Белый шиповник. Сборник повестей

– Не пойду я!

– Да ты не бойся! Тётя Паша спит уже, - шепчет Серёга. И правда, из-за загородки раздаётся такой храп, точно шкаф с посудой двигают или танк идёт.

– Я не боюсь, - говорю я.
– Не хочу, и всё.

– Это он выделяется!
– пищит Липский.
– Показывает, какой он особенный. Или влюбился в кого-нибудь - пугать не хочет.

Сам Липа уже простыню на голову натянул. Только он больше смахивает не на привидение, а на тощего зайца.

– Просто дрейфит на улицу идти, - Федул говорит.

– Ничего он не дрейфит!
– говорит Серёга.
– Он просто ещё не петрит, какую мы мощную штуку надумали. А он пойдёт. Он настоящий друг.

Взял я простыню, надел сандалии, и мы пошли, хотя мне идти совершенно не хотелось. Стали дверь открывать, а она как заскрипит.

– Эй, вы куда?
– поднял с подушки голову Колька Осташевский.

– Не твоё дело!

– Подождите, я с вами пойду.

– Бежим!
– шепчет Серёга.
– Меньше народу - больше кислороду.

Выскочили мы из дому. Темно. Ничего не видать. Вроде и недалеко отбежали, а не сообразить, куда идти нужно. Холодно, ветер дует. Мы сразу намёрзли. Мы же в одних трусах. Пробежали чуть вперёд. Друг за друга держимся.

– Стойте!
– говорит Серёга.
– Бабский дом не в этой стороне.

Пошли в другую сторону и сразу упёрлись в болото - Липский завяз, захныкал:

– Вот, сам не знаешь, а ведёшь! Тут вообще никакого болота не было… Простудить меня хочешь, у меня и так горло болит. И сандалия из-за тебя утонула…

– Сандалия, горло! Поменьше бы в пруду своих тритонов ловил.

– Постойте, - говорю, - не ругайтесь! Сейчас, может, выйдем. Лагерь забором обнесён, так? Куда ни пойдём, обязательно в забор упрёмся, а там по забору на дорожку выйдем, что от ворот к палатам идёт.

– Хрустя!
– говорит Серёга.
– Иди ищи дорогу. А мы этому дураку будем сандалию искать.

Пока я был с ребятами, ещё ничего, не страшно было, а как отошёл от них, стало мне не по себе. Деревья где-то невидимые шумят, ветер воет, простыня на мне развевается, по ногам хлещет, ноги по траве скользят. В голову лезут всякие мысли про привидения. От этого у меня зубы начали стучать.

Но вышла луна и всё осветила. Вон палата наша белеет, а вон ребята идут, в простыни завёрнутые. Вот ведь что в темноте происходит: я думал, от ребят иду, а оказывается - к ним.

– Эй!
– кричу.
– Пугальщики! Вон наша палата!

Они почему-то сначала присели все трое, а потом кинулись бежать в разные стороны. Я, конечно, побежал за ними. Что они, с ума посходили? Догнал одного, схватил за простыню, она у него на шее завязана. Он упал - сипит, как чайник:

– Ма-а-а-а-ма…

Смотрю, а это Колька Осташевский! Это он, значит, как только мы ушли, других мальчишек подговорил привидениями нарядиться. Стал я ему вдалбливать, что я Хрусталёв, вдруг из кустов Федул вылетает.

– Привидения! Привидения!
– кричит. Нас увидел - совсем ополоумел.

“Ну, - думаю, - если вам так нравится друг от друга бегать - бегайте хоть всю ночь, я вам не помощник”. Свернул простыню и пошёл в палату. Теперь мне совсем не страшно, потому что светит луна и звёзды. Я люблю звёзды. Это, наверное, потому, что нас, когда шла война, по ночам не бомбили и можно было выйти погулять. Я спал днём, а ночью дышал свежим воздухом. И если днём просыпался, то всё спрашивал: “Есть звёзды?”

Я поднялся на крыльцо нашего домика и споткнулся о ведро. Странно, когда уходили, никакого ведра не было. Кто это его поставил?

От луны светло в палате. Пошёл я к своей койке, смотрю, а на ней лежит кто-то. Батюшки, да ведь я в девчоночную палату зашёл! Скорей нужно мотать отсюда! Пошёл я к выходу на цыпочках, слышу - кто-то плачет. Тоненько, жалобно. Я остановился, послушал. Но могу я уйти, когда человек плачет.

– Эй!
– шепчу.
– Кто это плачет?

Затихло. Потом опять всхлипывать начало - на крайней койке. Я подошёл, присел на корточки около головы. Смотрю, а это наша Ирина-Мальвина разливается.

– Осипян, ты чего?

– Ой, кто это?

– Я. Хрусталёв. Я к вам в палату нечаянно зашёл. Ты чего ревёшь?

– Домой хочу!
– всхлипывает Ирка.
– Никак уснуть не могу.

– Это, - говорю, - потому, что у тебя тоска. Ты нервничаешь, вот и уснуть не можешь. Ты успокойся, а то от тоски даже заболеть можно.

– Как я могу успокоиться! Тут же темно.

– А ты подумай, как будет хорошо, когда домой вернёшься. Твоя мама пирог испечёт, я к вам в гости приду. Тоже чего-нибудь интересненькое приносу…

Ирина уже не плачет. Только всхлипывает и дрожит. Я её по голове погладил. Ну и что, что она плачет. Скучает, маленькая ещё. А слёзы, они ведь без спросу текут.

– Мне бабушка всегда на ночь сказки рассказывала…

– Ха!
– говорю.
– Да я тебе сказок хоть тыщу миллионов расскажу. Есть такие специальные сказки для девчонок про принцев и принцесс. Они в книжках записаны, а я знаю сказку, которая нигде не записана, потому что случилась с моим папой, когда он маленьким был. Это сказка про рябую курочку.

– Ой, я её знаю!
– затараторила Ирка.
– Жили-были дед и баба… была у них курочка Ряба.

– Не Ряба, а рябая курочка, вот именно, что это другая сказка.

– Ну, тогда рассказывай.

– Пошла хозяйка на рынок со своим сынишкой. Это моя бабушка с моим папой, когда он совсем маленький был. Смотрят, к одной телеге за ножку курочка привязана. Маленькая, взъерошенная. Её не то что били, а тащили за телегой без внимания. Мальчик говорит маме: “Давай купим курочку”. А мама отвечает: “Да у нас же есть куры дома”. А он говорит: “Мне эту жалко, её совсем замучают”.
– “Ну, раз жалко, - говорит мама, - давай купим”.

Принесли они курочку домой, выпустили во двор. Во дворе гуси ходят, куры толстые, мясные, называются Арпенхтон, индюк весь напузырился, хохлом своим красным машет. Рябенькая курочка и так маленькая была, а тут вообще вся в комочек сжалась, совсем крошечная стала. Начали корм раздавать - все рябенькую курочку обижают, пришлось мальчику её отдельно кормить.

– А чего ж за неё петух не заступился?
– спросила Ирка.

– А он дурак был. На заборе только сидел да кукарекал. Ему вообще на неё наплевать было. Вот курочка немножко окрепла и стала клохтать. А если курица клохтать начинает, значит, она хочет цыплят выводить. Взял мальчик лукошко, постелил туда соломки, мама ему яиц дала, поставили под крыльцо. А курочка вокруг бегает, кричит: “Мало, мало!” Пришлось ещё яиц подкладывать. Еле курочка смогла их все накрыть.