Белый Шанхай. Роман о русских эмигрантах в Китае

— Я почти ничего не знаю о России. Это удивительно: у наших стран такая протяженная граница, но даже образованные китайцы вряд ли назовут больше трех русских городов.

— У нас тоже мало что знают о Китае, — осторожно отозвалась Нина. У нее немного отлегло от сердца: кажется, Бинбин не обиделась на нее.

Они начали рассказывать друг другу, что китайцы думают о русских, и что русские — о китайцах.

— Вы не показываете, что у вас на уме, — произнесла Нина. — Совершенно непонятно: то ли вы не хотите разговаривать с нами, то ли что-то скрываете, то ли вовсе ничего не чувствуете.

— В Китае неприлично выставлять себя на всеобщее обозрение, — объяснила Бинбин.

— Наверное, белые кажутся вам страшно невоспитанными?

— Мы понимаем, что вы другие.

Когда Нина завела речь о китайском кинематографе, ледок окончательно растаял.

— До выхода нашего фильма я думала, что эта история никого не заинтересует — у каждого дома такое «кино», — рассказывала Бинбин. — Но многие узнавали в героях себя или своих дочерей, и те, кто никогда никому не сочувствовал, вдруг осознавали, каково это — быть вещью с бьющимся сердцем. Искусство — это единственное, что заставляет тирана посмотреть на мир глазами жертвы и усомниться в своей правоте.

Нина никак не ожидала услышать такие рассуждения от китайской девушки. Ей даже сделалось не по себе: вдруг ее задумка покажется Бинбин слишком приземленной? Ведь календари с хорошенькими актрисами вряд ли могли считаться настоящим искусством.

Но когда Нина описала свою идею Бинбин, та аж просияла:

— На этом наверняка можно заработать! Цветной плакат — единственное украшение в доме бедняка, а сколько этих бедняков в Китае?

Бинбин попросила всего пять долларов в день: оказалось, что шанхайские киноактеры не были избалованы высокими гонорарами.

— Договорились! — воскликнула Нина и на радостях стиснула ладонь Бинбин.

Та не только не отшатнулась, но и ответила ей крепким рукопожатием.

6

Случилось чудо: Нина получила весточку от Клима и окончательно воспрянула духом. Жив! Пусть их разделяли сотни миль, пусть будущее было до крайности неопределенным, но Нина уже не смела жаловаться на судьбу.

Обмениваясь телеграммами, полными иносказаний и намеков, они договорились, что Клим тайком вернется в Шанхай, а потом они переедут в другой город. Для этого нужны были деньги, и Нина с головой ушла в дела издательства.

Под мастерскую она сняла небольшой домик на Бабблинг-Уэлл-роуд. В качестве моделей Бинбин пригласила подруг, и Нина усадила художников за работу.

Времени на рисование было в обрез: торговцы календарями съезжались в Шанхай в ноябре и собирались в чайной «Павильон зеленого лотоса», чтобы посмотреть образцы и назначить цены, исходя из продаж предыдущего года.

Художник Шао, ворчун и пессимист, сказал, что десять лет назад кто-то уже пытался продавать календари с китаянками, изображенными на европейский лад, но дело не пошло.

— Мы только время зря теряем, — бормотал он, пожевывая конец тонкой кисточки.

Бинбин сердилась на него:

— Времена меняются! На премьеру моего фильма людей приходилось заманивать: в жару им обещали полотенца, смоченные в ведре со льдом, а первую катушку крутили бесплатно. До нас никто не делал ничего подобного, но мы попробовали и добились успеха! Продолжение фильма хотели смотреть все!

Нине было приятно, что Бинбин вступается за ее детище: ей хотелось видеть в ней не только наемную сотрудницу, но и подругу. Их многое сближало, но различий и разногласий тоже хватало. Нина мечтала об открытости, страсти к работе и посиделках до полуночи за разговорами по душам. А Бинбин хотелось предсказуемости и гарантированного обеда в двенадцать часов. Было совершенно непонятно: она старается угодить хозяйке или для нее действительно важен успех предприятия?

Бинбин быстро поняла, что Нина взялась за дело, в котором ничего не смыслит, и это выводило ее из себя.

— Почему вы попросили модель закинуть руки за голову? — спрашивала она.

Нина оправдывалась:

— А что она сидит, как в церкви?

— Китайцы — добродетельный народ, и если поза девушки будет вульгарной, ваши календари купят только пьяные солдаты!

— Руки за головой — это вульгарно?

— Конечно! Это приглашающий жест!

Кроме того, они не могли разговаривать о политике. Бинбин считала, что Китаю нужна революция, которая сметет преступных губернаторов и покрывающих их «белых дьяволов».

— Вы не понимаете, чем это кончится! — в сердцах говорила Нина. — Революция — это голод и произвол в тысячу раз худший губернаторского!

— А это не произвол, что китайцев в их собственной стране не считают за людей? — возмущалась Бинбин. — Что, по-вашему, надо сделать, чтобы белые начали вести себя как гости, а не как завоеватели?

Лучше было не затрагивать эту тему, чтобы не ссориться.

К началу закупок у них была готова дюжина календарей, и торговцы из «Павильона зеленого лотоса» согласились взять на распространение пробные партии. Нина и Бинбин были так счастливы, что устроили в мастерской пир для художников и моделей.

Шао с опаской пробовал русские пирожки и говорил, что мир сошел с ума: люди едят невесть что, делают то, что не положено, и забывают молиться духам предков.

— Вот погодите: добром это не кончится! — ворчал он, поглаживая себя по сытому животу.

На следующий день Нина отправила телеграмму в Кантон: «Товар ушел, ждем приезда поставщика для обсуждения планов работы». Но Клим не ответил ни на это послание, ни на последующие.

Глава 17 Немецкий агент

1

Даниэль Бернар работал на немецкую военную разведку и считал, что у человека его профессии могут быть связи, но не привязанности. С каждой из своих женщин он был щедр и любезен, но тут же оставлял их, если они посягали на его свободу.

Он женился на Эдне только потому, что ему надо было войти в шанхайское общество и наладить связи с капитаном Уайером. Тот был незамысловатым типом, и управлять им было проще, чем вьючным ослом. Капитан боялся сильных, презирал слабых и при этом постоянно путал, кто есть кто. Насчет себя он тоже заблуждался: ему казалось, что если люди уступают ему дорогу, то это происходит из-за особой почтительности. Уайеру даже не приходило в голову, что то же самое случается, когда в трамвайный вагон влезает вонючий пьяница, и все шарахаются от него, боясь запачкаться или подхватить вшей.

Даниэль уверил свекра, что является отпрыском знатной фамилии, и этого оказалось довольно, чтобы заручиться поддержкой полиции во всех делах: как и многие разбогатевшие мужланы, Уайер испытывал священный трепет перед аристократией. Во время войны он с гордостью рассказывал о грандиозных операциях, которые проводил его зять, не догадываясь, что хлопок, шелк, свинец, медь и прочее сырье, вывозимое Даниэлем из Китая, предназначались вовсе не для нейтральной Испании, а для воюющих на два фронта Германии и Австро-Венгрии.