Белый, белый снег… (сборник)
Шрифт:
Внимательно слежу за поединком. Сумеет ли старый рыбак выйти из него победителем, или фортуна окажется на стороне рыбы, и она, рванув вглубь, оставит на память о себе обрывок лески или обломок удилища?
Спустя некоторое время исход борьбы становится ясен. Дед не суетится и не спешит. Умело работая катушкой, он не дает рыбине слабины и вместе с тем не позволяет оборвать леску. Наконец, ослабевшая, она покорно всплывает, и на поверхности воды, освещенной заходящим солнцем, лилово вспыхивает ее зеркальный бок. Отступая назад, рыбак выводит добычу на отмель, подтягивает к ногам и, наклонившись, цепко хватает за жабры.
Язь… Да какой! Весь в малиновом серебре, подрагивающий алыми плавниками, еще не остывший от долгой борьбы.
Дед улыбается, лукаво щурясь: знай, мол, наших…
Издалека, с той стороны,
– Семеныч пришел, – говорит старый рыбак и, обернувшись ко мне, предлагает:
– Пошли к нам, будем уху варить.
Я отказываюсь.
– Ну, как знаешь… – роняет он и уходит. В наступившей тишине еще долго слышатся мерные всплески воды, но потом и они затихают.
У ночного костра
«Избушка-избушка, встань к лесу задом, ко мне передом!» Помните, из сказки? Есть такая и у меня, вернее – была… Много раз укрывала она от непогоды, давала пристанище и ночлег. Но однажды пришел, а на месте ее одни головешки. Сгорела…
Сюрприз был, конечно, не из приятных: мало того, что омрачено открытие охоты, так еще предстояла ночь у костра – других избушек поблизости я не знал. Ночевка на свежем воздухе для меня дело привычное, однако, собиралась гроза, и перспектива провести ночь под открытым небом не очень-то прельщала. Но что делать? Надо было искать выход.
Я вырубил длинную жердь, закрепил ее между двумя елочками, сверху навалил ивовых прутьев, прикрыл их еловыми «лапами». Получилось что-то вроде шалаша. Забравшись в это сооружение, я сунул под голову рюкзак, рядом положил ружье и приготовился ко сну.
Смеркалось. За озером, в той стороне, куда обычно прячется солнце, глухо ворчала гроза. Раскаты грома были едва различимы, зато молнии совсем близко ослепительными сполохами вспыхивали в черном небе, чертили мудреные огненные зигзаги, освещая окрестности дрожащим неровным светом. Ветер утих, все живое примолкло, сильнее запахло лесом, и я понял: надежды на то, что грозу пронесет – нет.
Стихия обрушилась внезапно… Ярко-ярко сверкнула молния, с шелестом скользнув от неба к земле, и тут же, почти без паузы, раздался такой грохот, что показалось, будто небо раскололось. Ветер ударился о кроны деревьев, и они застонали, раскачиваясь и роняя обломанные ветви. Издалека донесся звук, похожий на шум приближающегося поезда – это стеной надвигался дождь. Сотрясая стены моего убежища, потоки воды хлынули с небес, сверху закапало… Ах, избушка-избушка, вот когда вспомнишь тебя добрым словом!
Под шум дождя хорошо думается, и, чтобы как-то отвлечься, я ударился в воспоминания.
Обычно я бывал здесь один, но иногда заносило какого-нибудь рыбака или охотника, и мы вместе коротали ночь. Лесная избушка – все равно, что купе в вагоне: совершенно чужие люди сходятся, болтают о том, о сем, откровенничают, но приходит утро, и они расстаются, чтобы никогда больше не встретиться. Кого-то из случайных знакомых забываешь сразу, кого-то помнишь долго. Ну, вот хотя бы этого деда…
Я сидел за столом и хлебал суп из котелка, когда раздалось вежливое покашливание, и вслед за тем отворилась дверь.
– Есть кто живой?
Через порог переступил невысокий пожилой мужчина. Он бросил в угол черный клеенчатый мешок, скинул рюкзак, брезентовую куртку-ветровку и подсел к столу.
– Как звать-то?
Я представился.
– А меня – Викентий Тимофеевич. Один?.. Ну и ладно.
Сначала я подумал, что он тоже охотник, но у него не было с собой ружья. Рыбак? Но что делать на озере в эту пору? Был конец сентября, с деревьев вовсю осыпался лист, дни стояли серые и холодные; не сегодня-завтра снег полетит – какая тут рыбалка…
В углу, в клеенчатом мешке, что-то заворочалось. Перехватив мой удивленный взгляд, гость усмехнулся:
– Вишь, едрит-твою, никак не успокоятся.
Я заглянул в мешок. Вот это да! Две здоровенные щуки и три приличных окуня.
– В сети?
– На крюки.
– Неужели?
– Да. Живцов вот только наловить проблема, а хищники, те берут хорошо: крюк наживил, не успел отъехать, смотришь – уже разматывает. Жирует рыба перед ледоставом.
Попили чаю, стали укладываться спать. Мой сосед, примостившись на нарах, что-то отстегнул возле колена, и я услышал глухой, тяжелый удар об пол. Не может быть! Я даже привстал… У
него не было одной ноги.– Чего смотришь? Не видал еще такого: с деревянной ногой, а все по лесу бегает. Ха-ха!
Я был удивлен, если не сказать больше.
– Как же вы до озера добираетесь?
– Не часто я здесь и бываю. А когда нужно – зять на мотоцикле привозит. Высадит возле дороги, я и ковыляю потихонечку. Подойду, посижу, отдохну – и дальше… Мне спешить некуда.
Он задул свечу и прилег на нары.
– Воевали?
– Было дело…
– Расскажите.
– Да чего там рассказывать, забываться уже все стало.
– С первого дня? Или потом призвали?
– С первого, парень, с самого, что ни на есть первого. Как только война началась, в тот же день в нашу деревню человек из района приехал. Собрали всех возле сельсовета, объявили о мобилизации. Мне тогда девятнадцать лет исполнилось. Должен был еще весной призываться, но до особого распоряжения оставили… Сборы недолгими были. Приехали в райцентр, а на станции уже теплушки готовые стоят. Погрузились – и вперед, на Архангельск. Там кого куда определили. Я в отдельный лыжный батальон попал. Занятия, наряды, все как положено. Мне это быстро надоело. Скорей бы на фронт, думаю. О войне тогда никакого понятия еще не имел, все больше по книжкам представлял. Пацан еще, что тут говорить… Бывало, на политзанятиях сидим, а я мечтаю: вот попаду на фронт, проявлю там геройство, наградят меня медалью, а еще баще – орденом; а то ранят легко, да и в отпуск отпустят, и заявлюсь я в деревню этаким лихим парнем. Отбою тогда от девок не будет… Очень уж хотелось мне этого. Девки-то всегда меня любили меньше, чем я их. Ростом не вышел, наверное, поэтому… Ну и вот, глубокой осенью перебросили нас на передовую. Сгрузили с эшелона – дальше топайте пешком. Пешком так пешком, нам не привыкать. А фронт уже рядом, слышно как гремит в той стороне. Идем по дороге, а снег валит, валит – густо так. Все белым-бело вокруг. И, что удивительно, какое-то праздничное настроение появилось. Будто не на войну идем, а на парад, или учения там какие. Понятно дело: в теплушках отлежались, отдохнули, худо-бедно накормлены, одеты во все сухое – где там о плохом думать. Конечно, под ложечкой посасывало, но не от страха, а от неизвестности скорее. Страху-то еще неоткуда взяться было. Вот когда пришли на место да траншеи уже отрытые заняли, тогда немного запотряхивало. Но кому охота трусом казаться? Виду никто не подает. Ночь кое-как переночевали, а утром крещение получили. Откуда они взялись, я так и не понял: то ли в атаку с ходу пошли, то ли случайно напоролись? Никто ничего не командовал, вдруг справа и слева наши стрелять начали. Я еще подумал: как они знают, что это немцы? Может, это свои… Далеко, ни хрена не видно, все серое – снег-то за ночь почти весь растаял. По кому стрелять? Но тоже передернул затвор, долбанул пару раз за компанию. Потом только разглядел: как мыши – нет-нет, да и перебегут… Но бой длился недолго, ушли они. С собой унесли сколько-то, но те, что поближе, остались лежать. А у нас только двоих ранило. Ну, можно так воевать! Зря, однако, радовались. В скором времени такое началось, что словами не опишешь. Ты в землю жмешься, а она дрожит, как живая, вокруг все ходуном ходит, гул сплошной от разрывов. Вот где страху-то!.. Тут и маму родную, и Господа Бога, и кого только не вспомнишь. За пару дней наша рота наполовину уменьшилась. Вот тогда смертей навидался. Видел, что от людей после прямого попадания остается… А то ойкнет который-нибудь – и рана маленькая, словно гвоздем ткнули – а он гаснет, гаснет потихоньку. Глядь – и нет человека… Трепали нас сильно. Хотя главный удар был все же нанесен где-то южнее. Там они и прорвались. Пришлось нам с боями отходить. Потом меня ранило в руку. Отлежался в санбате и поехал учиться в сержантскую школу. К осени опять попал на передовую.
…Дрова в маленькой железной печурке прогорели, и сразу стало прохладно. Я встал, подбросил в топку сухих коротеньких поленьев и, присев на корточки возле «буржуйки», закурил.
– В атаку приходилось ходить?
– Приходилось.
– Страшно было?
– А ты как думаешь?! Бежишь так, что дыхание заходится, орешь во всю глотку невесть что, а внутри все напряглось, в мозгу одна мысль сидит: вот сейчас, вот сейчас… Как во время драки. Машешь, бывало, кулаками, а сам ждешь – вот-вот по физиономии прилетит. Только в бою пострашнее.