Без названия

– А были ли люди недовольные, что их перевели из музея в Фонд?

– Немало. Но к нынешнему времени одни умерли за эти годы, другие ушли на пенсию, третьи смирились и хорошо обустроились, привыкли в Фонде.

– Какие у вас были взаимоотношения с Гилевским?

– И прежде, и теперь - никакие. "Здравствуйте, Модест Станиславович". В ответ - кивок. И каждый - в свою сторону.

– А вы бывали у него в отделе рукописных фондов и запасниках?

– За все время может быть три-четыре раза. А потом махнул рукой, понимая, что это зряшные мечты.

– А хотелось?

– Прежде да, теперь нет. Успокоился, обленился искать.

– Вы, я знаю, коллекционер, хобби так сказать?

– Не совсем хобби. Точнее - профессиональна страсть: обожаю старинную бронзу. Я и курс читаю "Эстетика бронзового литья, история и техника".

– Вы знакомы с Долматовой?

– Конечно. Работали вместе в музее. Она и сейчас там.

– Что вы можете сказать о ее взаимоотношениях с Гилевским?

– Очень нежные, - он усмехнулся.

– А разница в возрасте?

– Любовь... ее порывы, как заметил поэт, благотворны. В данном случае безусловно.

– Благотворны для кого?

– Для Людочки Долматовой. Сделала кандидатскую под патронажем Гилевского. Думаю, в убийцы она не подходит. Ради чего? Рубить сук, на котором сидишь, хоть этот сук уже и усыхает, гнется.

– А кто по-вашему подходит?

– Любой, кто имел долгое время дело с Гилевским.

– А вы?

Он засмеялся.

– А у меня алиби. В день и час убийства я был на выставке старинной мебели в историческом музее. Вместе с коллегой Алексеем Ильичом Чаусовым.

– Откуда вы знаете день и час?

– Слух в наших замкнутых кругах расходится быстро.

– Значит, Чаусов может подтвердить, что вы вместе были на выставке в это время и в этот день? Никого из знакомых там не встречали?

– Надеюсь, подтвердит. А знакомых - не встретили никого.

– Что ж, мы мило побеседовали. На сегодня хватит, - сухо сказала Кира.

– А что, еще может быть продолжение?
– усмехнулся Жадан.

– Все еще может быть...

Когда он ушел, Кира перевела дух, почувствовав, что устала от разговора с Жаданом. Не понравился он ей наигранной легкостью, желанием, как ей показалось, произвести впечатление. Только не могла понять, какое. Она посмотрела на часы, было около часа. Кира решила сходить в кафе рядом с прокуратурой, перекусить и немного отдохнуть.

Кафе было небольшое, все столики заняты - обеденное время. У окна увидела столик, за которым сидели три девушки в одинаковых синих халатиках, видимо, продавщицы из ближайшего магазина. Одно место у них было свободным. Они о чем-то весело разговаривали.

– Разрешите?
– подошла Кира.
– У вас не занято?

– Нет, садитесь.

Она взяла себе сосиски с гарниром и чашку кофе. Ела медленно, погруженная в свои размышления. "Почему, - думала Кира, - Долматова так упорно избегала назвать кого-то, кого подозревала в убийстве Гилевского? Ведь не могла не знать о взаимоотношениях Гилевского с разными людьми. Не мог не существовать человек, на которого Долматова про себя не указывала бы перстом: "Он". Может быть потому, что таких было много, она не осмелилась перечислить их, чтобы не дать таким образом понять Кире, что Гилевский был далеко не ангелом: кто-то его не любил, кто-то даже ненавидел? И их, этих "кто-то" было множество: и нынешних сотрудников музея, и тех, кто уволился, и тех, кто перешел не по своей воле в Фонд имени Драгоманова..."

Между тем Скорик заканчивал допрос бортмеханика Лаптева.

– Вы продолжаете загонять себя в угол, - сказал Скорик, - отрицаете очевидное, городите ложь на ложь. А что потом будет, в суде? Судья ведь не дурак, он поймет на этот раз, что вы лжете. Я предоставлю достаточное количество противоречий между тем, что вы говорите, и тем, что было на самом деле. Вот еще одно: вы утверждаете, что, расставшись с Олей, поехали из Рубежного в авиаотряд, где вас видела диспетчер Катунина. Я допросил ее. Она действительно вас видела. Но не в тот день, а на следующий.

– Она могла ошибиться. Перепутать один день очень легко. Тут ведь разница не в десять дней, не в неделю, - сказал Лаптев.

– Нет, Катунина не ошиблась: в день, когда вы убили Олю, Катунина не дежурила. Я проверил по графику дежурств.

Лаптев снова умолк.

– Как я догадываюсь, сидя в камере, вы хорошо подытожили наши с вами беседы, и точно уже знаете, где я вас припер. Повторяю: в суде вам зададут те же вопросы.

– Я должен посоветоваться со своим адвокатом.

– Это ваше право. Постарайтесь, чтоб к следующей нашей встрече мы не топтались на месте. А я приготовлю для вас еще пару сюрпризов. Скажем, тракториста, который в тот день был в поле и видел, как из лесополосы, где потом нашли Олю, по грунтовой дороге в сторону шоссе направлялся желтый "жигуленок". У вас ведь желтая "пятерка"?

Лаптев молчал.

– Ну хорошо. Вы сказали, что должны были потом идти с приятелем Пестеревым в бильярдную, но Пестерев, сославшись на срочное дело, отказался. Так?

– Так.

– Он подтвердит, что в этот день вы должны были идти в бильярдную и что действительно какое-то дело помешало ему?

– Подтвердит.

– А какое срочное дело он назвал вам? Ведь естественно полагать, что вы задали такой вопрос.

– Его вызывал родственник.

– Какой родственник?

– Дальний. Единственный у Пестерева. Он хвастался им. Тот какой-то известный профессор. Билевский, кажется. Точно не помню. Кажется, работает в каком-то музее.

– Может быть, Гилевский?
– Скорик от неожиданности прикусил губу.

– Может и так. Не помню.

– После этого вы виделись с Пестеревым?

– Нет. Я уже сидел в СИЗо.

Скорик начал складывать бумаги в кейс.

– Значит, до следующего раза, Лаптев, - сказал он, вызывая конвоира...

Алексей Ильич Чаусов сидел в коридоре напротив двери в кабинет Паскаловой. Он пришел минут за десять до конца перерыва. Раздался стук каблучков, из-за поворота, где был лифт, вышла молодая женщина. Она остановилась у двери, на которой висела табличка: "Паскалова К.Ф., Скорик В.Б." и, отпирая их, спросила Чаусова:

– Вы к кому?

– К следователю Паскаловой вызван.

– Это я. Вы Чаусов?

– Он самый.

– Входите. Садитесь, - она поставила сумочку в угол, глянула сбоку на суживающегося Чаусова. Высок, очень худ, с нервным лицом, хорошо подстрижен; несмотря на жару, в костюме из легкой светло-серой фланели, но без галстука, пиджак распахнут. "Летний пиджак - без подкладки", отметила Кира.

– Жарко сегодня, - усаживаясь напротив Чаусова, сказала она и вытерла платочком повлажневший лоб.

– Терпимо, - коротко отозвался Чаусов.

– Вы надеюсь, догадываетесь, в связи с чем я пригласила вас?

– Догадываюсь.

– В каких взаимоотношениях вы были с Гилевским?

– Отношений не существовало.

– Почему? Вы ведь вместе работали в свое время.

– У него ни с кем не было отношений. Он узурпировал власть в музее. Директора при нем были нули. А их за время его власти промелькнуло семь.

– Ну а лично у вас с ним почему не сложилось?

– Из-за Диомиди.