Белый край

Тут меня хлестнули по лодыжке. Вокруг нее обвилось что-то тонкое и мокрое. Холод жег кожу, впивался в нее, как крыса.

— Нет, уйди! Помогите! — вопила я и дергала ногой.

Кругом все шевелилось, руки скользили. Влажно, темно, мерзко!

— Помогите-е-е!

Грудь рвало от боли, ногу тоже — так сильно ее сдавили. Лед обвился вокруг рук и полз выше! Такой скользкий и гладкий. Все было как во сне, я ничего не понимала, не видела. Только чувствовала, как что-то касается шеи.

— Уйди, убирайся! — Получались лишь сиплые выдохи.

Не хватало сил набрать в грудь воздуха. Руки дрожали, а треклятый лед норовил обвиться вокруг горла. Я раскачивалась в стороны и хныкала — больше ничего не могла, ничего!

Прикосновения медленно исчезали, оставалась только боль и неистовые удары сердца. Но и они вскоре затихли.

* * *

Если не двигаться, лед тоже замирал. Становилось тихо, но стоило глубоко вздохнуть, как появлялся шорох. Было мягко и тепло, но ноги все еще что-то держало. Я не боялась — не до того, главным было не дышать, чтобы лед не заметил меня.

К лицу приливала кровь, тело кололо. Не сдамся, или снова будет холод и влага у горла. Лучше задохнуться. Неожиданно глаза резанул яркий свет. Меня будто по голове стукнули и раскололи череп. Так больно, я дернулась, и опять раздался шорох.

Он звучал отовсюду. Снова появились касания, лед тащил меня в темноту! Перед глазами все плыло. Я не сразу заметила, что каталась по большой кровати. От удивления страхи забылись, осталось только одеяло, изнутри подбитое кроличьим мехом. Наволочки подушек были отделаны кружевом, оно и шуршало.

Накрахмаленное белье приятно пахло свежестью. Я уткнулась лицом в простыню и втягивала этот чудесный аромат. Как в детстве. И в Тарвале. Дома белье всегда пахло улицей, ведь сушили его во внутреннем дворе перед входом.

Я понимала, что следовало бояться. Помнила темницу и лед, но кровать была такой прекрасной. Думать не хотелось, только лежать и чувствовать мягкость, пушистый мех, свободу. Попытка приподняться закончилась тем, что голова дико закружилась. В глазах потемнело, и я снова уткнулась носом в матрас. Успела заметить только тяжелый каркас кровати из темного дерева, покрытый резьбой и инеем.

Вдруг послышалось раскатистое «тук-тук-тук».

Острый звук противно отдавался в голове. Он казался донельзя реальным, не похожим на эту иллюзорную кровать и мои грезы.

Щелкнул замок, и послышался девичий голос:

— Вы уже проснулись?

Я резко подняла голову. В висках стрельнула боль, все заволокли цветные пятна. Хотелось вцепиться в них и отшвырнуть — кто здесь, что ему нужно?!

Это была Эделина. Она напоминала видение в своем нежно-розовом платье и с доброй улыбкой на лице.

— Как вы себя чувствуете? Вам нужно что-нибудь? Я принесу, мне велели помогать вам, — сказала она подозрительно учтиво.

Неправильно. Удобная кровать, светлая комната, Эделина — все было не таким. Это лед сделал. Меня бросили с ним в темноте, он затащил меня куда-то. Это чужой мир!

Эделина стала приближаться. Ее шаги повторялись звонким эхом, как удары топора. В груди заныло. Не хотелось подпускать ее, я старалась отползти, но сил не было.

Ничего не смущаясь, Эделина усадила меня прямо и подложила под спину подушки. При этом она вертела меня, как вздумается. Сердце болело при каждой попытке двигаться.

— Давно я здесь? — Голос звучал сипло и тоже казался чужим. Стало совсем неуютно, вдруг потребуется защищаться? Нэмьер говорил, что лед дарил покой — что происходит?!

— Вас принесли ночью, а сейчас день.

Принесли — значит, кто-то услышал мои вопли. Эделина вряд ли понимала, кто перед ней.

— А Бригита, твоя подруга, что с ней?

Плевать, что она подумает, главным было все выяснить. От волнения колотилось сердце, в груди жгло, и я пугалась еще сильнее.

— Бригита… — протянула девушка. — Да, у меня была подруга с таким именем. Не знаю, где она сейчас.

Она успела забыть ее? Боги, меня ждало то же самое. Я зажмурилась и вспомнила, как в детстве пряталась за пустыми доспехами, представляя, что меня искал дракон. Вспомнила громогласный плач Осберта, и как Кейа терла переносицу. Мамин черепаховый гребень, розы в саду — память никуда не делась.

— Нужно передать хозяину, что вы проснулись, — сказала Эделина и зацокала каблуками.

Я едва поняла ее. От радости все потеряло значение, осталась только кровать и подушки. Они медленно проглатывали меня, окутывали своей мягкостью. Как же хорошо, боги, пусть меня не трогают, пожалуйста.

— Елена? — донеслось издалека.

Голос нельзя было не узнать. Мягкий, но настойчивый — Нэмьер. Я приподнялась на локтях, и в груди опять заныло. Все кружилось, с трудом удалось рассмотреть высокую фигуру в светло-оливковом уппеланде. Ткань и золотая пряжка ремня блестели, это завораживало. Не получалось отвернуться, да и не хотелось.

Сознание помутилось. Вдруг Нэмьер оказался рядом, наклонился и прикоснулся к моему лбу. Или нет — я ощутила тепло, будто от пальцев. Оно волнами проникало внутрь, грело, смывало боль и слабость.

Тут я впервые осознала, какой ужас был ночью. Эти… этот лед трогал меня, холодный, гадкий. Он тянулся к моей шее и собирался задушить! На миг я снова оказалась во мраке, среди звуков и страха.

— Тебе лучше? — раздался спасительный голос Нэмьера. — Это поможет, но на время. Прости, но я не целитель.

Он подобрал длинные рукава и сел на кровать. Матрас с шорохом прогнулся, и это слегка отрезвило.

— Почему ты не сказала? Я бы не запер тебя там.

— О чем не сказала?

Думалось с трудом. Я озиралась, видела блеск и вздрагивала. Так и чудилась склизкая дрянь, но это был привычный лед на стенах. Комната выглядела светлой, на полу лежал пушистый ковер, а окно закрывала белая штора. Она покачивалась, навевая мысли о летнем дне, солнце и бабочках; после ужасной ночи такое казалось обманом. Я вглядывалась и не видела ничего странного — это пугало.

— Не сказала, что у тебя больные легкие, — сказал Нэмьер, и между его бровей появилась складочка.

— Легкие?