Белый, белый снег… (сборник)

Тогда я взял в руки крепкую палку и, покопавшись в земле возле берега, нашел вялого и бледного дождевого червя. Капризный хариус как будто только этого и дожидался – взял с первого заброса. Под одобрительные возгласы я вытащил его из воды и, взвесив на руке, небрежно сказал: «Ловил и побольше».

Обратный путь был нелегким. Едва передвигая ноги от усталости, мы шли через лес, через болото и, наконец, вышли к мотоциклам. Сбросив тяжелые рюкзаки, без сил повалились в траву.

Леха, не теряя чувства юмора, оттер рукавом пот со лба и удовлетворенно произнес:

– Вот и отдохнули…

Полкан и Пальма

Дед мой, охотник, всегда держал лаек, а я пристрастился к гончим.

Своей собаки у меня долго не было – приходилось довольствоваться тем, что друзья и знакомые брали с собой. Но мечта иметь хорошую гончую не оставляла меня.

И вот однажды я принес домой маленького рыжего щенка. Мы назвали собачонку Нотой и, напоив теплым молоком, положили на подстилку возле батареи.

Первое время она только и делала, что спала, свернувшись клубочком и уткнувшись носом себе в живот. Чуть повзрослев, начала потихоньку проказить: то лужу где-нибудь оставит, то погрызет нужную вещь, то за дочкой начнет охотиться – выждет, когда та ее не видит и бросается из засады, норовя тяпнуть за ногу острыми, как шильца, зубами.

Месяца через два Нота сменила прописку – я свез ее на другой конец города, где в собственном доме жили мои дед и бабушка.

Она росла быстро, и вскоре из нескладного лопоухого щенка превратилась в красивую гончую собаку. Вот только нос у нее был не черным, как положено, а розовым. Дефект бросался в глаза и часто служил предметом насмешек: «Чего у твоей собаки нос как у алкоголика?» Но я не придавал этому особого значения: главное, чтоб работала, а остальное – не важно.

Каждую неделю я водил ее в лес и с нетерпением ждал открытия охоты.

Наконец этот день настал. Спозаранку я был уже за городом. Брел, не спеша, по осеннему лесу, любовался на свою собаку и тешил себя самыми радужными надеждами.

Вдруг из-под куста выскочил заяц. В несколько прыжков он пересек небольшую поляну и скрылся в чащобе. Я замер, наблюдая, как поведет себя Нота.

Она пересекла след, крутанулась на месте, принюхалась, вильнула хвостом и… преспокойно побежала дальше.

Я кинулся к заячьей лежке, крикнул, подзывая собаку «Вот-вот-во-о-от!», и когда она прибежала, ткнул ее мордой в примятую траву. Нота деловито закрутила хвостом, взвизгнула и пошла по следу. Дойдя до середины поляны, она остановилась в раздумье – и легкой рысцой затрусила совсем в другую сторону.

Мы проходили по лесу целый день, и ни разу больше Нота не подала голос. Я был расстроен, но утешал себя тем, что она еще слишком молода. Я не хотел замечать, что собака панически боится леса и почти не отходит от ног. «Ничего, – успокаивал я себя, – вот выпадет снег, тогда…»

Снег выпал, но мало что изменилось. Я находил заячий след, распутывал хитроумные «двойки» и «скидки», поднимал косого с лежки, но гона не было. В лучшем случае Нота с лаем проходила метров триста, а затем возвращалась своим следом, приветливо помахивая хвостом и как бы говоря: «Ну что, хозяин, пойдем, поищем другого?»

Мокрый, замерзший и безмерно уставший, я смотрел на нее, и в глазах моих закипали слезы. Случалось, я терял рассудок и, отломив от ближайшего дерева ветку потолще, бросался ей навстречу. Понимая, чем это может для нее обернуться, Нота благоразумно исчезала и пережидала бурю в каком-нибудь укромном месте.

Остыв, я подзывал ее, легонько трепал за загривок, показывая, что уже не сержусь, и мы шли дальше.

Иногда доводилось слышать, как гоняют чужие собаки. Сердце сжимала белая зависть – везет же людям! Присев на пень или валежину, я закуривал и слушал, слушал…

Я надеялся, что со временем в ней все же проснется природный инстинкт. Но на следующий год все повторилось: Нота по-прежнему не хотела работать. Поняв, что охотничьей собаки из нее не выйдет, я, скрепя сердце, отдал ее знакомым.

А тут как раз друг собрался переезжать в другой город и оставил мне свою собаку. Я взял ее с радостью: еще бы, сколько раз бывал с ней на охоте!

Звали ее Пальма. Она была полукровкой и поэтому особой статью не блистала. Длинная и густая рыжая шерсть – светлая на груди и темная на спине – говорила о том, что в ее семействе, кроме гончих, были еще какие-то родственники. На выводке, в лучшем случае, ей поставили бы «удовлетворительно». Но я-то знал, чего она стоит… Невысокая, легкая на ногу, с черными умными глазами и таким же черным мокрым носом, Пальма казалась мне верхом совершенства.

Я поселил ее в конуру предшественницы и с тихой радостью предался мечтаниям о предстоящих охотах. Но долго радоваться не пришлось. Метельной февральской ночью мою Пальму украли.

Остался я опять без собаки.

Стал искать другую. Но у всех, у кого ни спрашивал, щенки были уже распределены. Я метался, звонил, пытался что-то предпринять, но все было напрасно.

Незаметно пролетело лето: пожелтели листья на березах, зачастили дожди. Снова пришла пора собираться на охоту. Но куда без собаки?

Как-то вечером шел по улице. Смотрю, бежит пегий гончий пес. Я свернул – и он туда же, я улицу перешел – и он тоже. Собака без ошейника, дай, думаю, приманю. И вроде понимаю, что нехорошо делаю, но остановиться не могу. Решил: если пойдет за мной, значит, судьба…

– Полкан! – крикнул первое, что пришло в голову.

Пес остановился, посмотрел на меня и побежал следом. Так и пришли мы домой.

Каюсь, грешен. В оправдание могу сказать одно: объявись хозяин, я тут же без разговоров вернул бы собаку. Однако время шло, пса никто не искал. И остался Полкан у меня.

Было ему года полтора. Об охоте он, судя по всему, и понятия не имел. Но внешние данные указывали на то, что он благородных кровей: вдобавок к классическому окрасу – черно-белому, в румянах – Полкан обладал коротким могучим торсом, широкой грудью и красиво вылепленной головой. Передвигался он легко и изящно.

Мне хотелось посмотреть, каков он будет в деле. Умудренный горьким опытом, не без трепета, пустил я его в лес. Но когда Полкан с ходу преодолел холодную речушку и уверенно пошел вперед широкими галсами, я сказал себе: «Из этой собаки будет толк».

Перед самым открытием охоты ко мне пришел человек и, повинившись, сознался в краже Пальмы. Он рассказал, как все было, сообщил, где ее нужно искать. Дело прошлое, простил я его и отправился за своей собакой.

Я готов был драться за нее, но все обошлось… Пухлогубый молодой парень, стыдливо пряча глаза, молча открыл сарай и впустил меня внутрь. Привыкнув к темноте, я увидел стоящий посредине столб и привязанную к нему собаку. Пальма узнала меня и, жалобно заскулив, кинулась навстречу. Короткий кожаный поводок не пускал дальше, но она, хрипя, тянулась ко мне, лизала протянутые руки. Я отвязал ее от столба и вывел из темницы.