Белый ворон

По такому поводу было предложено драться по пояс голыми – авось, победитель не простудится да и традиции будут соблюдены. Мы остаемся на заднем дворе один на один, стоящими друг от друга на расстоянии десятка ящиков из-под пива, а сигналом к началу поединка должен стать кошачий вой, сымитированный многопрофильным Вохой.

Андрей тут же продемонстрировал свое высокое искусство, чтобы какой-то настоящий кот своими несдержанными воплями не испортил начало представления без зрителей. Андрей гнусно мяукал, и мне сразу стало ясно, что в Педриле погибает великий педагог по классу вокала.

Немного успокоившийся Порох потребовал пару минут для разминки, и я согласно кивнул головой. В конце концов, соблюдать последнее желание смертника – это тоже традиция. Бывший штангист занимался какой-то одному ему известной физкультурой, зажав нож с пилой в верху лезвия, а я едва сдерживал улыбку, глядя на его потуги размять плечевой пояс, твердо зная – пусть он хоть все свои мышцы наизнанку вывернет, не поможет. Я его убью. Обязательно. Всенепременно. Иначе вся игра насмарку, зря Костю назначил директором. Он даже не те мышцы разминает, нож – не штанга, наверняка им пользовался, но только когда беззащитных людей стращал или кожу на них резал для острастки.

– Готов! – раздался сигнал Пороха, и мы сбросили на руки секундантов одежду.

Вот и все. Порох готов к труду и обороне. Ничего, сейчас точно готов будешь. И никаких сомнений, рассуждать иначе – означает преподнести себя противнику на тарелочке. Я этого никогда не делал и сейчас изменять своим правилам не собираюсь.

Ребята оставили нас наедине; Порох доказал, что он крут по-настоящему. Не стал рыпаться вперед, сыпать пустыми словами, а лишь дергал накачанными мышцами груди, бормоча что-то под нос. Успокоился, это плохо.

– Слышь, опущенный, – громко сказал я. – Отрежешь мой член, сразу мамке его неси на память. Она его сосать любила, отгружала по самые гланды.

Порох ответил градом стандартных слов, которые, в отличие от Пушкина, мой сын легко выучил наизусть еще в первом классе. На них я внимания не обращал, вполне искренне сожалея, что мы разделись. Не холод был тому виной, а выражение лица противника, продолжающего клеветать о якобы имевшейся между нами половой связи. Дошло до Пороха, что перед ним не разжиревший от сидячей работы фирмач, а серьезный противник. Гораздо серьезнее, чем гусята могли разузнать от своих ментовских дружков. Мое тело стало для него той информацией, которой не было ни в одном из доступных даже Арлекине архивов. На нем слишком много шрамов, своеобразных визитных карточек, что человек с такими отметинами прошел через многое и до встречи с грозным Порохом, а главное – остался в живых.

И в это время раздался псевдокошачий вой.

Порох не подтвердил мои предположения. Он был просто обязан идти вперед прямо навстречу смерти, иного от него ожидать не стоило. Это только в кино люди дерутся на ножах минут пять, чтобы развлечь зрителей. Настоящий поединок с использованием холодного оружия занимает секунды, уж кто-кто, а я знаю. И эти секунды пошли, когда Порох, вытянув руку с ножом, с места не сорвался, а я заметил тонкую веревочку, прикрепленную к кольцу в низу лезвия.

Пока Порох, сделав шаг вперед, посылал свою вторую руку к обуху ножа, я успел среагировать на это движение, метнув в него свой клинок, причем сделал это подсознательно, точно так, как однажды принял верное решение, уйдя от пули, и лишь затем окончательно понял, что меня ожидало, если бы, неожиданно для самого себя, не рванул машину с места.

Только в нашем поединке эта крохотная доля секунды заставила среагировать не совсем правильно. Нож нужно было метать в его широкую грудную клетку, мишень огромная, не спичечные коробки, которые я прошиваю ножами с двух рук на более солидной дистанции. Я швырнул нож в бицепс руки Пороха, развернувшей клинок, потому что откуда-то из недр памяти в мгновение, которое не зафиксирует ни один самый мощный секундомер, пришло изображение этого ножа, вполне соответствующего характеру обитателей нашего родимого дремучего леса даже названием.

“Леший-2”, пила сверху клинка может лишь отвлечь внимание своим грозным видом, а главная опасность сидит в рукояти, снабженной сегментной мембраной, предохраняющей ствол от загрязнения. Выстрел из такого ножа идет по направлению клинка, предохранитель и спусковая кнопка в концевой части холодного оружия. Однако у такого весьма полезного ножика есть один маленький недостаток: стрелять можно только с двух рук; вот почему я среагировал не совсем верно и уделил своим оружием пристальное внимание именно бицепсу, а не груди Пороха.

Гораздо позже, проанализировав этот бой, я понял: молниеносное решение все-таки было единственно верным. Ведь его левая рука двигалась по направлению к правой, и пущенный в грудь нож мог скользнуть по ней.

Порох заревел, его “Леший” упал на землю, и он попер на меня, вырвав левой рукой нож из раны. Я бросился навстречу ему, чтобы поймать на противоходе, и сумел доказать: из нас двоих левша все-таки не Порох. Когда между нами оставался какой-то метр, я резко ушел вниз, а потом, перекатившись на бок, прогнувшись, вскочил на ноги и побежал за катящимся кубарем противником, снимая длинную цепочку с изумительной красоты нагрудным крестом.

Порох тяжело вставал на четвереньки; я от души врезал ему ногой в челюсть, но, вопреки ожиданиям, он все-таки поднялся. Ну и молодец – в глазах темень кромешная, кровь по мозгам молотом грохнула, а он неумело тыкает вперед левой рукой с моим ножом. Нет, Порох, ты любитель на подхвате, настоящий боец обязан одинаково владеть двумя руками. Блокировав его мало чем грозящее движение руки правой, надавливаю пальцем левой головку золотого Иисуса, и на волю прыгнул волнистый булат “Кирк-Нардубан”, скрывающийся в этом кресте добрых полтора столетия. Полоснув резким движением из-под мышки справа по горлу Пороха, отскакиваю в сторону, омывшись в крови.

Противник уверенно пошел затылком вниз, а я, повесив крест на шею, поднял уже вторично и навсегда выроненное им оружие, опустился на колени, словно стремясь поблагодарить Бога, в которого не верю, и сделал то, чего ни в одном самом кровавом фильме не увидишь.

Не потому, что запах свежей крови действует на многих людей практически одинаково, к нему за свою жизнь удалось попривыкнуть, теперь уже организм правильно среагировал на небывалое нервное напряжение и снял его.

Немного постояв на четвереньках, подымаюсь, бросив взгляд на часы. Двенадцать секунд, старею значит, прежде справился бы куда быстрее, не отрыгиваясь после боя. Да нет, это скорее рябовская таблетка обратный эффект дает, я бы этого Пороха и без креста завалил, куда бы он, оглушенный, с одной рукой делся, но его подлый ход с ножиком…

Впрочем, какая подлость, нож он и есть нож, а то, что в нем скрывается ствол, заряженный специальным патроном калибра 7,62 – так это детали. С двадцати пяти метров человека завалить можно, если, конечно, попадешь; стрельба с двух рук из ножа тренировки требует, я ее сам проходил, равно как и из собственной зажигалки. А главное, Порох бы отмазался, когда б ему счастье улыбнулось, пару процентов от исхода поединка я всегда списывал на удачу противника. Выстрела бы никто не услышал, ножом пулю извлеки – и свисти о своей победе. Потому что, если бы успел Порох поднести к ножу вторую руку и нажать на спусковую кнопку, пороховые газы отсеклись специальным поршнем и пошла бы вперед из ствола пуля без звука. Да что звук, вспышки от выстрела не было бы.