Беспощадный. Не русские идут

– На раз! – выдохнул Тарасов; это означало вопрос: живы, здоровы?

– Ван, – просипел Нос, включая рацию.

– Ту, – отозвался следом Доктор.

– Сри, – ответил Хохол сдавленным голосом.

Тарасов облегчённо вздохнул: никто не был ранен.

– На два! – Слова означали команду приготовиться к работе по стресс-варианту, который за много лет сотрудничества и проведения совместных операций все выучили назубок.

Выстрел!

Пуля вонзилась в бугорок прямо перед лицом Владислава.

– Три!

Группа «вскипела»: бойцы бросились в разные стороны, качаясь из стороны в сторону, то и дело падая за бугры и камни, перекатываясь на метр-два и снова вскакивая. Поймать их на прицел сейчас не смог бы и профессионал-снайпер, так слаженно и грамотно они побежали, растягивая фронт обстрела и мешая стрелку целиться. Поэтому неизвестный киллер успел выстрелить ещё только раз, потом понял маневр противника и начал отступление.

Однако Тарасов успел заметить, откуда раздался последний выстрел, и метнулся к лесу, переходя в темп.

Ему хватило минуты, чтобы догнать стрелка – тот успел обернуться, поднять винтовку. Тарасов «сделал пластилин» – так назывался приём из техники русбоя, отчего стрелок повернулся вокруг своей оси и упал лицом в сухую подушку лишайника.

В ухе пискнула бусина рации.

– Ищите других! – бросил Тарасов. – Он наверняка не один!

Где-то затрещали кусты, покатились камни.

– Слева от меня! Брать живым!

Удаляющийся топот, треск ветвей, шорохи, каменные шлепки.

Снова пискнула рация.

– Периметр! – коротко сказал Тарасов.

Это была команда Доктору, оставшемуся в лагере, стеречь подходы к лагерю. Он услышал шум в лесу и на всякий случай запрашивал инструкции по рации.

В сотне метров от Тарасова раздался выстрел, затем крик. И всё стихло.

– Голос? – проговорил он.

– Порядок, командир, – отозвался Хан. – Кроме твоего, было ещё двое. Одного задержали, второй сиганул с обрыва в реку.

– Понаблюдай за рекой, вдруг выплывет. Задержанного в лагерь.

– Есть!

Усмирённый Владиславом стрелок (винтовочка у него очень даже недурна, а главное – не наша, немецкая) зашевелился, поднял голову.

На нём была маска – вязаная шапочка-«чеченка» чёрного цвета, и Тарасов одним движением сорвал её.

Смуглое лицо, давняя небритость, усики, глаза мутные, желтоватые, волосы тёмные, грязные, свалявшиеся так, будто были завязаны в косички.

– Привет, – доброжелательно сказал Тарасов. – Кто, откуда, зачем стрелял, кто дал задание?

Стрелок сел.

Тарасов рывком за воротник комбинезона поднял его на ноги.

Он был настолько лёгкий и тощий, что пятнистый комбез болтался на нём как на вешалке.

– Таныш тугел, – пробормотал он.

– Не понимаешь, – огорчился Тарасов. – Что ж, будем искать нетрадиционные методы коммуникации. Руки за голову, шагай.

Незнакомец вдруг бросился бежать, но Тарасов, готовый к любой неожиданности, догнал его и сунул носом в промоину с грязью. Подержал немного, избегая судорожных ударов и летящих брызг, выдернул голову киллера из ямы.

– Больше не будешь? Или тебя доставить в лагерь полумёртвым?

– Ма кирэк, – выбулькнул киллер.

Тарасов вытер ему лицо травой, обыскал, нашёл нож, фонарик, колоду игральных карт, мобильный телефон, рассовал по карманам.

– Всё?

– Анлашылмый.

– По-моему ты ругаешься.

– Ма сэйлэш-ергэ…

– А зря, не стоило бы усугублять своё положение. – Владислав подобрал винтовку тощего. – Вперёд!

Через несколько минут они выбрались на опушку леса, подошли к палаткам лагеря.

Нос и Хан подвели своего пленного.

– Хохол остался на берегу.

Тарасов оглядел напарника тощего.

Он был пониже и покрепче, но тоже не являл собой крутого спецназовца, хотя и был одет в пятнистый комбез образца конца прошлого века. Голова у него была угловатая, составленная из одних бугров, волосы рыжие, борода пегая, нос картошкой и мутные голубоватые глазки-буравчики.

– Будем знакомиться? – спросил Тарасов. – Или ты тоже ничего не понимаешь по-русски?

В глубине глаз-буравчиков незнакомца (лет сорок, наверно) мелькнула тень, но он промолчал.

– Понятно, – огорчённо кивнул Тарасов. – Киллеры не сдаются. Чем он был вооружён?

Нос подал винтовку, такую же, какую Владислав отнял у своего задержанного.

– «Хеклер и кох», недурно. Такие пушки в местных магазинах не купишь. Что будем с ними делать, парни?

– Утопить, – буркнул Нос.

Появился Хохол, неся в руке полусвёрнутую палатку.

– Там у них лагерь разбит, по ту сторону Опухоли, метров триста отсюда. Рюкзаки, бинокли, радиометр – всё немецкое.

– С войны, что ли, здесь сидят? – пошутил Доктор. – В сорок первом как забросили, так и шастают тут по лесам, поезда под откосы пускают.

Тарасов сдвинул брови, и Кирилл смущённо засопел, сообразив, что шутит не к месту.

– Принесите топорик.

Нос нырнул в хозяйственную палатку, вернулся с небольшим топориком для рубки сушняка.

– Руку на плаху.

Хан сдавил запястье рыжеволосого, силой прижал ладонь к чурбачку, предназначенному служить стулом.

– Уговаривать долго не буду, – равнодушно сказал Тарасов. – Ты всё равно заговоришь, я вижу, что ты меня понимаешь, только останешься без пальца. Или вовсе без руки. Выбирай.

Рыжеволосый дёрнулся, пытаясь освободиться.

Нос придержал его за плечи. Хан снова подсунул ладонь под топорик.

Тарасов ударил.

Лезвие топора точно (как он и хотел) срезало ноготь на указательном пальце незнакомца.

Тот вскрикнул.

– Надо же, промазал, – хладнокровно произнёс Владислав. – Держите крепче.