и быстро достал из кармана пачку. Закурив, он смог как-то успокоиться; в это время Чес лишь безучастно на него посматривал.

— Эй, опять куришь? Ты никогда не курил при мне… значит, вновь ступил на эту грешную тропу? — улыбнувшись, спросил он. Выдыхая дым, Джон глянул на небо.

— С тобой и не до того дойдёшь… — тихо проговорил, вновь затягиваясь. Креймер хмыкнул. Спустя долгое молчание, в которое они обошли парк и вновь вернулись к крыльцу больницы и которое стало так часто появляться между ними в последнее время (что, впрочем, не смущало и не расстраивало), Чес вдруг вновь заговорил:

— Значит, завтра в девять? Заедешь за мной в семь? Мне нужно будет домой зайти…

— Окей, — сказал он и бросил окурок в урну. Что-то ему подсказывало, что завтрашний день будет каким-то важным. Или странным. Или стрёмным. Тут уж как посмотреть. Но что-то в нём определённо будет. Но что именно (да даже хоть примерно), он никак не мог знать.

На следующее утро Джон заехал к Чесу в семь и довёз его до дома; оказывается, тот хотел переодеться. С врачом своё отсутствие он кое-как уладил, хотя тот и был против. Но сам Креймер считал, что уже почти здоров: кости потихоньку срастались, не было никаких осложнений, лёгкое тоже понемногу приходило в норму, раны все заживали, а от многочисленных ссадин и синяков не осталось и следа. Разум пришёл в норму, и вроде никак не ощущалось, что было сотрясение; во всяком случае, Чес перестал бредить, как в первые дни. Однако единственное, что не прошло, это бледность лица — врач говорил, что здесь нужен отдых и ещё раз отдых. Но сам Креймер не считал это чем-то сверхъестественным, поэтому не обращал внимания.

Потом они отправились на кладбище. Джон решил, что остановит машину неподалёку и выйдет хотя бы затем, чтобы засветиться, а потом уйдёт к Чесу; тот же, как только толпа пропадёт из поля зрения, обогнёт кладбище с другой стороны и остановится недалеко от места похорон — Константин ему уже сказал точное местоположение. Там, за деревьями, его навряд ли должны заметить. К тому же, нынче утро выдалось самым дерьмовым, которое только могло быть осенью: густой непролазный туман, холоднее на десять градусов, чем обычно, на небе одна огромная грязная простыня и даже ни единого лучика света. Вот как раз из-за тумана Креймер и надеялся, что его не будет видно. А так-то погода была более чем отвратная в это утро; Чес усмехался и говорил, что не зря.

По пути на кладбище они упорно, непроницаемо молчали; от каждого своего собственного слова становилось тошно в это утро. Повелитель тьмы и его водитель, который сейчас был и не водителем вовсе, лишь изредка перебрасывались парами дежурных фраз — говорить более, хоть убей, не хотелось! Креймер вообще пребывал в меланхолическом состоянии, иногда горько усмехался своим мыслям, был ещё более бледен, чем вчера, и имел вид довольно болезненный. Его часто мучил кашель, но врачи говорили, что это нормально, между тем остерегая его от переохлаждения: его лёгкому это нежелательно.