Белые Мыши на Белом Снегу

Я сидел, покачиваясь на месте, как сомнамбула, и вдруг вспомнил весельчака из Радиокомитета. Он так спешил - куда? Неужели на свое рабочее место, чтобы по неведомому сигналу из спецгородка начать самую жуткую передачу в истории города? Что он вынес с собой? Неужели - вот этот самый текст, каждое слово которого - гвоздь, вгоняемый в крышку коллективного нашего гроба?..

Голос еще что-то выкрикивал, призывал, грозил, но мой слух уже отключился от него, перестал воспринимать непрерывный поток ужаса, льющийся из динамика раскаленной черной кровью. Снаружи, в морозном воздухе зарождающегося дня, ожил мегафон, и его звук показался мне таким успокоительно-родным, светлым, солнечным, что я заплакал до боли в сердце.

– Внимание!
– разнесся над территорией властный окрик невидимого военного.
– Внимание! У вас есть десять минут, чтобы все обдумать и прекратить сопротивление! Ситуация под контролем! Вы не сможете покинуть больницу - зона окружена! Я, начальник гарнизона генерал Куберт, обещаю, что все пациенты, которые проявят сознательность и откажутся помогать посторонним лицам, находящимся на территории, останутся живы и будут возвращены в блоки для дальнейшего лечения. Все прочие лица подлежат уничтожению - без суда и следствия! Слышите меня? Десять минут! Через десять минут, в случае продолжения сопротивления, будет применено ОМП!.. Для тех, кто не знает - это Оружие Массового Поражения. У нас нет другого выхода - вы угрожаете безопасности мирных граждан!

– Шутишь, - сказал я, поднимая взгляд на светлеющий прямоугольник окна.
– Здесь же люди... здесь сотрудники... Трубин... Полина... да я, наконец!

Словно отвечая на мои мысли, генерал спокойно и рассудительно сказал:

– Персоналу и другим лицам, не имеющим отношения к противоправным действиям, я предлагаю занять укрытие! Вы знаете, как в него попасть! Повторяю: у нас нет другого выхода! Вы нас вынуждаете!..

Приемник еще плевался лозунгами, но все это сделалось вдруг неважно - я подошел и выключил его. Повернулся к окну, посмотрел на кружащийся, как муха, вертолет, сказал ему:

– Видишь, как все несправедливо? Что это будет? "Конусами" забросаете? Или только одну бомбу скинете на наши головы - но уж такую, что мало не покажется?.. Пожалуйста, только не химию - лучше уж ядерный заряд. Читал я о химии. Не хочу. Скажи им там, ладно? От химии с живого человека облезает кожа... а я хочу умереть легко. Скажи им...

И тут голос, которого я совершенно не ожидал, который, наверное, не надеялся услышать, тихонько, грустно, почти нежно позвал меня сзади:

– Эрик!..

Я повернулся в испуге - и замер, потому что ни разу еще не видел у Трубина такого лица...

* * *

Зиманский не пришел ни на следующий день, ни через два дня, ни через неделю. Пару раз у меня было побуждение заглянуть после службы в свой старый служебный дом, позвонить в квартиру номер пять и спросить: "Егор, в чем, собственно, дело?". Но я спешил домой, к Хиле, которая всегда возвращалась раньше меня и успевала приготовить ужин. Вечера у нас проходили под копирку: еда, разговоры, мытье посуды, ванна, потом - действо, которое моя жена ехидно называла "проверкой матраса", и все - спать. Один раз зашел семейный инспектор, худенький строгий старичок с папкой под мышкой, убедился, что мы мирно живем вместе, и подарил открытку с красными маками - традиция у них, что ли, такая? Иногда мы слушали музыку, больше "классику", но постепенно перешли на обычное радио, поставив новый серебристый приемник на полку, на самое видное место.

Наши дни были заняты под завязку. Переехав, мы оба неожиданно обнаружили, что лишились теперь и множества благ, которые будто по мановению волшебной палочки сыпались на наши головы раньше. Если родители всегда доставали нам продукты в своих специальных служебных распределителях, то теперь мы по очереди вынуждены были выстаивать "хвосты" в обычных магазинах, вместе с рабочими, дворниками и такими же служащими, как мы, что приводило Хилю в бешенство. Никто больше не подвозил нас в красивом черном автомобиле с шофером, и я постепенно забыл, что это такое, превратившись всего лишь в выросшего мальчика из фабричного района, где были такие же вечные очереди, автобусы, талоны и непроходящий дефицит.

Меня все устраивало, потому что я был почти счастлив. А вот жена моя все чаще вспоминала родительский дом - и свое безмятежное детство.

День на десятый, утром, она сказала:

– С Егором что-то случилось. Я заеду вечером к своим, заодно и к нему загляну - выясню, куда пропал.

– Может, вместе поедем?

– Хорошо, - без особой охоты кивнула Хиля.
– Хотя...

– Что - хотя? Я помешаю вам разговаривать? Или вы не просто разговариваете?
– сам не знаю, почему я это сказал.

Хиля смерила меня возмущенным взглядом:

– С тех пор, как ты стал мужчиной, у тебя самую малость испортился характер, Эрик. Так нельзя. У меня могут быть свои причины общаться с другим человеком без тебя, но это вовсе не означает, что мы с ним любовники.

В принципе, я понимал, что Хиля знает Зиманского намного лучше, чем знаю его я. Их связывали странные отношения, что-то между дружбой и родительскими чувствами, причем не Хиля выступала "матерью", а Егор - "отцом". Моя жена с ним была маленькой, ничего в жизни не смыслящей девчонкой и, должно быть, ей это нравилось.

– Ладно, поезжай одна, - я развел руками.
– Я просто хотел тебе компанию составить.

– Не обижайся, - она виновато, но все-таки облегченно улыбнулась, - я просто переживаю за него.

Днем она вдруг позвонила мне на службу:

– Эрик, ты занят?

Что-то в ее тоне мне не понравилось:

– Да, но могу освободиться.

– Может быть, и не стоит, но будь готов выехать. Запиши адрес: поселок Шилка, улица Революции, дом 23. Это "профильная" лавка, под зданием должен быть подвал. Записал? Я еду сейчас туда.

– А что Зиманский?

– Его нет, - Хиля сделала паузу.
– Я зашла в его квартиру, у меня есть ключи. А на столе - записка... Кажется, он влип в какую-то историю.

Я обдумал ее слова:

– Хиля, может, мне сейчас выехать?

– Сейчас - не надо, - твердо сказала она.
– Только помешаешь. Смешно будет, кстати, если я встречусь там с его... начальством. Они ведь тоже оттуда. Из другого мира. Ну все, Эрик, не волнуйся.

Раздались короткие гудки. Я задумчиво положил трубку на место и уставился в окно, за которым моросил дождь.

Машинистка, бледная, с сильно округлившимся животом, прошла мимо, остановилась:

– Эрик? У тебя случилось что-то?

– Скажи, - я поднял на нее глаза, - где находится поселок Шилка?

– Шилка... ну, это далеко. Электричкой полтора часа. Я туда ездила как-то с первым... нет, со вторым мужем. Рынок там был хороший, посуды много продавалось. Сейчас-то, конечно...

– Что сейчас?

Женщина развела руками:

– Так ведь после аварии выселили всех. Коксовый комбинат взорвался, половина поселка подчистую выгорела. Домов десять осталось, да и в тех не живут.