Бежала по полю девчонка

Привёз домой. Ужас. Я хрипела и слабенько стонала. Грудка и живот вздулись. Синее личико. Отец побежал за фельдшером. Тот сделал мне какой-то укол, потом сделали клизму, чтобы освободить живот. А затем фельдшер безнадёжно махнул рукой и сказал: всё равно умрёт. Бедная моя мама сотрясалась от дрожи – плакала.

И тут взвилась бабушка:

– Ну да как же! Умрёт! Андрей, беги у кого-нибудь по соседям выпроси аржаных отрубей. А ты, Шура, перестань реветь! Найди марлю. Затопляй печку, грей в котелке воду. Дело надо делать, а не реветь! Не умерла ведь ещё Люська-то!

Отец вернулся быстро. С отрубями. Бабушка их распарила, переложила слоями марли, и в этот горячий компресс завернули моё умирающее синюшнее тельце, оставив открытой только головёнку.

Дальше вспоминала бабушка. Рассказывала мне уже взрослой:

– Глядим, лицо стало розоветь, ты завздышала, изо рта пошёл дурной дух, грудка и живот обмякли, и ты заснула! А потом и выздоровела! Дохтур, когда тебе уже семь лет было, узнал, что ты оживела, сказал: «Ну чудо, да и только!»

Бабушка любила пересказывать этот случай. Отец же не мог слушать её рассказ спокойно: темнел лицом и уходил. Лишь однажды – я была уже взрослой – он, всё ещё переживая прошлое, сдавленным голосом сказал:

– Да, доченька! Чуть мы тебя не потеряли.

А у мамы относительно меня развился постоянный страх за мою жизнь. Куда бы она ни шла, ни ехала, старалась оставить меня дома под присмотром бабушки. Старших мальчишек берут то в гости, то на покос, то за грибами-ягодами, а меня оставляют дома! Обидно! У меня тоже по этой причине развился комплекс. Я его называю: «Меня не взяли!» Уже взрослая, уже учусь, работаю, уже сама мама, но каждый раз, когда при стечении обстоятельств меня оставляли в стороне событий, я страдала: опять меня не взяли!

Но это ещё что – «меня не взяли»! Иногда меня вообще не было! В детстве я частенько листала семейный фотоальбом. Он был небольшого формата в светло-жёлтом переплёте. В его толстые картонные листы были врезаны фотографии членов нашего семейства.

На одной из фотографий вижу мою бабушку с толстощёким мальчишкой. Рядом большая раскрашенная утка. Спрашиваю бабушку, тыча пальцем в бабушкино изображение:

– Это ты?

– Я, – отвечает она. – А это Герка.

– А я где?

– А тебя ишо не было. Ты не родилась. Мы жили тогда в Баландино.

И на других нескольких фотографиях – «меня не было». Мне это странно и удивительно. Я мала, живу только в настоящем времени. Для меня нет ни прошлого, ни будущего. Я сейчас живу. И мои родители, бабушка были всегда. И я снова удивилась, когда узнала, что и родители мои не всегда жили вместе.

Вижу на другой фотографии мою маму с каким-то высоким дяденькой. В пальто оба. Стоят боком и держат друг друга за руки, словно прощаются. Лицом обратились к фотографу.

Пристаю уже к маме с вопросом:

– Это чей дяденька?

– Да так, учитель один. Я тогда на учительницу училась.

– А где папка был?

– А я его ещё не знала. Он жил в другом месте.

– А где мы были? – спрашиваю, имея в виду братцев Герку и Женьку и себя, разумеется.

– А вас не было. Вы ещё не родились.

– А где же мы были?! Не родились – что это значит?

Оказывается, всё наше семейное бытие начиналось со встречи двух людей в Непряхино: моего папки и моей мамы.

И вот как это происходило.

Начну с мамы. Хотя это не имеет никакого значения, с кого – мамы или папки – начинать.

До 1933 года мамина семья Тырдановых проживала в деревне Запивалово, недалеко от Чебаркуля. Это в Челябинской области на Южном Урале. Деревенька небольшая. Вся администрация находилась в соседнем селе Травники, километра за два–три от Запивалово. Я, например, знаю, что маму после рождения в 1916 году крестили в Покровской церкви в Травниках – у меня сейчас есть архивная справка с выпиской из церковной книги, что в дореволюционные времена соответствовало нынешнему свидетельству о рождении.

В начале 1931 года маме 14 лет. Она записана уже членом колхоза в Запивалово, заведует детскими яслями и по совместительству избой-читальней, а также является секретарём комсомольской ячейки. Эти сведения я получила из справки, выданной Тырдановой Александре Ивановне для поступления на девятимесячные курсы подготовки учителей. Между прочим, мама недавно лишь сама окончила 4 класса начальной школы и с таким вот багажом знаний – в учителя. Что делать? Стране не хватало учителей, особенно в сельской местности. До революции в сельских районах было до 90% неграмотных, и в 1921 году на съезде комсомола Ленин определил главную задачу молодёжи: «Учиться, учиться, учиться!» И теперь взят курс на ликвидацию неграмотности. Даже взрослых посадили за парты, создав курсы с названием «Ликбез». Какая-нибудь тёмная ещё сельчанка водила пальцем по классной доске, читая по слогам:

– Ма-ма мы-ла ра-му.

Курсы мама окончила в январе 1932 года. К этому времени её родитель надумал уехать с семьёй в село Непряхино. Подальше от созданного колхоза. Власти тогда что-нибудь да провозглашали, чтобы построить социализм в «отдельно взятой» стране. И началось! Раскулачивание. Обобществление скота. Погоня за процентом согнанных крестьян в колхоз. Увидел мой дед Тырданов на деле, что ничего хорошего в колхозе для семьи он не получит. Семья и так полунищая – сказался голод 20-х годов, а тут последние крохи достояния забирают. Лошадь уже забрали. К корове приступают. Как жить с малыми детьми? В Непряхино дед Тырданов (хотя он ещё не дед, и мама моя ещё не мама) устроился плотником на действующую шахту. Не только ведь шахтёры, нужны были рабочие разных специальностей. И дед стал рабочим.

Своими руками дед построил удобную и просторную землянку для своей большой семьи. Старшая дочь Шура в сентябре 1932 года после окончания учительских курсов получила назначение в Непряхинскую школу. Так записано в её трудовой книжке. Ещё записано, что она по профессии – учитель. Член ВЛКСМ, член профсоюза с 1932 года. Ценнейший для истории семьи документ – трудовая книжка! Можно установить даты, место работы и проживания любого трудящегося в советское время…

Через год маму возвращают учительствовать туда, откуда она была направлена на учительские курсы и где ощущалась нехватка учителей. В трудовой книжке имеется запись, что с 1 сентября 1933 года она работает учителем 1-го и 3-го классов в Травниковской начальной школе. В это время её то и дело делегируют на районные конференции учителей. Это видно на больших фотографиях в нашем семейном альбоме. У неё взрослое, независимое лицо. Она – учитель! Я, правда, подивилась маминому не совсем презентабельному виду на одной из фотографий участников конференции. И не только маминому. Все одеты кто в чём и абы как. Мама сидит в первом ряду. В белой кофточке, в плотно повязанной «по-комсомольски» косынке. А ноги в шерстяных носках и галошах. Без чулок. Не зима, видать.

– Фу, мама! – обратилась я как-то к ней. – Чего это ты в галошах на голые ноги?

– Так ведь грязь была непролазная. Да и обуви хорошей у меня тогда не было. Разруха в стране. Ребятишки были босы, в школу многим не в чем было ходить.

Мама хвалилась, что её постоянно отмечали грамотами за хорошую работу. И вот её через год, в 1934 году, направили работать в большое село Верхние Караси. Она попадает в крепкий учительский коллектив. Директор школы – Павел Михайлович Рохмистров, пожилой уже учитель с дореволюционным стажем. Его жена Александра Тимофеевна тут же. Она потом стала моей первой учительницей.