«Без меня баталии не давать»

— Не к добру эта пыль в глаза, — проворчал Возницын.

— Отчего так думаешь? — спросил Лефорт.

— Оттого, что за такие почести будет и запрос большой. Вот увидишь, Франц Яковлевич. Уж поверь мне. Ты видел дорогой прусские деревни? Голь, нищета. А тут вон сплошное серебро.

После обильного обеда явился церемониймейстер Бессер и официально пригласил великих послов на торжественную встречу с курфюрстом в крепостной замок. Обговаривая протокол встречи, Бессер заметил как бы мимоходом:

— После этого, господа, вы должны подойти и поцеловать руку курфюрсту.

— Мы? — удивился Головин. — Ни в коем случае, господин церемониймейстер.

— Но почему вам не оказать уважение курфюрсту Бранденбурга и Пруссии?

— Это, господин Бессер, привилегия царей и королей, а Фридрих пока лишь курфюрст.

Головина поддержали и первый и третий послы, и Бессер вынужден был отменить целование руки. А ведь так хотелось ему угодить своему суверену.

Поскольку торжественная церемония была назначена на следующий день, вечером Пётр провёл совещание с послами, на котором строжайше наказал:

— Ни о каком военном союзе речи быть не может. Как бы он вас ни умасливал. Отговорка важная — война с Турцией.

— Но как-то надо бы его хоть в чём-то поддержать, Пётр Алексеевич, — сказал Головин. — Что ни говори, а ведь под Азовом нам немало помогли немецкие инженеры.

— За инженеров поблагодарите. Что касается союза, предложите ему торговый союз, поманите дорогами в Персию через Россию. И ещё. Обязательно обговорите для наших молодых людей свободный проезд на учёбу в Европу. Это очень важно. Очень.

— А где ты будешь, герр Питер? — спросил Лефорт.

— Пётр Михайлов будет в вашей свите, Франц Яковлевич, где ему и положено. И прошу вас на него не оглядываться. Да, Фридрих приготовил вам пышную и богатую встречу, посему облачайтесь в лучшие ваши платья, не ударьте лицом в грязь.

Перед уходом Пётр обратился к Головину:

— Фёдор Алексеевич, ныне мы близко от Польши. Озаботься связаться с Никитиным, как там дела? Сообщи ему, что я жду подробного отчёта. И пусть ничего не скрывает.

— Хорошо, Пётр Алексеевич. Я уж и сам о том подумал.

На следующий день за послами было прислано пять карет, одна из них раззолочена. В неё и сели послы. В остальные расселось их сопровождение, секретари, переводчики, охрана. В самой последней ехали командор Пётр Михайлов с Алексашкой.

На великих послах были парчовые кафтаны с бриллиантовыми пуговицами, на их меховых шапках сверкали алмазами двуглавые орлы.

Курфюрст принял их, восседая на троне, одетый в красное бархатное платье, усеянное бриллиантами. На голове шляпа со страусовым пером, на груди рыцарский знак. По сторонам трона стояли маркграф Альбрехт и герцог Голштинский, министры и вельможи тоже в богатых, сверкающих драгоценностями одеждах.

После обычных приветствий Фридрих спросил:

— Как здоровье великого государя Руси?

— Государь наш, слава Богу, здоров, — отвечал Лефорт, — и его неусыпными трудами держава день ото дня усиливается на страх врагам имени Христова.

— Мы рады слышать это и тешим себя надеждой иметь такого государя нашим другом и защитником.

— Наш великий государь будет счастлив иметь такого друга...

«Куда его понесло? — подумал Пётр. — Вот мне ещё глухарь на току явился». Сам он стоял у стены, смешавшись с посольской свитой.

— ...Наш государь велел передать вам благодарность за присылку инженеров, оказавших армии нашей неоценимые услуги при взятии Азовской крепости.

— Мы рады, что смогли помочь великому государю в его битвах с неверными. Там на полях сражений родилось прекрасное чувство притяжения между нашими народами, и оно должно час от часу крепнуть, и мы, государи, не должны мешать ему в его естественном стремлении к объединению.

«Ах ты, лиса бранденбургская, звон куда метнул».

Однако волновался Пётр напрасно, сии обоюдные любезности ничего не значили в дальнейшем, когда Великое посольство уселось за стол переговоров. Там его послы с завидной стойкостью выдержали натиск бранденбургских министров, настаивавших на письменном договоре о наступательном и оборонительном союзе.

В то время как внизу в одной из комнат шли переговоры, курфюрст и Пётр стояли наверху у окна и любовались фейерверком, взмывавшим в небо в честь Великого посольства.

— Ну как они там, — бормотал курфюрст, — договорятся до чего-нибудь?

— Не беспокойся, дорогой Фридрих, обязательно договорятся, — успокаивал Пётр, тщательно скрывая собственное волнение.

— Ты бы, Питер, хоть сказал бы им.

— Я здесь лицо частное, Фридрих, и стараюсь не вмешиваться в посольские дела. У меня другая задача.

— Какая?

— Как можно больше увидеть, узнать, научиться, дабы нести эти знания моему народу. Понимаешь?

— Понимаю. Кстати, как твоя учёба у инженера фон Штернфельда?

— Великолепно. Я уже сдал практику, не сегодня-завтра сдаю теорию. Скажу тебе честно, он специалист отменный. Научил меня и порох составлять, и высчитывать варианты пушек, мортир при их отливке. Я ему очень благодарен. И дивлюсь, что такой специалист ходит у тебя в подполковниках.

— А сам-то ты? — усмехнулся курфюрст. — Государь великой России, а всего лишь бомбардир или ещё командор.

— По знаниям и звания, дорогой Фридрих. Государь я по рождению, а командор по знаниям. Буду много знать, заслужу делом, даст Бог, и в генералы выйду. А твой Штернфельд у меня бы уже давно генералом был, ей-богу. Он заслуживает.

— Ладно. Уговорил. Присвою ему полковника.

Пётр оказался прав. Великие послы договорились с министрами Фридриха и даже подписали договор. Но не тот, на котором настаивал курфюрст Бранденбургский — не наступательно-оборонительный, а торговый.

Фридрих, узнав, был несколько обескуражен, но Пётр, полуобняв его, утешал:

— Милый Фридрих, ну что тебе эта бумага — договор? Что тебе её, на лоб клеить, что ли? Я думаю, слово государево ценнее всех этих бумажек. А? Ты согласен?

— Ну и что?

— Как что? Я тебе даю слово, что в обиду тебя никому не дам. Ты веришь мне?

— Эх, Питер, ты же частное лицо ныне, сам же говоришь.

— Отринь на миг. Я великий государь России, и вот тебе моё слово: кто нападёт на тебя, станет и моим врагом.

— И шведы?

— И шведы, и англичане, да хоть сам чёрт.