Белый отель

Не хочу комментировать утверждение фрау Анны относительно ее «предвидения», упомяну лишь, что о печальной новости меня действительно известили телеграммой (впрочем, так делают почти всегда). Представляется вполне возможным, что болезненно-чуткий рассудок пациентки уловил на подсознательном уровне мою обеспокоенность за дочь, живущую далеко от родителей с маленькими детьми, когда вокруг часто вспыхивали различные эпидемии.

То, что произошло с фрау Анной по возвращении из Гастейна, явилось полнейшей неожиданностью и противоречило законам логики. Причем до такой степени, что, будь я не ученым, а беллетристом, наверняка поостерегся бы испытывать чувство меры читателей и не включил в свой рассказ описание следующего этапа терапии.

Опоздав на пять минут, она впорхнула в комнату с беспечным видом дамы, желающей быстро поприветствовать знакомого и поспешить на свидание с другом, чтобы вместе отправиться в театр или пройтись по магазинам. Она щебетала со мной звучным вибрирующим голосом, не осталось и следа от привычного задыхающегося полушепота. Пациентка набрала около двадцати фунтов веса, приобретя, или вернее, восстановив таким образом все физические атрибуты женственности. На щеках горел здоровый румянец, в глазах поблескивали веселые огоньки. Она носила элегантное, несколько кокетливое платье, умело наложенная косметика весьма оживила ее лицо. Короче говоря, перед нами предстал не болезненно худой, угнетенный и мрачный полу-инвалид женского пола, а привлекательная, слегка игривая юная леди, пышущая здоровьем, полная энергии и бодрости. И без ее слов было совершенно ясно, что все болезненные явления бесследно исчезли.

Я часто проводил отпуск в Гастейне, но не припоминаю ни единого случая, когда горячие источники оказывали столь волшебное действие. Я выразился в таком духе, ворчливо добавив, что возможно мне следует бросить свою практику и устроиться туда сторожем. Она буквально взорвалась хохотом, затем, вспомнив о моем несчастье, смолкла с виноватым видом, чувствуя неловкость из-за своего неуместного веселья. Я заверил пациентку, что мне очень приятно видеть ее в добром расположении духа. Вместе с тем, стало ясно, что истерия вовсе не сдала позиции, просто поменяла направление удара. [8] Если ранее она иссушала тело приступами жестокой боли, но не трогала рассудок больной, то теперь оставила в покое плоть, чтобы овладеть разумом. Безудержная болтовня пациентки вскоре заставила сделать вывод о дикой бессвязности суждений. Ее веселость напоминала юмор солдат в окопе, обменивающихся бесшабашными шутками в ожидании смерти, а попытки поддержать связный разговор перешли в тягучий монолог, словно она спала или находилась в гипнотическом трансе. Раньше она была несчастной и жалкой, но вела себя осмысленно; теперь стала радостной и довольной, но безумной. Речь ее заполняли порождения игры воображения и галлюцинаций; временами рассказ превращался в самый настоящий Sprechgesang, выспренный, полный лирико-драматических оборотов оперный речитатив. Следует пояснить, что, войдя войдя в состав оркестра одной из главных опер страны, она страстно увлеклась этим видом искусств. [9]

8

На самом деле, болезнь все-таки отступила. То, что мы наблюдали, было последней отчаянной контратакой истерии.

9

В действительности, «фрау Анна Г.» была оперной певицей, а не музыкантом. Замена профессии вызвана стремлением Фрейда сохранить анонимность пациентки, хотя он всегда сожалел о том, что приходится отступать от фактов, пусть даже в самых несущественных деталях.

Казалось, пациентка не сознает, какое производит впечатление, и по-прежнему пребывает в радостной уверенности, что полностью выздоровела. Не добившись внятного рассказа о том, что случилось в Гастейне, я предложил ей попытаться изложить свои впечатления в письменном виде. Однажды фрау Анна уже охотно выполнила такую просьбу, поскольку увлекалась литературой и не упускала случая заняться беллетристикой, — например, страстно любила писать письма. Однако образец новых литературных опытов Анны, который она преподнесла мне на следующее утро, явился полнейшей неожиданностью. Она с неуверенным видом передала мне книжку в мягком переплете. Это оказалась партитура оперы Моцарта «Дон Жуан». Между нотами, словно некий «альтернативный» текст к музыке, были вписаны ее гастейнские «впечатления»; она даже попыталась имитировать ритмику настоящего либретто, так что ее неуклюжие вирши складывались в относительно связное подобие поэмы. Однако, если бы версию нашей пациентки попытались исполнить в опере, директор попал бы под суд по обвинению в оскорблении общественной морали, ибо то, что она написала, следует назвать порнографией и набором бессмыслиц. Здесь употреблялись выражения, которые можно услышать в трущобах, казармах и клубах для мужчин. Я не понимал, откуда фрау Анна узнала их, ведь насколько я понял, она не посещала такие места.

Просмотрев записи, я мало что извлек из них, разве что увидел реминисценции некоторых ее навязчивых галлюцинаций и яркий пример перенесения. [10] В ее фантазии место Дон Жуана занял один из моих сыновей, которого, разумеется, пациентка никогда в жизни не видела. Совершенно ясно, что таким образом она выразила желание занять место моей потерянной дочери, породнившись со мной. Когда я указал на это, фрау Анна смущенно сказала, что просто пошутила, «чтобы немного развеселить вас».

10

Ubertragung, перенос пациентом на психоаналитика чувств, испытываемых к другим людям, как правило, к родителям.

Посчитав непосильной задачей работу с целым потоком фантастических образов, я предложил пациентке составить дома, придерживаясь сдержанного и приличного стиля, собственное толкование текста. Она не без основания посчитала мою просьбу упреком, и мне пришлось заверить фрау Анну, что «либретто» представляет необычайный интерес. Через несколько дней, она пришла с детской тетрадкой, исписанной ее неровным почерком. Затаив дыхание (почти в буквальном смысле, ибо снова начала задыхаться, правда, симптомы проявились в легкой форме), она ожидала моей реакции. Просмотрев несколько страниц, я понял, что вместо того, чтобы проанализировать свое сочинение, как я просил, она решила создать расширенную версию первоначального варианта, еще больше разработав каждый эпизод, так что у нас не прибавилось ничего, кроме работы, ведь мне предстоял поистине геркулесовский труд изучить столь выдающийся по объему и неряшливому исполнению текст. Хотя она до некоторой степени смягчила грубую откровенность сексуальных сцен, перед нами предстал эрогенный поток, настоящее наводнение иррационального и чувственного; говоря образно, волны были уже не такими высокими, но они затопили несравнимо большую площадь. Мы имели дело с воспаленным воображением, сбросившим узы здравого смысла, подобно деньгам в те злосчастные месяцы — целого чемодана бумажек не хватало даже на буханку хлеба. Мы потратили час на бесцельную беседу, потом я заверил ее, что внимательно изучу текст, когда выдастся свободное время. Чем больше я читал, тем явственней сквозь вызывающе аляповатую личину проглядывал некий смысл. Многое здесь являлось чистейшим воплощением желаний, приторным, если не отвратительным примером подобного рода, но попадались места, исполненные не без таланта и подлинного чувства, — описания, заставляющие вспомнить о вечном, вкрапленные в эротическую фантазию. Невольно вспоминаются слова Поэта:

«Безумные, любовники, поэты — Все из фантазий созданы одних». [11]

Я закончил чтение с уверенностью, что содержимое детской тетрадки содержит все ответы, если только мы в состоянии их извлечь.

Существует шутливая фраза: «Любовь — это тоска по родному месту»; всякий раз, когда человеку пригрезится какой-нибудь край или район, и он во сне говорит себе: «Мне все кажется знакомым. Я уже был здесь», мы вправе истолковать подобную местность как символ материнских детородных органов, либо ее тела в целом. Те, кому я давал возможность в познавательных целях изучить дневник фрау Анны, неизменно испытывали упомянутое выше чувство: «белый отель» им знаком, так как представляет из себя тело их матери. Это место, где не существует греха, нет тяжкого груза нечистой совести, терзающей нас, — на сей счет пациентка говорит нам, что потеряла по дороге багаж и явилась, не обремененная даже зубной щеткой. Отель общается с нами языком цветов, запахов и вкусов. Не стоит пытаться уложить в рамки жесткой классификации его символы, как делали некоторые ученики. Например, утверждали, что холл отеля является ротовой полостью, лестница, ведущая в номера, соответственно, пищеводом (по мнению других, актом совокупления), балкон — грудью, окружающие здание пихты — лобковыми волосами, и так далее; гораздо более существенным фактором для правильного толкования выступает общая атмосфера белого отеля, его беззаветная преданность оральной активности, — брать в рот, сосать, кусать, жевать, глотать, — со всем нарцистическим упоением младенца, припавшего к материнской груди. Мы видим здесь безграничную единичность самых ранних лет ребенка, аутоэротический рай, карту нашей первой страны любви, нарисованную со всей belle indifference одержимым пером истерика.

11

Шекспир. Сон в летнюю ночь, пер. Т. Щепкиной-Куперник.

Как кажется, текст свидетельствует о чрезвычайно глубокой, превосходящей Эдипов комплекс, идентификации пациента со своей матерью. Удивительным здесь является разве что необычайная сила, с которой она проявляется в данном случае. Грудь — первый объект любви; младенец, припавший к соску, стал прототипом всех любовных отношений. Нахождение объекта любви в период половой зрелости по сути означает возвращение к однажды уже совершенному открытию. Добросердечная мать Анны, привыкшая наслаждаться жизнью, передала девочке аутоэротизм, [12] и таким образом, дневник пациентки выражает стремление вернуться во времена, когда безраздельно властвовал оральный эротизм, а между матерью и ребенком существовала идеальная связь. Поэтому в «белом отеле» Анна и окружающий ее мир неразделимы: все поглощается целиком. Вновь рожденное либидо преодолевает любые потенциальные препятствия и угрозы, как черный кот, который в ее рассказе снова и снова, находясь на волосок от гибели, остается невредимым. Это «хорошая сторона» белого отеля, его гостеприимная щедрость и открытость. Но каждый миг, особенно во время наивысшего блаженства, над всем нависает зловещая тень разрушения. Мать, всеблагая повелительница их мира, собирается посетить роковой отель.

12

В тексте также имеются свидетельства, что она помогла дочери пройти через последующие стадии развития с минимальным использованием принуждения. Несколько мест в «дневнике» указывают на то, что Анна выработала достаточно непредвзятое и здоровое отношение к соседству ануса с мочеполовыми органами, которые (по определению Луи Андреас-Саломе) «в случае женщины как бы берутся природой у него взаймы».

Теперь меня не покидало нелепое чувство, что я знаю о фрау Анне абсолютно все, кроме одного — причины развития истерии. Возник и второй парадокс: чем больше я убеждался в том, что «гастейнский дневник» пациентки представляет собой исключительный по смелости документ, тем сильнее она стыдилась, что написала подобную гнусность. Она понятия не имела, где могла услышать грязные выражения и не понимала, почему использовала их в своем сочинении. Она умоляла меня уничтожить записи, говоря, что они всего лишь дьявольские обрывки мыслей, порожденные «завихрением в голове» — следствием радостного возбуждения из-за того, что боль снова отступила. Я отвечал, что стремлюсь лишь добраться до истины, которую, по моему убеждению, содержит этот примечательный документ. Какая удача, добавил я, что вам удалось обмануть бдительность охраны, цензора-контролера, стоящего на пути в белый отель!

Она с величайшей неохотой согласилась изучить вместе со мной свое сочинение, останавливаясь на тех местах, которые вызывают какие-либо ассоциации. Рецидив затрудненного дыхания, проявившийся в легкой форме, уже прошел, она была твердо убеждена, что полностью излечилась, и не понимала, почему я настаиваю на дальнейшей работе. К счастью, находясь под влиянием эффекта перенесения, она не желала совсем прекращать наши встречи.

«Белый отель, — начала она, — это место, где мы остановились. Мне нравится отдыхать в горах, я испытала такое облегчение после кошмаров Вены! Но мне хотелось, чтобы там было еще и озеро, огромное озеро, потому что возле воды я чувствую себя свободнее. В нашем отеле имелся зеленый плавательный бассейн, и у меня он превратился в озеро! Большинство персонажей — это те, кто отдыхал вместе с нами. Там собралось невероятно пестрое общество, — наверное, люди пытаются сейчас восстановить привычный образ жизни, нарушенный войной. Например, среди нас присутствовал один английский офицер, очень церемонный и вежливый, прямой как палка, его контузило на фронте во Франции. Он писал стихи и показывал мне одну из своих книг. Я очень удивилась, несмотря на то, что, насколько я могу судить, поэт из него вышел не очень хороший. Майор постоянно упоминал племянника, который должен приехать чуть позже, чтобы покататься вместе с ним на лыжах. Но я услышала, как кто-то сказал, что на самом деле племянник погиб в окопах. Однажды майор созвал всех на собрание и объявил, что на нас могут напасть. Я подумала, что смогу создать из такого происшествия забавную сцену, ведь существует столько вещей, которых мы не понимаем, наподобие осенних листьев и звездопада».

Тут я прервал ее и спросил, может ли она связать навязчивое уподобление падающих звезд цветам с каким-нибудь эпизодом из раннего детства.

«Что вы имеете в виду?»

«Помню, вы сказали, что медузы под водой выглядят точь-в-точь как голубые звезды».

«Да, верно! По утрам, как только вставала, я сразу же бежала на берег посмотреть, заплыли к нам за ночь еще медузы, [13] или нет. Ну, конечно, я включила туда многое из своего прошлого. У нас в Одессе была маленькая японка горничная, и она мне часто декламировала хоку, — крошечные стихотворения, — когда наводила чистоту в комнате. Я почему-то подумала, что ей надо подружиться с английским военным из Гастейна, они оба совсем одинокие и любят поэзию. Майор казался таким грустным, он постоянно упрашивал всех сыграть с ним в биллиард. Да, там смешалось прошлое и настоящее, как и во мне самой. Например, русский, — это мой друг из Петербурга, каким я его сейчас представляю. Он занимает довольно высокий пост. Я видела его имя в газетах».

13

Фрау Анна употребила русское слово «медуза». Еще один пример периодического использования пациентом иностранных выражений, на которые следовало обращать особое внимание.