(Бес) Предел

— Олесь, хватит уже, — поднимаю голову, натыкаясь на возмущенный Иннин взгляд.

— Что?

— Не криви лицо и дай мне докрасить твой глаз. Или пойдешь петь с одним глазом?

— Нет уж, докрашивай. Я буду послушной.

— Вот и славненько.

Ничего славненького, но жить можно, я хотя бы пару часов в день могу заниматься тем, что люблю. Надо хотя бы за это поблагодарить вселенную.

— Все супер, только может переоденешь брюки и кофту? Лично меня уже бесит черный цвет, — распуская мои волосы, произносит Инна.

— Нет. Мне нравится так. Вообще я ничего такая, да? — смотрю на себя в зеркало и в общем-то мне нравится мое отражение.

— Красотка. Только улыбнись.

— Поводов нет. Знаешь, мне иногда кажется, что лучше было бы, если бы я осталась в том весе.

— Ну чего ты чушь несешь? Посмотри, как все ладненько, девочка-конфетка и я сейчас тебе говорю, как посторонняя завистливая девка.

— Ничего не чушь. Посмотри теперь на меня? — поднимаю кофту, демонстрируя Инне свою грудь. — Когда я выбирала новый купальник, я искала все с бахромой по бокам, чтобы прикрыть этот ужас.

— Какой ужас?! Вообще не понимаю.

— Ты издеваешься? Растяжки, блин! Лучше бы она не вырастала, ей Богу, живут же как-то плоскогрудые и ничего.

— Буду краткой. Олесь, ты дурища каких свет не видел. Твои ахермации тебе явно не помогают, тут нужно идти к психологу. А лучше давай к психиатру сразу.

— Во-первых, аффирмации, во-вторых, с удовольствием бы пошла, и узнала бы почему красивый молодой мужчина влюбляется в замужнюю бабу с детьми, и что вообще он ждет от таких отношений. Но не пойду, денег на это нет, и так на подарки потратилась, да и я хочу купить крем с экстрактом улитки. Говорят, хорошо убирает растяжки.

— Да… тут все хуже, чем я думала, — прикладывая руку ко лбу, констатирует Инна. — Олеся, у тебя все хорошо с сиськами! Стоячие аппетитные девочки. Ну какие к черту растяжки?!

— По бокам на груди. Ты слепая что ли?! Не набрала бы так быстро вес и ничего бы не выросло, и этого, блин, тоже не было бы! — зло произношу я, опуская кофту.

— Олесь, ты никогда не была такой сколько я тебя знаю. Это уже все ненормально, ты же не можешь этого не понимать. Ты сама говорила, что хочешь в будущем малыша, так там вполне вероятно живот будет в растяжках и не только он, и грудь обвиснет от кормления и можно еще продолжать в таком духе, ты действительно думаешь, что это главное?

— Нет, я думаю, что если бы меня любили, мне было бы плевать на имеющиеся недостатки в моей внешности, будь у меня все тело в шрамах, обвисший живот и грудь. Но этого в мой жизни, Инна, увы, нет. А у тебя есть. Несмотря на то, что у тебя не самый лучший пример парня, этот раздолбай тебя любит, так что… все. Не хочу больше об этом говорить.

— Проблема в том, что у тебя есть язык, но ты не умеешь им пользоваться. И это я не о том, о чем ты могла сейчас подумать. Просто нормальные люди, Олеся, разговаривают, а не делают глупых выводов на основе увиденного. Ты даже не знаешь есть ли у твоего Игоря эта самая баба с детьми, вместо этого ты только нюхаешь его подушки. Все, не хочу тебе портить настроение перед выступлением, но подумай, что можно воспользоваться тем, над чем ты так упорно работаешь вот уже не первый месяц. Это если что-тело, моя дорогая Олеся. Хватит мямлить! Надела шикарное нижнее белье и пришла к нему в спальню, и если уж твой долбанутый Игорь не клюнет, то пошли этого идиота на фиг. Обрати внимание на нашего шеф-повара, который мысленно тебя уже отжарил сотни раз. Все, пошла петь!

Ответить что-либо на произнесенную Инной речь, я просто не смогла. Мало того, что она меня буквально выперла в зал, так я еще банально не знала, что ей ответить, ведь сложно не признать, что в чем-то она определенно права, по сути я действительно трусиха, которая ни на что не может решиться.

Немного отдышавшись и собравшись с духом, я прошла в зал мимо столиков, отмечая про себя, что несмотря на праздничный месяц май, людей в ресторане стало действительно больше. И это ведь моя заслуга, надо радоваться своим достижениям, а не слезы лить. Инна полностью права.

Как всегда выхожу на сцену, ни капли не волнуясь по поводу выступления, но стоит мне только взглянуть в зал, как у меня тут же начало выпрыгивать сердце из груди. Хорошо хоть коленки не трясутся и дыхание не спирает. Одна часть меня дико рада его присутствию в зале, а другая нет. Вот уж чего-чего, но доставить удовольствие как я лажаю в пении, я Игорю не дам. Раз пришел, так слушай. На автомате здороваюсь с залом заученными фразами и даю знак включить музыку. Ну, с Богом.

Глава 38

Откидываю голову на сиденье и зажмуриваю глаза, ибо больше не в силах смотреть на окружающее меня пространство и раздражающий свет от фар. Если бы я снова был пятнадцатилетним пацаном, то со стопроцентной уверенностью сказал бы, что у меня простуда: виски и затылок разрываются от давящей боли, жуткая светобоязнь и противная ломка. Вот только я уже не пацан и знаю, что дело не в гриппе или любой другой похожей болезни. Полежать и оклематься через несколько дней у меня не получится, ибо рой мыслей, витающих в моей голове, просто не даст мне этого сделать. И ломка тоже не пройдет, это не реакция суставов на повышение температуры, это все те же чертовы мысли, не дающие мне ни минуты покоя, выворачивающие меня наизнанку.

Еще полгода назад, так же сидя в машине, правда под окнами офиса Елены, я думал, что хуже быть просто не может. Сейчас же в очередной раз убеждаюсь, что все познается в сравнении. Если тогда были разъедающие мысли о Марине, то теперь в моей голове происходят бои под названием «кто займет пальму первенства». Одно полушарие занимает Марина, другое Олеся, и, кажется, вторая начинает перебираться и на сторону моей жены. Лучше бы я перетрахал всех проституток города, даже так было бы менее противно. Перед этим можно хотя бы натянуть гондон, а после отмыться, голый секс и ничего больше. А вот смотреть на жену, гладить ее руки и думать о другой? Вот от этого отмыться не получится. Это оседает в голове, а не на теле, которое можно с легкостью вымыть.

Понять, как и почему все так сложилось, большого ума не надо. Просто я осознаю, что «внезапно» возникшее наваждение под названием «Олеся» вовсе не внезапное. В данном случае, я сам себе вырыл могилу. Медленно, по одной горсти земли ежедневно и вот яма готова. Надо было с самого начала сделать то, что сказала Елена, а именно дать денег и отвезти ее к врачу. И все, на этом наши пути бы разошлись, и я действительно забыл бы о ней. Сейчас же просто закономерный исход той маленькой ниточки, из которой я сам сплел огромное полотно. Сам…опять во всем виноват сам. Понимаю, что еще несколько дней и я сорвусь. Либо реально выгоню Олесю и поселю ее где-нибудь далеко от себя, либо второй вариант, к которому больше тяготит моя головушка: тоже выгоню из дома, только не ее, а себя вместе с ней, и запру нас двоих где-нибудь в глуши, например, в горах, на недельку или больше. Без телефона, интернета и прочих радостей двадцать первого века. Пересчитаю все имеющиеся у нее родинки, дотронусь наконец-то до всех частей ее тела… Да, Боже мой, у меня никогда не было проблем с фантазией, что и как делать с женщиной. Вот только Олеся не моя женщина, да и называть ее этим словом даже язык не поворачивается. Девчонка. Самая что ни на есть восемнадцатилетняя девчонка. Твою мать, восемнадцать! И я женат. Сука! Какая же я сука…

Нет, надо собраться и выгнать ее, и не только из дома, но и из ресторана тоже. Дать денег и вообще не знать где и как она устроилась. Ведь, если она останется работать в моем ресторане, то какая на хрен разница, что ее не будет дома, если я все равно почти каждый вечер стою на этой долбанной парковке и могу в любой момент ее увидеть? Черт, но ведь, если я выгоню ее отовсюду, то думать-то все равно не перестану. Нет, это какой-то долбанный замкнутый круг!

— Сука, сука, сука!

Открываю глаза и что есть сил херачу рукой по рулю до тех пор, пока не начинают болеть костяшки пальцев. Никогда я еще не был в таком раздрае, собственно так меня никогда и не штормило. Наверное, именно так себя и чувствуют наркоманы при ломке. Но те хоть кайф словили, а я, мать вашу, нет! Ничего не ловлю уже давно, кроме гребаного чувства вины и сжирающей мое нутро совести. Я готов отдать почти все свои бабки, чтобы хоть кто-нибудь уже забрал эту чертову совесть, лишь бы не докучала мне каждый Божий день. Пожалуй, сейчас я готов даже молиться, чтобы получить хоть какой-то знак, если сам ни на что не могу решиться. Как бы моя голова ни была переполнена мыслями и не разрывалась от боли, я понимаю, что дальше так просто не может продолжаться, так или иначе надо к чему-то прийти. Перевожу взгляд на входную дверь, наблюдая, как неспешно люди заходят в некогда успешный ресторан, и понимаю, что на сегодня все.