Бестиарий любви в стихах

Прелестнейшая Госпожа, Я – то яйцо, что Вы снесли, (То есть меня Вы увлекли) И потому нет дам других, Пусть даже дивной красоты, Что взявшись высидеть яйцо, Меня сумеют удержать — Ведь словно Куропаткин сын Всегда я распознаю мать — Зов услыхав, я ринусь к Вам! Выходит, я за Вас держусь, Желая только с Вами быть, Однако сам я Вам не мил, Что позволяет заключить: Я – бедный Обезьяний сын, И потерять меня нельзя. Поэтому надежда есть, Что мне остаться суждено И Вашим стать в конце-концов… А если я не доживу? Ох, душу мне съедает страх: Есть вероятность умереть, Если на помощь Госпожа Мне не захочет поспешить — Ведь много времени прошло С тех пор, как, отложив яйцо, Вы отошли, не захотев Его своим теплом погреть, И получилось, что никто На нем в итоге не сидел. Поэтому, о Госпожа, Если, не медля, на яйцо Не сядете, даря тепло, Зародыш в холоде умрет, Тогда ни Вы, ни кто другой Его не смогут оживить. Да, жить яйцу иль умереть Зависит полностью от Вас, Ведь не найти мне никого, Кто взялся бы его согреть. И дело тут совсем не в том, Что я наседок не встречал — Я знал немало милых дам, Желавших высидеть яйцо, Но все вели такую речь: «Ах, как же будет та глупа, Что Вам решит любовь отдать — Не будет счастья ей в любви! Что бы ни делала она, Ей не удастся получить Любовь взаимную в ответ! Ее напрасен будет труд, Ведь Вы в другую влюблены!» Такие речи я слыхал От разных благородных дам, Что были б рады удержать Меня, когда б наверняка Не знали, что я все равно Оставлю их и побегу Вослед за матерью моей Родной – за Вами, Госпожа! Нет, в поднебесной не найти Прекрасной женщины такой, Из-за которой Госпожу Я согласился бы забыть! Любую бросить я готов, Чтоб поспешить за Госпожой И состоять при ней всю жизнь До окончанья дней моих. Поэтому я говорю, Что, если высидеть птенца Вы не возьметесь, то, увы, Его не высидит никто. Во власти Вашей его жизнь, Согреете – он оживет, А нет – он в холоде умрет. Я был бы мертв уже давно, Когда бы мне не помогал Врожденный мой веселый нрав, Вот им-то я и был согрет, Как страусиное яйцо. Известно: Страус, отложив Яйцо, заботиться о нем Не станет, и оно лежит В песке покинуто, одно. Но солнце, что тепло дарит И согревает все кругом, Спасает бедное яйцо, Вокруг него нагрев песок Живительным теплом лучей. И я как будто то яйцо, Что Страус выкинул в песок — Лишь солнце выжить мне дает, (То есть врожденный бодрый дух) И не способны мне помочь Никто из тех, кто пожелал Меня в возлюбленных держать, А мать покинула меня. Давно бы я уже пропал, Когда бы не был наделен Веселым сердцем – лишь оно, Подобно солнечным лучам, Мне помогало выживать. Да-да, я умер бы давно, Когда б меня благой Господь Весельем сердца не снабдил: Хоть это благо всем дано, Но доля разная, и Бог Ее отмеривает нам В согласьи с волею своей. Да, бодрый дух мой помогал, Но только он почти иссяк, Ведь я отчаялся, ей-ей, Поддержку Вашу получить. Поэтому я духом пал, На сердце стало тяжело — В нем не веселие, а грусть, Не радость, а скопленье мук. Да, безнадежность унесла Веселье сердца моего, Мою поддержку и оплот, Что помогали выживать, Поэтому, если яйцо Не окружить теплом любви, То вскоре в холоде тоски Оно, несчастное, умрет. Ах, ради Бога, Госпожа, Ну возместите мне урон — Почти что насмерть я замерз! Утешьте, подарив тепло, Чтобы зародыш не погиб — Под силу это только Вам! Скорее сядьте на яйцо, А то оно сейчас умрет — Я израсходовал лучи Животворящего тепла! Прекраснейшая Госпожа, Что превосходит всех во всем, Ну что вам стоит захотеть Меня влюбленного любить? Прошу Вас высидеть яйцо, Покуда теплится в нем жизнь, А после – выкормить птенца, А я Вас отблагодарю — Нету на свете ничего, Что сделал бы влюбленный муж Для дамы избранной своей, Чего не сделаю для Вас, К тому ж с охотою большой! Я буду верно Вам служить И за заботу отплачу С лихвой, как делает Удод. Когда Удодихи убор Из перьев делается плох (А это – старости сигнал), Она не может полинять Сама собой, как большинство Нормальных птиц. И вот тогда На помощь ей летят скорей Ее Удодики-птенцы — Выдергивают перья ей Кто клювом, кто когтями ног. Потом в теченьи многих дней Еду приносят и сидят Вокруг нее, чтоб обогреть — О ней заботятся птенцы, Пока не вырастет на ней Из новых перышек покров. Вот и выходит, что птенцы Заботу матери дарят Такую же, как им она Дарила в бытность их яйцом. И вы, прекрасная мадам, Вознагражденье от меня, Могли бы тоже получать, Решившись высидеть яйцо: Наградой стала бы любовь Превосходящая во всем Любовь любую на земле. А впрочем, даже и теперь, Хоть я тепла не получил, Безмерна к Вам моя любовь — Таких влюбленных не сыскать Чье чувство чище моего, И чья любовь моей сильней. Но если Вы убеждены, Что мне дарить любовь в ответ Не стоит, и меня любя, Вы лишь унизите себя, Поскольку я – не ровня Вам, То я на это возражу: На свете нету ничего, Что не сравняла бы Любовь! В Любви нет гор и нет долин, Она едина и ровна, Как будто океан без волн. И от Овидия дошло, Что Превосходство и Любовь Несовместимы, ибо суть Столь непохожая у них: Любовь прелестна и щедра, А в Превосходстве спесь живет, Оно презрения полно — Конечно, их не совместить! И потому я говорю: Вам стоит кротость проявить И вмиг появится любовь, Чтобы во всем нас уравнять. Ведь если я и совершал Дела, что недостойны Вас, То подарив свою любовь, Вы бы улучшили меня, Себе ничуть не навредив: Великим тождеством Любви Мы уравняемся во всем — И будем двое, но цены Одной, пусть разных мы родов. Теперь, чтоб это прояснить, Я приведу один пример: Ведь словно злата с серебром, Ценней сардоникс и агат, Вот так и Вы, о Госпожа, Меня достойней и ценней. Однако, если обрету Я Госпожи моей любовь, То сразу буду вознесен, И вырастет моя цена — Я стану равен Госпоже. А возвышение мое Нисколько Вам не повредит — Вы не ухудшитесь ничуть, Напротив, станете ценней — Я объясню Вам, почему. Известно, если взять агат И с золотом соединить, Кольцо из них соорудив, Облагородится металл, Агата свойства переняв. И камню это не вредит: Чудесных не утратив свойств, Он не понизится в цене, Напротив, златом обрамлен, Становится дороже он. Вот потому я говорю, Наисладчайшая мадам, Что если, вняв моим мольбам Или изысканным стихам, Меня вы станете любить, То, сами не подешевев, Меня повысите в цене. Однако, как мне подтвердить, Что я улучшусь от любви? Да это ясного ясней! Ведь даже не заполучив Вашей любви, я лучше стал: С тех пор как Вас я повстречал, Я был Любовью вознесен! Ведь охватил меня порыв, Желание достойней стать, Чтоб заслужить Вашу любовь, И будто воспылал огонь Внутри меня и тем огнем Я словно переплавлен был, И сразу я достойней стал — Я поведенье изменил: Оставил прежние дела, И сердце Вам одной отдал, И сделался Любви слугой. О, если бы и Вы стрелой Амора были сражены, И наконец меня «своим» Назвали бы, тогда, клянусь, Я вдвое бы подорожал! Улучшите меня, мадам! Услугу эту оказав, Вполне могли бы наверстать Упущенное – ведь добра От Вас я до сих пор не знал. Увы, мешает Ваша спесь! А Вам бы лучше, Госпожа, Ее отбросить, ведь Любовь Не достается тем, кто горд. Нет, невозможно испытать, Блаженство истинной любви, Пока обуревает спесь — Тот, кто гордынею ведом, Желает всех превосходить И подчинять, и унижать — Ему не обрести покой! Другого требует Амор: Смиренным и покорным быть, Не силой брать, а добротой, Не угрожать, а ублажать! Нет, истинных любовных благ Спесь не отбросив, не узнать… Мне кажется, что Вы должы Скорее поломать порог, Что не дает Любви войти. Ведь зная дивные дары, Которыми Амор дарит Отдавшихся во власть Любви, Как можно страстно не желать Подарки эти получить? А чтобы ими завладеть Всего лишь нужно обломить Гордыню, взяв пример с Орла. Огромен нос Орла и крив, Мешает клюв ему клевать, Поэтому Орел сперва Ломает свой гигантский нос, А после точит о скалу — Тогда ему удобно есть. Орлиный означает клюв Противную Амору спесь, Тот клюв ломается, когда Владетель крепость отопрет, Что не давала языку, Любовь признав, заговорить. Случается, ломают клюв Неправильно и только вред Себе (да и другим) чинят — Тогда Любовь приносит боль, А не усладу и покой. Неправильно ломают клюв Решившие свою любовь Любимому не открывать, Однако, чтоб себя развлечь Наперсника себе найти, Чтоб о любви поговорить. Такая дама – Крокодил, Которой ест наоборот: Он верхней челюстью одной Жует, иной не шевеля. Однако, заповедал Бог Лишь нижней челюстью жевать, И только скверный Крокодил Привычке этой изменил. И с разговором о любви — Все как с движеньем челюстей: Кто нижней челюстью жует? Да та, решившая открыть В надежном месте своей секрет — То есть влюбленному сказать. Сердце любовника есть сейф, Что тайну бережно хранит — Понятно ведь, что разделять Ее ни с кем не станет он. А верхней челюстью жует Та, что о чувствах говорит В местах недолжных, где секрет Становится известен всем. Теперь понятен скрытый смысл: Движенье верхних челюстей — Раскрытье помыслов и дел, И потому я говорю, Что точно так, как Крокодил По-извращенному жует, Неправильно ломает клюв Ta, что в избытке нежных чувств Пойдет незнамо с кем болтать И в то же время утаит Любовь от друга своего. Немногим различить дано, Кому резонно доверять Свои сердечные дела, А от кого их лучше скрыть. Ведь много лживых есть мужей, Что любят поизображать Надежность – мол он верный друг, Совсем бесхитростен и прост, Затем, чтобы потом предать, Ославя даму на весь мир. Те вероломные мужи — Как зверь, по имени Кентавр. Кентавр – изменчивая тварь, От головы и до пупа Совсем как будто человек, Тогда как ниже – чистый конь. Кентавры – символ тех людей, Что лжи и зависти полны: Друзья они лишь на словах, На деле же они – враги. О, как опасен злой Кентавр! Он преданность изобразит, А сам измену затаит. Коварным сим полуконям Не стоит доверять ни в чем — Их речь, улыбки и дела — Сплошная ложь, один обман. Они надежны лишь на вид — A сами лживы и пусты, Своим уменьем предавать Они похожи на Кита. Когда средь моря моряки От ветра встречного устав, Измученные видят вдруг Меж волн огромного Кита, Что простирается в длину И в ширину на много верст, Его за остров посчитав, Они швартуются к нему, Чтобы пристав передохнуть. О, лучше б было им страдать Средь волн по милости ветров, Чем к этой «суше» приставать — Там злую смерть они найдут. Пусть от ветров они спаслись — Опасность большая грозит, Ведь моряки, теперь решив, Что под ногами их песок, Организуют свой привал, Не беспокоясь ни о чем, И развести спешат костер Чтобы согреться у огня… Но только Кит почует боль, Пламенем жарким обожжен, Как он уходит в глубину, Погибель морякам неся. Такое же несчастье ждет Влюбленных, что свою печаль Спешат предателям открыть — Их ждут страданья и позор! Да разве море – не Любовь? В открытом море человек Не может избежать забот И беспокойства, но зато В порту находит он покой. И, будто в море средь ветров, Отвергнутого мучит боль, Пока любимая его Не пустит снова на причал, Решив любовь свою вернуть. А сам влюбленный – как корабль, Тогда значенье моряков — Пять чувств, что им руководят. Каким же ветром он гоним? Да сплетнями и клеветой, Что отравляют жизнь ему И неприятности чинят! Когда тем ветром и грозой Вконец влюбленный изведен, Он хочет к берегу пристать, И тут встречает он Кита (Предатель – вот, кто – этот Кит). В простосердечии своем, Он думает, что Кит хорош, А тот бесчестен и фальшив, И открывает человек Ему и мысли, и дела, Решив, что Кит их сохранит. Но лучше бы он подождал, Покуда ветер сам пройдет, А не искал себе Кита: Не утешенье принесет, Тот Кит – измену и позор! Ведь как предатель тот поймет, Что любящий душою чист, Он тотчас тайну разгласит, Влюбленного вгоняя в стыд: Томившая его любовь Из-за Кита известна всем! Вот, что влюбенному грозит Из-за наперсников таких! Влюбленные должны всегда, Предусмотрительными быть И лишь проверенным друзьям Свои секреты открывать, Ведь далеко не все верны, Из тех, кто таковы на вид: Сам Аристотель утверждал, Что облик не всегда похож На сущность, скрытую внутри. Катон же высказался так: «Нередко тихая вода Потока бурного страшней». Не все то злато, что блестит! Поэтому, я говорю: Не надо тайну доверять Тому, кто Вам едва знаком, Ведь многие на вид честны, Внутри ж – коварны и дурны!