Бестиарий любви в стихах

На свете нет таких причин, Что мысль мою отворотят От Дамы сладостной моей Ни ожиданьем утомлен, Ни находясь в чужом краю, Я не могу о Вас забыть: Нет, сердцем я не отклонюсь От Вас – любовь моя тверда, Я буду всей моей душой Всегда Вас преданно любить! Однако знайте, что теперь Мужей немало развелось, Которым свойственно любить Лишь рядом с дамой находясь — Ложный возлюбленный такой, Как будто камень тороболь. Два камня есть, и таковы Они – писанья говорят — Что если взять и положить Их рядом – тотчас же огонь Их обнимает целиком И кажется – они горят. Но стоит камни отдалить — Огонь тотчас же пропадет, Камням же имя – «тороболь». Подобно, лживые мужи Пред дамой источают лесть, Желая даму обмануть, (Ведь рядом с дамой находясь, Они ей постоянно лгут), Всем своим видом показать Стараясь, что они горят Великим пламенем любви. Да только это все обман, Любовь их лжива и тускла, Ведь истинной любви огонь Не прекращает полыхать. Ведь тот, кто любит всей душой, Тот, чья любовь всегда тверда, Не может о любви забыть, От дамы будучи вдали. Я сам – такой любви пример: Ни на минуту, ни на час Не прекращаю я любить, И ни разлука, ни тоска Моих не уменьшает чувств, Все чаянья мои в Любви И лишь сильней Амора власть, И боль любовная сильней, Когда нет рядом Госпожи, А не когда я перед ней. – Как так? Того не может быть! Сильнее должен ты страдать Совсем не будучи вдали, Но оказавшись рядом с той, Что повергает сердце в жар, Ведь от нее исходит пыл, Что, существо твое объяв, Тебя терзает и томит. Конечно, рядом с Госпожой Ты должен мучаться сильней, Ведь именно тогда огонь Так приближается к тебе, Как пламя светоча к стеклу! – Пусть так, и все ж не правы вы, Что должен я сильней страдать, Будучи рядом с Госпожой: Да, это правда, что она — Источник жаркого огня, Что сердце мне воспламенил — Меня бы меньший жар терзал Если б я сердце отдалил. Но прежде звезды упадут На землю и морской песок Трава покроет, а весной Умолкнут птицы, чем смогу Я сердце приручить мое И отдалить от Госпожи. А даже если бы и мог Я власть над сердцем обрести, То и тогда бы отдалять Его не стал от Госпожи. Оно укоренилось в ней — И уж его не отделить, И никакая злая боль На то не может повлиять. Ведь сердце в ней нашло жилье, Свою обитель и покой, В той, что славней и лучше всех. Зачем же сердцу моему Такое место покидать? Итак, теперь понятно вам: Жар не слабеет потому, Что пламени не прогореть И сердце мне не отдалить. – Но пламя мучит? И не лги! – Нет! – Что же? – Сумрачный огонь! Бывает дымом истощен Огонь, но не спадает жар. И сердце плавится, бурлит, Остынет и опять кипит, А стоит вспыхнуть вновь огню — Я застываю побледнев, Охватывает тело дрожь И трепет, вздохи входят в грудь, То в жар бросает, то опять Я хладом делаюсь объят. Но все же больше, чем огонь Что освещает, воспалив, Страданья мне приносит дым. – Какой огонь, Господь с тобой, Способен скрасить зло любви И что это за страшный дым? – Отчаянье, что так томит И нагоняет в сердце грусть (Ведь нет надежды никакой Мне исцеленье обрести) — Есть беспросветный едкий дым, Тот дым, что пламени вредней. Когда же разойдется дым Мне вдруг становится легко И разливается покой По членам всем, и в этот миг Мне открывается краса Ее прекрасного лица. И кажется, что я попал В залитый негой рай земной. Воистину, быть не хочу Бретани графом, иль Арно Иль всей Испании королем, И даже Францией владеть Я не желал бы, коль взамен Мне предложили бы забыть И никогда не лицезреть Ее прекрасного лица. Благословил ее Господь: Ведь стоит на нее взглянуть — Вся пропадает сразу боль И сладок столь блаженный миг, Что счастье льется через край. Восторг уйдет, придет печаль, Что столько времени прошло С тех пор, как мне последний раз Тот лик прекрасный был явлен. Затем печаль пройдет, впустив Волненья радостного дрожь, Что продолжается пока Мне на нее дано глядеть. Но стоит вспомнить, что пора Мне прочь идти, как в тот же миг Перетекает радость в грусть, Усладу в горечь превратив, Все сердце наполняет боль, Оно сжимается в комок. Как мучает меня Амор, Когда идти я должен прочь! Лишь плач и вздохи мой удел, Лишь мысли горькие. Увы! Как муку ту перенести? Нет, это выше сил моих! Да будь я тверже, чем скала, Не вышло б дольше отражать Осаду, что ведет Любовь. Осаде этой нет конца! Никак причины не пойму, Осады, да и всей войны, И сей войной ожесточен — В ней только муку я обрел, Неутоленной страсти боль; В ней слез и жалоб звук царит, Подмоги неоткуда ждать. Победа мне не суждена, Так для чего же воевать? О, как жестоки те бои, Как изнурительна война, Что уготовил мне Амор! Наград же нету никаких. Совсем не то Амор сулил, Когда к себе на службу брал — А что? – Усладу из услад! Хотя и дорогой ценой. Да если б я заполучил Ту сладость, платы б не жалел. Но как же так: плачу с лихвой — Награды и в помине нет. Немало заплатил Парис, Елену чтоб заполучить. Но ведь платил-то он не зря — Премного сладости вкусил С Еленой рядом возлежа, Пусть поплатился он потом, Но то – потом. А что же я? Плачу плачу, а толку нет. – Но в чем же плата состоит? Плачусвоею чистотой! Ее столь долго я блюду, Хоть то немалых стоит мук. Парис, недаром он герой, В жестоких битвах заплатил За страсть свою, и боль от ран Оплатою любви была. Меня ж терзает и разит Любовь к той даме, чей я друг, И я немало принял ран От собственной любви моей — Сама Любовь пошла войной, Забыв, что я – ее слуга. Я совершенно изможден, И биться дальше нету сил, Какой сопротивляться смысл? — Я слаб, Любовь же так сильна… И вот теперь попал я в плен Любви и содержусь в тюрьме. И коль Амора рассержу, Непослушанье проявив, Мне избавленья не видать, Ведь за провинность быть могу Повешен или же сожжен. Какой же в этом мне резон? Не буду я Любовь сердить, На милость буду уповать — Пусть лучше долго буду ждать, Но Госпожу не огорчу — Ведь у сварливого слуги Надежды на награду нет. Да, буду ждать до тех я пор, Пока не сжалится она. Ждать? Нет! О, Боже! Ждать еще? И эту муку продолжать? Любовь терзает и разит, Невыносима боль от язв, Всего же больше мучит яд, Что в существо мое проник. Но чем же я отравлен был? Мой яд – отсутствие надежд. И если это вправду так, И милость мне не суждена, Что ж, в час недобрый повстречал Ту, коей я Любовь отдал… И все ж поэмы сей в конце Прошенье отправляю вновь: Вас, сердце сладкое, молю Мне снисхожденье даровать! Так долго, право, я страдал, И сердце в жертву приносил, Что боль пришла пора унять, Мне избавленье подарив. А потому я Вас прошу Расположенье и Любовь, Не медля боле, мне вернуть! Теперь же, чтобы никого Из тех, кто труд мой дочитал, Не огорчать, пришла пора Мне наконец себя назвать. Однако, открываться всем Я не желаю. Потому Решил я только намекнуть — Так я себе не наврежу. Итак, я ключ от тайны дам, И кто сумеет тем ключом Воспользоваться – тот поймет, Кто я и как меня зовут. Теперь же обратитесь в слух: Содержит все Прелестный Взор [1] — Там имя и прозванье есть И на народном языке, И на латыни, если знать, Как и какие буквы взять. Теперь подсказкой помогу: Во Взоре этом буквы две Взять нужно и не повторять, От третьей буквы мы берем Лишь половину. Что потом? Что с половиною второй? Ей примененье я найду, Когда прийдет на то пора. Нам до разгадки далеко — Необходимы только семь Букв, чтобы имя написать — Из букв, что в Милом Взоре есть [2] Нам пригодятся только шесть, Одну два раза нужно взять — Так получается семь букв: Из них одну перевернув, И все расставив по местам, Несложно будет прочитать, Как на латыни я зовусь. О половине не забыл: Ее поставив пред шестой, Последнюю же удалив, Получим имя целиком Мы на романском языке. А из оставшихся трех букв И трех, что в имени моем На языке народном есть, Прозванье можно получить, (Вновь на народном языке), А если две из них стереть — Вмиг перейдет оно в латынь. А в имени моем найдя Три буквы и прибавив к ним Две из прозванья моего, И половину приложив, Мы прочитаем без труда Сладчайшее из всех имен [3] … Здесь Бестиария Любви

1

Т. е. чтобы разгадать анаграмму, нужно провести предложенные автором манипуляции с буквами, составляющими словосочетание Прелестный Взор (Dous Regart в оригинале).

2

Т. е. из десяти букв: Dous Regart.

3

Согласно догадке Арвида Тордштейна, имя автора – Andrieu или Andreus, имя Дамы – Regina (что может быть именем собственным или обозначать королеву).

Конец…

От «Физиолога» до «Бестиария любви в стихах»

Физиолог

Основным источником средневековых бестиариев [4] является «Физиолог», сочинение на греческом языке, созданное во II–III веках нашей эры в Александрии. Греческий оригинал не сохранился, а самые ранние дошедшие до нас списки этого произведения – латинские переводы VIII века. «Физиолог» состоит из 50 глав, в которых собраны сведения (зачастую, фантастические) о животных, птицах и минералах. За описанием свойств следует их аллегорическое истолкование в христианском ключе. Например, о Дятле мы читаем:

4

Бестиарии – трактаты о животных, рассказывающие об их свойствах и повадках и предлагающие аллегорическое толкование этих свойств. См. напр.: Муратова К. Средневековый бестиарий. – М.: Искусство, 1984.

«Дятел – пестрая птица, живет она в горах, садится на кедры и стучит своим клювом. А где найдет мягкое дерево, там делает себе гнездо. Так и дьявол борется с людьми. И когда в ком-то найдет слабость и пренебрежение к молитвам, то войдет в него и угнездится. Если же в другом найдет крепость, то бежит от него» [5] .

Начиная с XII века латинские тексты «Физиолога» стали переводиться на национальные (или, как их еще называют, «народные») языки Европы [6] , в первую очередь на французский и английский. Материал «Физиолога» дополнялся описаниями животных, заимствованными из других широко распространенных в ту эпоху авторитетных источников – сочинений как античных (Аристотеля, Плиния Старшего), так и средневековых (Исидора Севильского, Рабана Мавра) авторов. К книжным сведениям добавлялись также фольклорные материалы, а иногда даже рассуждения самих переводчиков. Так, в основном, формировались средневековые бестиарии на национальных языках – порой не совсем переводы, а скорее переложения старого материала.

5

Цит. по: Физиолог / изд. подгот. Е.И. Ванеева, отв. ред. Л.А. Дмитриев. – СПб.: Наука, 2002.

6

Есть основания полагать, что «Физиолог», или по крайней мере некоторые его главы были известны в Киевской Руси.

Расцвет бестиариев

Вероятно, факт перехода с латыни, доступной немногим, на местные языки в какой-то мере объясняет последовавшее широкое распространение бестиариев. Число сохранившихся манускриптов указывает на огромную популярность этого жанра по всей Европе. Особенно плодотворной оказалась франкоязычная среда. В двадцатые годы XII века англо-нормандский монах Филипп из Таона создает первый французский перевод «Физиолога», добавляя сведения почерпнутые из Священного Писания и «Этимологий» Исидора Севильского. Именно Филипп впервые вводит термин «бестиарий». В прологе, написанном на латыни, он пишет:

Liber est Bestiarius dicitur Quia in primis de bestiis loquitur Et secundario de avibus [7]

В первой четверти XIII века Пьер из Бове создает перевод-переложение «Физиолога», причем как в стихах, так и в прозе. Примерно тогда же появляется один из самых популярных бестиариев (сохранился в 23 манускриптах), так называемый «Божественный бестиарий» англо-нормандского поэта Гильема ле Клерка. У Гильема материал «Физиолога» снабжается морализирующими комментариями и дополняется даже личными аллюзиями. Несмотря на своеобразие каждого из упомянутых бестиариев, все они продолжают воспроизводить структуру «Физиолога»: животное – свойства и повадки – христианская аллегория. Это замечание справедливо в отношении подавляющего большинства бестиариев (не только французских), созданных до середины XIII века.

7

Бестиарием называется книга, повествующая в первую очередь о животных, а во вторую, о птицах (лат.).

Прежде чем проследить дальнейшее развитие жанра, необходимо обратиться к тому, как бестиарии воспринимались людьми средневековья. Это не только поможет объяснить популярность жанра, но и позволит понять причины последовавшего кризиса.

Восприятие бестиариев и кризис жанра

Отчасти популярность бестиариев объясняется интересом их читателей к диковинам. Действительно, большинство животных, описываемых в бестиариях, либо фантастичны (Феникс, Ехидна, Единорог), либо, как минимум, экзотичны (Слон, Крокодил, Кит). Безусловно, средневековый европеец мало что мог знать об этих животных. Но любопытно, что и «обычным» животным, таким как Волк, Лиса, Крот, приписывались фантастические свойства. Напрашивается вопрос: считали ли читатели бестиариев содержащиеся там сведения достоверными? Или они осознавали их фантастичность и воспринимали бестиарии как исключительно литературные произведения? Трудно ответить на эти вопросы однозначно. Во-первых, современные понятия научности и достоверности далеки от средневековых. Для символического мышления, характерного для средних веков, содержание бестиариев было в той степени правдиво, в какой оно отражало ту или иную христианскую истину. Не так уж важно, возрождается ли Феникс из пепла и существует ли он вообще, если рассказ о Фениксе содержит идею Воскресения, а сам Феникс является аллегорией Христа. Оценивается, таким образом, не фактическое правдоподобие, а пригодность символа для раскрытия высшего смысла. Получается, что в таком символическом контексте Волк из бестиария не обязан соответствовать волку из соседнего леса. К тому же, даже если отойти от символической ценности фантастического описания, оно вполне могло существовать в виде суеверия.

Во-вторых, письменная культура средневековья, в особенности ссылающаяся на церковные или ученые авторитеты (античных философов, Отцов Церкви, средневековых эрудитов) вплоть до расцвета схоластики не подвергались серьезной критике, а рефлексия граничила с ересью. Таким образом, можно утверждать, что на протяжении длительного времени содержание бестиариев воспринимались как достоверное. Однако следует оговориться, что достоверность эта была не «естественнонаучной», а символической.