Белый шиповник. Сборник повестей

– А сколько тебе лет тогда было?
– спросил, прищурившись, Серёга.

– Как сколько? Три года.

– Ха-ха-ха!
– засмеялся Серёга, а за ним и Липа начал подхихикивать, и все ребята невольно заулыбались.
– Три года! Да разве в три года можно что-нибудь запомнить? Это тебе рассказывали всё, вот тебе и кажется, что помнишь.

– Тебе рассказывали и нам рассказывали!
– кричал Липа.
– Так что разницы никакой, подумаешь, он “почти что на фронте был”!

От возмущения у меня даже голос сорвался.

– Помню!
– закричал я.
– Помню! Меня зенитчики американской тушёнкой кормили! В шинель заворачивали! Я взрывы помню! Они были длинные, то есть высокие, как деревья, и чёрные! Их было много - как лес!

– Ха-ха-ха!
– закатывался Серёга. И ребята за ним посмеивались.

– Помню!
– кричал я.
– Помню! Мы один раз проснулись, потому что тихо стало. Не стреляют! И вроде как поют. Мы с бабушкой выскочили - батареи нет. Ночью ушла. Я на бугор полез… Бабушка не могла, она старенькая. Я на бугре стою. А за бугром дорога - и по ней солдаты наши идут! Много! Рота за ротой. И поют все! Я им рукой махал, и они мне махали! Я помню! Касками махали! Кричали что-то!

– Может, и помнит, - сказал Федул.
– А может, ему кажется, что он помнит…

– Да врёт он всё!
– заключил Липский.
– Он же хиляк, вот и хочет изо всех выделиться, как будто помнит. Он и в футбол-то играть не умеет…

Я поднялся с кровати. Оделся и пошёл вон из палаты.

Куда мне идти? У дяди Толи гость. С Ириной-Мальвиной я рассорился. А мальчишки мне не верят. В спину мне загудел горн: “Вставай, вставай - рубаху надевай!”

Я оглянулся. Как же это так получилось? Я уже на дороге и уже разулся, чтобы речку вброд перейти. Вот я куда иду - в конюшню! К лошадям иду. Потому что я всё время думаю о них. Они большие, они добрые, они так пахнут! Я хоть одним глазком на них погляжу - и обратно…

Конюх не удивился моему приходу, и уже через несколько минут я носил тяжёлое ведро от колодца в конюшню. Лошади косили на меня фиолетовые глаза, нюхали воду и осторожно трогали её мягкими губами.

И таким покоем была полна конюшня, что все мои обиды улеглись сами собой. “На что я обиделся?
– думал я.
– На то, что мальчишки не поверили мне. Так ведь действительно странно, что трёхлетний малыш всё запомнил. Липский сам хилый, слабее всех, он завидует, что я настоящую войну видел, а он только в книжках про неё читал”.

– Ну, спасибо, - сказал дядя Коля.
– Ступай к себе, а то небось ищут тебя уже.

Я бежал вприпрыжку обратно. Через поле, через лес. Время от времени нюхал свои ладони, потому что они пахли конём, и от этого запаха мне становилось весело на душе. Меня даже не огорчило, что Алевтина Дмитриевна полчаса ругала меня за самовольную отлучку и что ребята гоняли в футбол, а мне как всегда не нашлось пары - и пришлось быть запасным.

Я был около коней, и мне казалось, что я знал что-то такое, что другим людям неизвестно.

– Хрустя!
– сказал Серёга, когда мы улеглись на ночь и пионервожатая погасила свет.
– Ты на нас не сердись, может, ты и правда помнишь. Может, у тебя такая память.

– Гений в трусиках!
– сказал Липский, но Федул ткнул его в темноте кулаком, и он замолчал.

– У нас к тебе дело есть. Ты тут всё знаешь вокруг лагеря.

– Да ну, я только в село дорогу знаю…

– Всё равно, - сказал Серёга, - а мы вообще только на прогулку выходили. Ты видел, где сапёры работают?

– Да. Дядя Толя говорил где.

– Ну вот, айда завтра на разведку!

– Ладно, - сказал я.
– Когда немцы под боком, оружие не помешает.

Я представил, как вхожу в лагерь, весь обмотанный пулемётными лентами, с автоматом на груди. Вот Ирина-Мальвина ахнет!

– Тут мне парень из второго отряда показывал штык немецкий и две гильзы от снарядов. Это в лагере нашли! Можешь себе представить, что можно найти, где разминируют!

– Хорошо бы пулемёт принести, - сказал мечтательно Федул.
– Поставили бы в столовой на крыше, и чуть что - сразу “та-та-та”!

– Да нам пулемёт и не сдвинуть. Он тяжеленный!

– Дурачок ты! У него же колёса…

Мы долго ещё говорили об автоматах, пушках, танках.

Глава восьмая

РАЗВЕ ТЫ СОЛДАТ?

После завтрака я сунулся было на кухонный двор и с удивлением увидел, что дрова ожесточённо колет тётя Паша.

– Будь ты трижды проклято!
– приговаривала она, вытягивая завязнувший топор из чурбана.

– А где дядя Толя?

– Заболел.

– Как заболел? Где он? Я его навещу.

– Иди, иди с богом. Нельзя его навестить. Иди, иди отсюда.

– Борька! Хрустя!
– кричал Серёга.
– Борька! Куда ты делся? Ты что, забыл? Собрались идти, а ты сбежал куда-то!

– Всё в порядке!
– сказал Федул.
– Алевтина думает, что вы полочки к выставке выпиливаете. Часа три не хватится. До обеда успеете?

– Постараемся.

Мы пошли к забору, где ещё с ночи была выломана доска.

– Интересненько!
– услышали мы за спиной.
– Ладно-ладно! Всё-всё будет сказано.

Мальвина! Она стояла на крыльце своей палаты и готовилась позвать пионервожатую. Я погрозил ей кулаком.

– Сорваться хотите? Забор сломали! Всё-всё будет сказано.

– Осипян!
– сказал я.
– Иди сюда.

– Не бойся, Ира!
– прощебетал Серёга.
– Он драться не будет.

– Ну?
– Она подошла к нам вразвалочку. Но чувствовалось, что умирает от любопытства.

– Человек ты или кто?

– Да ладно тебе, - остановил меня Серёга.
– Дай честное октябрятское, что никому не скажешь…

– Вот ещё!

– Ты немцев видела?
– спросил Серёга.
– Так вот, мы за оружием идём. Нас защищать!

Ирка даже побледнела.

– А где это оружие?
– прошептала она.

– На бывшем переднем крае, на минных полях, - гордо сказал Серёга.

– Не ходите! Не ходите!
– запричитала Ирка.
– Вы же подорваться можете.
– Ирка схватила меня за рукав.
– Боречка, не ходи!

– Пусти ты меня!

– Ира!
– сказал Серёга значительно.
– Понимаешь: надо!