Белый отель

Для каждого из них это был первый опыт такого рода, и они упоенно делились впечатлениями. Мадам Коттин с радостью видела, как молодые люди целовались и шутливо покусывали друг друга, выказывая непритворную страсть…

То, что произошло, не только не повредило, но даже укрепило их любовь; по крайней мере, так думала молодая женщина. Щедрость всегда вознаграждается; проявленная доброта к одинокой, потерявшей близкого человека женщине сделала их связь еще прочнее. Поэтому она чувствовала себя счастливой. А ее любовник ощущал то же, потому что лежал между ними: сочный кусок мяса, зажатый между ломтями свежего хлеба. Он отпил из бокала, зажег сигарету для мадам Коттин и отдал ей, вытащил еще одну для себя, затянулся, выпустил дым и удовлетворенно вздохнул. Потом повернулся и обменялся с любовницей страстным поцелуем.

Corsetiere завидовала их свежей юной плоти; ведь ей уже тридцать девять, и лучшие годы безвозвратно прошли. Звон колоколов, такой отчетливый, что, казалось, он исходит из комнаты наверху, усилил мрачное настроение. Скорее всего, в ее годы можно надеяться лишь на короткие приключения вроде сегодняшнего случая; в остальное время ее ждет одиночество. Она протянула руку за бутылкой, но бокал наполнился лишь наполовину. «Уже все?» — извиняющимся тоном спросила она.

«Все, что мы знаем», — откликнулась молодая женщина задумчиво. — «Все, в чем уверены. Полностью уверены».

Поскольку вино закончилось, юноша стал ласкать пухлые, немного дряблые груди мадам Коттин. Раздвинув ей бедра, он вновь лег на нее. Молодая женщина предложила подруге сосок, потому что выпитое вино превратилось в молоко, и грудь снова раздулась и болела. Мадам Коттин с благодарностью взяла его в рот. Одновременно он стал сосать corsetiere, так что они образовали почти идеальный круг наслаждения. Юноша был очень возбужден, его член вздымался как никогда раньше; он с такой силой и так глубоко вогнал его, что она закричала, конвульсивно сжала зубы и укусила молодую женщину; брызнула кровь, смешанная с молоком. Прошло немало времени, прежде чем мадам Коттин оделась и ушла в свою комнату. В отеле царила тишина и темнота.

Дремлющего портье разбудил звонок. Открыв дверь, он увидел Болотникова-Лескова и Вогеля; грязные, растрепанные и измученные, они ввалились внутрь. Каждый заказал в номер чашку кофе, большую порцию коньяка и бутерброды, а наутро — обычный набор газет. Болотников-Лесков сухо пожелал адвокату спокойной ночи и стал подниматься к себе. Этот субъект даже не был ему симпатичен, однако их объединял общий подход к жизни. Кроме всего прочего, Вогель, как и он сам, умел выплывать при любых обстоятельствах, а такие люди стоили тысячи добродетельных неудачников.

На следующий день, ближе к вечеру, юноше стало скучно. Он предложил выбраться из постели и предпринять небольшую экспедицию — осмотреть гору, нависшую над отелем. Она устала и предпочла бы прогулку у озера, возможно, в компании мадам Коттин. Но он хотел, чтобы они вдвоем забрались наверх.

Юноша позвонил, чтобы принесли чай и открыли окно. Когда глаза перестал слепить солнечный свет, она заметила что горничная-японка плачет. Молодая женщина спросила, в чем дело, и девушка рассказала о чудовищном оползне, засыпавшем тех, кто участвовал в похоронах. Она очень расстроилась, потому что искренне привязалась к английскому майору, погибшему вместе со всеми. К ее изумлению, выяснилось, что он побывал у нее на родине, и даже немного знал японский. Пока не приехал племянник, майор чувствовал себя одиноко и попросил девушку составить ему компанию во время прогулок по вечерам, когда у нее заканчивается дежурство. Его очень интересовало то, что она изучает; в общем, Лайонхарт стал для нее добрым и внимательным другом. Бедняжке будет очень недоставать его.

Ободренная их участием, горничная попросила разрешения ненадолго отлучиться. Через несколько минут девушка вернулась, прижимая к сердцу тонкую книжку, которую, по ее словам, майор вручил ей еще вчера. Молодая женщина взяла маленький томик, взглянула на неброскую обложку: «Таволга. Поэмы. Гарольд Лайонхарт». Она быстро просмотрела двадцать, или около того, небольших сочинений и вернула книжку, сочувственно кивнув: «Память о нем». Глаза горничной увлажнились, она открыла титульный лист и протянула томик женщине. На нем каллиграфическим почерком были выведены несколько строк и подпись: «С любовью, от майора Гарольда Лайонхарта». Девушка объяснила, что однажды во время прогулки разговор зашел о коротких стихотворениях, которые велел ей составить во время каникул преподаватель. Вчера утром, когда подавала майору чай, он подарил ей книгу, а на титульном листе красовался перевод ее стихов. Она так растрогалась тогда, что заплакала. Женщина вгляделась:

«В минуту заката даже косточка сливы окрасит зеленое озеро алым. Слива, сроднившись с быком, испытает в избытке великое горе, великую радость. Как сливу надкусишь чтоб косточку вынуть, так страсть сближает на час. Вот слива созрела и лебедь слетает. Вот рядом любимый и сердце поет».

Каменистая и крутая тропинка за отелем, ведущая к вершине, вилась между лиственниц и сосен. Сначала они шагали рядом, обняв друг друга. Но дорога шла в гору, сужалась все больше и больше; наконец, он пропустил подругу вперед. Ее платье совершенно не подходило для того, чтобы карабкаться по камням, но другой одежды не было. Стояла сухая жара, пропитанная потом ткань прилипала к бедрам и ягодицам, и он, не в силах устоять перед искушением, то и дело просовывал пальцы между скользких бедер. Наконец они добрались до прохладного покрытого зеленью уступа в горе, где среди пышных тисов угнездился шпиль церкви. Остановившись перевести дыхание, он обнял ее за талию, повернул к себе, чтобы целовать губы, шею. Потом заставил опуститься на траву.

«Вдруг кто-нибудь придет», — шепнула она, а тем временем юноша задрал платье до пояса. «Неважно», — отозвался он. — «Я хочу тебя. Пожалуйста. Пожалуйста».

Рядом щипал невысокую траву ослик. Шагая кругами, он медленно наматывал веревку на колышек изгороди, к которому был привязан, уменьшая и без того небольшое свое пастбище. Ослик принадлежал монахиням. Они жили и совершали обряды в монастыре рядом с церковью. Незаметно для любовников, к роднику подошла древняя сгорбленная монахиня с корзиной, полной грязного белья. Им показалось, что с горы катятся глыбы камня; на самом деле это старая монашенка била по груде мокрой ткани большой палкой.

Смущенная, женщина выскользнула из объятий любовника и опустила платье. Монахиня на минуту прервала работу, повернулась к ним, растянув губы в беззубой улыбке: «Не надо беспокоиться. Понимаете, родник снимает любые грехи. Когда захотите уйти, выпейте воды. Но не спешите. Простите, что помешала. Я быстро закончу». Она объяснила, что сестрам требуются чистые одеяния для заупокойной службы по отцу Мареку и другим католикам, погибшим во время оползня, и набожно перекрестилась.

Они снова приникли друг к другу, лишь на мгновение разорвав объятия, чтобы улыбкой выразить благодарность старушке: закончив работу, она пожелала молодым доброго дня и удачи и, прихрамывая, медленно ушла, волоча тяжелую корзину с мокрой одеждой. Потом любовники, подставив ладони, отпили по глотку из родника. Освежающе-чистая вода была ледяной. Стряхивая травинки с помятой одежды, они взглянули на распростертое внизу озеро и поразились, в какой глубокий темно-красный цвет, словно сочнейшая слива, оно окрасилось.

Дорога к вершине терялась среди нагромождения валунов и обманчиво-неглубоких снежных островков, продвигаться вперед следовало осторожно. Иногда приходилось ползти на четвереньках, а быстро сгущавшийся сумрак еще больше затруднял путь. «Я порвала платье», — отметила она; юноша сказал, что на следующий день надо справиться на станции, возможно найдется ее потерянный багаж. Если же нет, можно узнать у горничной, где здесь ближайший магазин, чтобы купить одежду. «И зубную щетку», — прибавила она. — «Для меня главное иметь зубную щетку».

Влюбленные хотели разыскать маленькую обсерваторию; когда-то ее построили здесь, но потом забросили. Как только они нашли ее, солнце скрылось за снежной вершиной, и мгновенно настала ночь. Было ужасно холодно, молодая женщина пожалела, что не захватила пальто. Они вошли в черный провал. Тут оказалось совершенно пусто, лишь наверху зияла прорезь для телескопа, который так никогда и не поставили.

Он очень неудачно выбрал время для небольшой экспедиции, рассчитывая достичь вершины намного раньше. Начинать спуск ночью было совершенно немыслимо. «Я не дам тебе замерзнуть», — сказал он; любовники легли на ледяную землю, юноша сжал ее в объятиях. Сквозь отверстие в скале на них падали снежинки.