Белые Мыши на Белом Снегу
Шрифт:
– Терять друзей всегда больно, - я решил больше не ссориться.
– Я его не потеряла!
– она сверкнула на меня глазами.
– Не говори так! Он приедет, мы еще увидимся...
Выходные прошли в тягостном молчании. В кино мы так и не выбрались, каждый сидел в своем углу, а время тянулось так медленно, что от этого сводило зубы.
И все-таки - мы были вместе. Я еще не знал, что произойдет в понедельник, и изо всех сил старался не злить Хилю, потому что - надеялся на что-то. Интуиция мне подсказывала: все кончено, ничего по-прежнему уже не будет. Но я надеялся.
Наверное, я все-таки
...
– О чем задумался?
– в понедельник утром машинистка склонилась надо мной, чуть улыбаясь.
– А я в декрет ухожу сегодня - долго теперь не поболтаем, - она слегка похлопала себя по животу.
– Что?
– я поднял голову, силясь понять, о чем она говорит.
– Ну, не век же мне беременной ходить!
– женщина рассмеялась.
– Рожать скоро, муж коляску уже купил. Вы-то когда?
– Не знаю... Потом, возможно. Слушай, мне будет без тебя как-то...
– Одиноко?
– она хмыкнула.
– Ничего, вместо меня новенькую поставили. Глядишь, и сработаетесь. Не грусти, Эрик. Дома не ладится - это бывает. Поверь человеку, у которого четыре брака за спиной.
Провожали ее всей конторой, и я сперва даже не обратил внимания на маленькую, похожую на воробья девушку, жмущуюся в угол. Она была совсем незаметной, несмотря на достаточно яркую внешность, и рассмотрел я ее лишь перед концом рабочего дня, когда она вдруг сказала:
– А меня зовут Яна, меня назначили новой машинисткой.
Ей закивали:
– Очень приятно.
Я тоже машинально кивнул. Она улыбнулась и сняла чехол с "Континенталя", застенчиво поглядывая на сотрудников:
– Вы не думайте, я хорошо печатаю. С отличием закончила курсы. Мне восемнадцать лет.
Закивали опять, уже думая о доме и семьях. Кто-то сказал:
– Да завтра уж поработаешь. Полчаса осталось.
– Нет, - Яна заправила в машинку чистый лист.
– Начальница велела новый список улиц сделать, я задержусь, - взгляд ее упал на меня.
– Извините, а старый список где взять?
Я протянул ей сшитые скоросшивателем бумаги и с минуту наблюдал, как она строчит с пулеметной быстротой, ни на что не отвлекаясь. Действительно, печатает хорошо. Эта моя мысль была пока единственной в ее адрес.
Вторая мысль пришла сразу вслед за первой: красивая. Такой тип внешности мне всегда нравился: черные коротко подстриженные волосы, черные брови, карие глаза, четко очерченное скуластое лицо, тонкие кости. Темно-красный свитер делал девушку еще ярче, и она, кажется, это понимала. В отличие от нашей машинистки, она печатала десятью пальцами, не глядя на клавиши - высший пилотаж, наша так не могла.
– Я быстро, - заметив, что я смотрю, Яна слегка улыбнулась.
– А кто контору закрывает? Начальница, наверное?
– Как это ты умудряешься печатать и разговаривать одновременно?
– я почувствовал невольное восхищение.
– Я цифры печатаю, - она передвинула каретку.
– Контору закрывает тот, кто последним уходит. Ключи сдаются сторожу на
вахте, под роспись. То есть, сегодня закрываешь ты.– Я? А вдруг что-то не так будет? Я же новенькая.
– Не бойся, - я засмеялся.
– Все так. Если свет забудешь погасить, сторож зайдет и погасит. У тебя всего имущества - пишущая машинка, а документы в сейфах, не пропадут.
– А вас как зовут?
– Эрик. Только не обращайся ко мне на "вы", тоже мне, нашла взрослого.
Пронзительный звонок оповестил всех об окончании рабочего дня, и контора в три минуты опустела. Я остался, делая вид, что роюсь в бумагах.
– Тебе тоже надо задержаться?
– посочувствовала Яна, заправляя очередной лист.
– Ну да. Я таблицы не закончил...
– кажется, ложь вышла неубедительной, и я покраснел.
Девушка скосила на меня глаза и улыбнулась:
– Таблицы, да? Может, поможешь и дверь запереть? Это последний лист, на сегодня все.
И я согласился, оставив на потом все размышления о мотивах собственных поступков. Себя понять, наверное, сложнее, чем другого.
Были уже две вещи, за которые меня следовало выпороть, как в детстве: я украл у моей покойной матери письмо - это раз, и ничего не сделал для Глеба - это два. Что касается письма (которое так и не отыскалось), то тут все было более или менее понятно: я боялся, что мама влипнет из-за него в какую-нибудь некрасивую историю и - вполне вероятно - серьезно поссорится с "отцом". Но вот Глеб... Я обещал себе, что сделаю для него все возможное, но день за днем откладывал это до тех пор, пока не понял, что просто н е х о ч у участвовать в его судьбе. Не хочу, и все.
И вот, пожалуйста - третья вещь. Девушка, на которую я смотрел, пока она упаковывала машинку и аккуратно складывала листки, меня чем-то привлекала - меня, женатого человека!..
На улице уже стемнело, когда мы вышли из конторы, сдали ключ и двинулись по заснеженному тротуару к автобусной остановке.
– Где живешь?
– поинтересовался я, стараясь, чтобы мой голос звучал беспечно.
– В "девятке", на Тепличной улице, - Яна шла, помахивая маленьким портфельчиком.
– А ты?
– На Набережной.
"Девятку" - то есть девятый городской район - я неплохо знал, в свое время мы с Хилей облазили его почти весь, и он сохранился в моей памяти в виде какого-то сгустка стройплощадок и огромных куч песка и щебенки.
– Как, Ян, достроили у вас?
– Почти все, - она гордо улыбнулась.
– Четыре больших новых дома. Но я живу в старом. "Пирамиду" знаешь?
"Пирамидой" местные жители называли огромное разноэтажное здание, слепленное будто бы из нескольких домов, друг с другом никак не связанных и даже выкрашенных в разный цвет, от рыжего до светло-серого.
– Это дом с привидениями, - объяснила Яна, - у нас по ночам кто-то воет в дымоходах. Мы думали, кошки. А оказалось - призраки бывших жильцов.
Мне стало смешно, настолько у девушки был серьезный вид при этих словах.
– Да-да!
– заспешила она.
– Специально человек приходил, слушал.
– Да это же просто инженер был, специалист по отопительным системам. Проверял, нет ли повреждений.
Яна, кажется, обиделась:
– Да я тебе говорю - он слушал призраков! Не веришь?