«Без меня баталии не давать»

— Да, да, во дворец.

Плотники переглянулись в удивлении, пожали плечами, двинули выразительно бровями.

— Нет, нет, Эрнст, — успокоил герцог. — Я в своём уме. Как велю, так и сделайте.

— Хорошо, перед обедом привезём брус.

— Только обязательно этот, Эрнст, который вытесал герр Питер.

Брус перед обедом приволокли с помощью двух коней, кое-как втащили его в нижнюю залу. Он был довольно тяжёл, и помогали ещё плотникам конюхи, положили у стены.

— Спасибо, Эрнст, ступайте, — отпустил герцог рабочих.

Фридрих сел на брус, похлопал по нему ладонями, засмеялся, довольный, и сказал Лефорту:

— Надеюсь, ты-то, Франц, понимаешь, что это для меня лучший и самый дорогой сувенир от русского царя.

— Понимаю, Фриц, — засмеялся Лефорт.

И не догадывались оба, что сувенир этот переживёт и их, и даже их внуков и правнуков, а через сто лет станет одной из замечательных достопримечательностей Митавы: «Это бревно отёсывал сам Пётр Первый!»

Однако бомбардир Пётр Михайлов всё ещё находился в Курляндии. Едва прибыв в Либаву, он тут же побежал к морю. Балтийское море встретило его неприветливо, штормом. Но он стоял на берегу, придерживая рукой шляпу, чтоб не сорвало ветром, и был счастлив, глядя на накатывающие седые валы, на болтавшиеся на рейде судёнышки с голыми мачтами.

Незаметно сзади подошёл какой-то незнакомец в матросской куртке, встал рядом и, выругавшись, что-то сказал. Пётр плохо расслышал из-за ветра, крикнул:

— Что ты сказал, друг?

— Я говорю, траверсье, и, кажется, надолго.

— А что такое траверсье?

— Так называют здесь ветер, дующий прямо в порт. Он очень опасен, — матрос сплюнул. — Не даёт выйти в море.

— Будем знакомы!— крикнул Пётр. — Меня зовут Питер. А тебя?

— Билл.

Незнакомец чем-то приглянулся Петру, видимо тем, что он угадал в нём профессионального моряка.

— Послушай, Билл, ты не находишь, что после такого ветра не мешает опрокинуть по стаканчику?

— Оно бы неплохо, но я на мели.

— Я угощаю. Веди, где тут у вас кабак?

В портовом кабаке, где пахло не только спиртным, но и жареным мясом и ещё чем-то вкусным, Пётр ощутил неутолимый голод.

— Что будем пить, Билл? — спросил он моряка, усаживаясь с ним за свободный столик.

— Ром хорошо согревает, Питер.

— Ром так ром. Эй, малый! — окликнул Пётр мальчика, прислуживавшего в кабаке. — Три бутылки рома. И что-то поесть. Что у вас есть?

— Баранья спинка, сударь, с кашей, яичница с салом.

— Три бараньих спинки, три яичницы. Да поживей, мы с другом продрогли. — Пётр подмигнул моряку: — Верно, Билл?

— Верно, Питер, — согласился тот, с некоторым уважением начиная посматривать на спутника. — Я вижу, Питер, ты неплохо устроился, коль заказываешь ром бутылками, жратву тройками. Нас же двое.

— Я ем за двоих, Билл. Ну и тебя же надо угостить.

Они выпили по первому стакану. Моряк погладил свою грудь, молвил удовлетворённо:

— Захорошело-о. — И, принимаясь за баранью спинку, спросил: — Скажи, Питер, где ты так славно устроился?

— Я-то? — переспросил Пётр, быстро соображая себе денежную морскую должность. — Я, Билл, шкипер с капера [24] . С русского.

— У-у, — понимающе протянул моряк. — Вашему брату, конечно, живётся не то что нам.

— А ты где, Билл?

— Я на «Святом Георгии» моряком. Он здесь на рейде болтается.

Пётр наполнил ромом снова стаканы.

24

Капер — судно, занимающееся грабежом вражеских судов с разрешения правительства.

— Ну и куда ж твой «Георгий» идти собирается?

— Купец. Куда подрядится, туда и пойдёт. А где твоя посудина?

— Моя? — опять переспросил Пётр, вновь соображая, куда бы ему поместить своего мифического капера. — Наш корвет в Кёнигсберге стоит на приколе.

— И на кого ж вы охотитесь?

— Ну, Билл. — Пётр с укоризной покачал головой, ещё не придумав, на кого бы он здесь «охотился», и прекратил дальнейшие вопросы, намекнув на секретность своей миссии. — Сам понимаешь...

— Всё, всё, Питер, молчу, — удовлетворённо закивал моряк, поняв свою оплошность: кто ж спрашивает государственного пирата, на кого он охотится.

Впрочем, подумав, Пётр сам сообразил, что каперу, да ещё русскому, в Балтийском море делать нечего. Во-первых, у России здесь пока, слава Богу, нет врагов. Но самое главное, нет и кусочка балтийского берега, где мог бы быть русский порт. Другое дело капер на Черном море, там хоть Азов есть, Таганрог строится. А то в Балтийском море! Эх, Питер, Питер! Но Билл, слава Богу, не очень-то задумывается, вон с удовольствием расправляется с бараньим седлом. Пётр вновь наполнил стаканы ромом.

— Выпьем, Билл.

— С удовольствием, Питер, — раскраснелся моряк. — Прекрасный ты парень, Питер. Хотелось бы и мне что-то сделать для тебя приятное.

— Я ведь не здешний, Билл, если б ты мог подсказать мне, кого здесь можно арендовать на один рейс.

— Куда?

— До Кёнигсберга.

— A-а, добраться до своей посудины? — догадался моряк.

— Ну да. Я хорошо заплачу.

— Это надо обмозговать, Питер. Вот ветер утихнет, подойдёт «Георгий» к берегу, попробую моего Деда уговорить.

— Вот и славно. Твоё здоровье, Билл.

Они выпили уже и по третьему, и по четвёртому стакану. Моряк опьянел, но Пётр, привыкший в своём «всепьянейшем соборе» пить без меры, был трезв. Заметив, что Билл умял и барана и яичницу, Пётр велел принести ему дюжину горячих пирожков с убоинкой, только что изжаренных к тому времени.

В кабаке появился Меншиков.

— Мин херц, мы тебя потеряли.

— А-а, — отмахнулся Пётр и сказал: — Билл, знакомься, это мой матрос Алексашка.

— Билл, — представился моряк, делая вид, что хочет привстать, но смог лишь приподнять руку.

Меншиков мгновенно сообразил: раз Пётр представил его матросом, то и он сам, стало быть, уже не бомбардир, а какой-то морской чин. Но какой? Не капитан же. Судна-то нет. А — была не была.

— Командор, экипаж волнуется за тебя.

— Ничего. Всё ладом, — сказал Пётр и велел принести ещё две бутылки, стакан и баранины с яичницей для Алексашки. — Давай, догоняй нас с Биллом. Стоп. Погоди. Билл, а Билл?