Без названия

– Давайте договоримся так. Делом этим занимаюсь не только я, но и люди поопытней моего. Докопаемся, уверяю вас. Поэтому вы на досуге подумайте о том, что вы мне по каким-то причинам не сказали, утаили, чтоб потом вы не чувствовали себя неловко и, скажем, неблагодарно по отношению к убитому. Вы поняли меня, Людмила Леонидовна?

– Надеюсь, поняла. Я могу идти?

– Разумеется.

– До свидания.

– Всего доброго...

Всех пятерых Кира вызвала на один день на разное время, чтоб они не встретились друг с другом в прокуратуре.

Следующим был художник-реставратор Давид Манукян - невысокий плотный чернявый человек, в джинсах и в хорошей джинсовой рубашке с закатанными рукавами, из которых высовывались волосатые руки с сильными кистями...

– Давид Ованесович, в связи с убийством Гилевского у меня к вам несколько вопросов.

– Задавайте, - он пожал плечами.

– Вы знали Гилевского?

– Знал визуально, но знаком не был.

– Вы коллекционер?

– В первую очередь я художник-реставратор.

– Картин, икон?

– Нет, витражей. Я не только реставрирую, но и делаю витражи.

– Неужели на это есть спрос?

– Представьте себе. Ремонтируются старые церкви и костелы, в которых семьдесят лет были склады. Многие прекрасные витражи искалечены, строятся новые церкви. Так что нужда во мне есть, - он улыбнулся.

– А что вы коллекционируете?

– Офорты. На библейскую тему.

– В отделе, где работал Гилевский, было что-нибудь, что могло бы интересовать таких собирателей старины, как вы?

– Естественно. Там богатые фонды, многое в запасниках, никогда не выставлялось. Но доступа туда не было.

– Почему?

– Гилевский, как я наслышан, был цербер.

– А где вы были?..
– она назвала день и приблизительное время убийства Гилевского.

– Я вас понял, - снова улыбнулся он, на какое-то мгновение задумался, затем сказал: - У меня небольшая мастерская, четыре помощника. В этот день и в это время у меня как раз был священник, отец Даниил из церкви в Васильковичах. Церковь новая, только построили. Нужны витражи. Он приехал заказывать, поговорить о цене. Все это вы легко проверите.

– У вас нет каких-нибудь личных соображений о мотивах убийства, может, они сложились из ваших разговоров с другими собирателями старины?

– Знаете, я от музея очень далек. Услышал, что убили старика, посожалел, разумеется, и забыл. Есть свои заботы и своя работа. Так и другие реагировали, кто не был с ним знаком, а лишь понаслышке.

– Собирательство тоже подвержено моде. Что сейчас особенно в моде?

– Мода бывает у дилетантов. Профессионалы не изменяют своим привязанностям.

– Вы хотите сказать, что искать нам надо среди дилетантов?

– Искать надо всюду, - нахмурился он.
– На все есть нынче цена, кроме человеческой жизни. Вы бывали в Ереване, в Матенодаране?

– Нет, только слышала.

– Там бы вы поняли, почему уходя оттуда, люди думают не о том, как бы заиметь что-нибудь из увиденного, а о том, что можно принести туда из дому, что достойно быть сохраненным на века, - он посмотрел на нее почти черными умными глазами и вдруг сказал: - Нет, я не убивал Гилевского.

– Я вас не подозреваю, - сказала Кира.

– Напрасно. Сегодня надо подозревать всех и всякого, время такое, дикое. Приходите посмотреть мои витражи и коллекцию офортов, я храню ее открыто в мастерской.

– Чтобы понять, почему вы не могли убить?
– улыбнулась Кира.

– И для этого тоже...

"Каждый будет приводить доводы, почему не смог бы убить. Но кто-то же убил, - с грустью подумала Кира, когда Манукян ушел.
– А не вожусь ли я с ними зря. Может убийца из другого мира?"

Она понимала, что ей предстоит всем им задавать почти одни и те же вопросы. Опыт сотен следователей на протяжении десятилетий выработал много стереотипов, без которых было не обойтись. Кто-то когда-нибудь и после нее, Киры Паскаловой, будет задавать те же вопросы, но в других обстоятельствах, однако следуя стереотипам взаимоотношений и поведению допрашивающего и допрашиваемого...

На предложение "садитесь", Жадан сострил:

– Уже? Но мне еще не ясно, за что, - невысокий, худощавый, юркий, он хохотнул, отодвинул от стола стул, уселся, откинулся на спинку, скрестил руки на груди. Из-под натянувшегося рукава проглянула татуировка: сфинкс. Он поймал взгляд Киры и сказал: - Грехи отрочества, но исполнено неплохо, - чуть повыше приподнял рукав, демонстрируя татуировку.
– Не правда ли?

Кире он не понравился: то ли бравада, то ли хамоватый, не понимает, куда и зачем пришел.

– Это меня мало занимает, - резко сказала она.
– Коснемся другой темы.

– Убийства Гилевского?

– Вы догадливы, Святослав Юрьевич.

– Получив ваше приглашение, я не долго ломал голову, чтобы это значило. Итак, "их бин ганц ор", т.е. "я весь внимание".

– Это хорошо, - ухмыльнулась Кира.
– Как давно вы знали Гилевского?

– Лет восемнадцать, с момента моего прихода в музей.

– Гилевский и тогда уже был в зените славы?

– Еще как! Я поклонялся его тени. Непререкаемый авторитет! Надо заметить - справедливо. Поколение таких, как он, уже почти вымерло: интеллигентны, образованны!

– Что из себя представляет музей?

– Богатейший. И наука там на уровне. А фонды! Когда-то это были спецфонды. За ними приглядывало КГБ. Входить туда простым смертным ни-ни! Потом исчезло КГБ. Фонды вроде открыли. Но в жизни, как известно, круговорот не только воды в природе. Место КГБ занял Гилевский, не по должности, по призванию. К середине восьмидесятых музей стал неуправляем, было принято решение разделить его: на музей этнографии и художественного промысла и Фонд имени Драгоманова. Он по сути тоже музей, но со своей картинной галереей, со своими фондами и отделом рукописей, с библиотекой редкой книги.

– Почему вы перешли из музея в Фонд?

– Когда произошел раздел, одни ушли добровольно в Фонд, других "ушли" по желанию администрации.

– А вы?

– Я добровольно. Поскольку я еще и преподаю в институте декоративного и прикладного искусства, специфика моей работы ближе к специфике Фонда.

– Гилевский участвовал в этих кадровых перестановках?

– Надо полагать, с ним, как с мастодонтом, советовались. Самое смешное, что при всех сменявшихся директорах музея в сущности директором всегда являлся он, он умел подмять под себя всех.