Бежала по полю девчонка
Шрифт:
Итак, вот моя деревня – Верхние Караси.
А ещё когда-то были Нижние Караси, Сладкие Караси, деревня Карасинская. И все эти сёла, деревни, как уже можно догадаться, располагались по течению реки Караси. А река-то не ахти какая глубокая и длинная вытекает из озера Малое Миассово. Какая рыба там только ни водилась! Караси, само собой. Увесистые, крупные. А ещё мелочь, годящаяся на уху: пескари, ерши, плотва. И потребитель этой мелочи – метровые щуки!
В годы 50-е прошлого XX-го столетия в селе – я это помню – создали рыболовецкий колхоз «Пламя». В селе организовали рыбокоптильню за высоким забором. Помню и толстенного дядьку, начальника этого заведения – мы, детвора, звали его коптильщиком. Вероятно, его непомерная толщина была следствием болезни, но худосочные послевоенные жители за глаза ворчали: «Его бы самого закоптить, сало-то с боков свисает!» Но, встречаясь с ним, уважительно здоровались, а заведующий клубом во время демонстрации какого-нибудь фильма выносил ему два прочных стула. Одного стула для широкой задницы коптильщика было мало, а хлипкая лавка для всех зрителей под его весомым телом
Ну так что же? Река Караси взяла своё название от рыбы карась? А вот и нет! Это тюркское слово: «карасу» означает «тёмная вода». Правда, в краеведческой литературе я встретила подхваченное интернетом другое толкование: мол, это река с чистой прозрачной водой, берущая начало из чистого источника. По-моему напутали. Слово «кара» с тюркского означает «чёрный»: пустыня Каракум – чёрные пески в Средней Азии; город Карабаш, получивший название от горы, переводится как «чёрная голова». Да и сама я, живя в Верхних Карасях и купаясь в речке, не помню светлой, прозрачной воды. Река вырыла себе русло в богатой перегноем почве, течение её медленное, дно илистое, и даже в солнечную погоду вода казалась тёмной, хотя и была чистая. И башкирам-кочевникам, заселявшим обширные края Южного Урала ещё задолго до прихода русских и давшим свои названия рекам, озёрам, горам, можно верить, когда речь заходит о топонимике края. Их топонимика точно отражала приметы того или иного географического объекта. При кочевой жизни башкир эти названия позволяли быстрее ориентироваться на местности.
Что касается самого села, у него есть своя история.
В 60-е годы XVIII века казаки Чебаркульской крепости основали станицу Верхне-Карасинскую. Места были отличные: сосновый и берёзовый леса, ягоды-грибы, окружающие озёра полны рыбой, а плодородная земля давала хлеб и овощ. К концу XIX-го века построены школа, часовня, водяная мельница.
Что ещё надо для благоденствия растущих казацких семей? Казаки верно служили царю и Отечеству и участвовали во всех военных походах того времени. Вернувшись после окончания войны 1812 года с победой, на широкой площади в центре станицы они заложили двупрестольный каменный храм во имя Святой Троицы и Архангела Михаила. Храм был построен и освящён в 1831–38 годах. И стоял храм более ста лет, пока большевики во время гонений духовенства в 30-х годах двадцатого века не снесли его до основания, оставив обширную площадь опустевшей, а село духовно осиротелым.
Бывшая казачья станица в XIX веке росла и богатела, постепенно превратилась в большое село. Из специальной краеведческой литературы известно, что в 1833 году оно имело название Большие Караси, было центром Карасинской волости. В нём насчитывалось 300 мужских душ. Женщины и дети в статистику не включались как активно не работающее население.
И так было до революции.
Не знаю, насколько можно верить туристической карте Челябинской области, изданной в советский период в 1986 году, на которой нанесены достопримечательности и памятные места, связанные с революционными событиями и с Гражданской войной. На карте село Верхние Караси отмечено красным флажком, а в примечании внизу сказано, что в 1898 году здесь находилась подпольная типография первой марксистской организации Урала. Мемориальную доску будто бы на доме повесили. Я пыталась выяснить, на каком доме такая доска висела, но никто из жителей села достоверно ответить не смог. Да уж! Большевики «искрили» из-за границы, и при наличии железной дороги через всю Россию с запада на восток их номера ленинской газеты «Искра» распространялись агентами. А на местах по материалам газет подпольно издавались прокламации, несли потом смуту в народ. И не только тихо, мирно действовали большевики, но случались и громкие дела. Так, в 1908 году на станции Миасс, лихо и по-разбойному со стрельбой, агенты большевиков (их называли «эксы», то есть экспроприаторы) грабанули золото с почтового поезда для партийных нужд. Об этом деле услышал даже Максим Горький, обитавший в то время на Капри в Италии. Ну а к 1917 году по-настоящему «из искры возгорелось пламя» – и в 1918 году заполыхал пожар Гражданской войны по всей России. И кроваво развивались события и на Южном Урале…
Во время Гражданской войны в окрестностях В. Карасей шли бои между частями 26-й стрелковой дивизией красных и волжской группой белых. 19 июля 1919 года закрепились красные. Да и на всём Южном Урале в 1919 году установилась Советская власть.
В Верхних Карасях сражавшиеся на стороне белых казаки были вытеснены из села, большей частью уничтожены как противники Советской власти. Только за один день ОГПУ арестовало и расстреляло 22 казака.
Не избежало село и насильственно проведённой по всей стране коллективизации сельского хозяйства и раскулачивания богатых семей казаков. Доподлинно знаю, что в 1929 году арестованы и расстреляны 9 казаков и один священник, их семьи высланы на север Западной Сибири, а их дома заняли представители Советской власти. Но, как показала дальнейшая история, созданный в 1929-м рыбоколхоз «Пламя» большой пользы государству не принёс, и колхозники жили впроголодь.
Село возродилось, главным образом, благодаря притоку переселенцев из других мест Урала.
На Урале с давних пор старатели по берегам рек промывали золотоносные пески, а в шахтах горнорабочие добывали рудное золото. Известна в Верхних Карасях шахта «Ольгинская», но она просуществовала недолго: с 1903 по 1910 год. Из-за бедного содержания золота в руде её закрыли и законсервировали. К тому же она оставила недобрую память из-за плохой оснастки крепёжным материалом стенок внутри штреков. Помню, рассказывал отец со слов старожилов
села: однажды осыпавшейся и просевшей горной породой завалило главный «ствол» шахты, а в одном из забоев, к счастью, неглубокого залегания, находилось несколько шахтёров. Живы ли они? Пробурили узкую скважину, через неё услышали голоса – шахтёры дали знать, что все живы, сидят в полной темноте без надежды самим выбраться из-под завала. Первым делом через узкое отверстие скважины на верёвках им спустили воду, еду и для поднятия настроения спирт, а затем стали нагнетать с помощью помпы свежий воздух. Приняли решение бурить более широкое отверстие в стволе шахты, чтобы на канатах поднять шахтёров наверх, однако для этого дела нужно затратить несколько дней. Всё село, не говоря о близких, переживало. Каждый день через узкую скважину подбадривали земляков, передавали продукты, воду и водку, а в ответ на эти действия из-под земли слышалось пьяное пение. Жёны и матери шахтёров не спали ночами, молились за благополучное спасение мужей и сыновей. Ведь неизвестно, как обернётся бурение скважины, опасались новых обрушений породы, которая заживо похоронит горняков. Но всё прошло удачно. Шахтёры внизу привязывались к верёвке, и по одному их вытягивали наверх. От долгого сидения в темноте они ослепли, самостоятельно не могли передвигаться. Их несли на носилках по домам, рядом с носилками шли рыдающие жёны и матери, а спасённые, хоть и ослабевшие и слепые, от выпитого спиртного и радости своего спасения из-под завала пели! И отлежались потом, зрение восстановилось.За давностью лет, может, не всё так складно и правильно я излагаю, но такую историю со счастливым концом оставила шахта «Ольгинская».
В 30-е годы уже при Советской власти геологами и старателями в районе Непряхино были разведаны новые месторождения золота. В созданное Непряхинское рудоуправление, кроме самого Непряхино, вошли Верхние Караси, Малое Куйсарино, и началась промышленная добыча золота. Потребовалась дополнительная рабочая сила на шахты. И, как говорит пословица, «не было бы счастья, да несчастье помогло». Начавшаяся принудительная коллективизация, раскулачивание сильно ударили по хозяйствам жителей сёл, где создавались колхозы. Многие семьи, спасаясь от колхозного разора, потянулись в районы золотодобычи. Так, в Верхних Карасях оказалось много выходцев из Вознесенки, прародины Кузьминых и многих наших знакомых в тот период времени – Борониных, Конюховых, Баталиных, Карташовых и других. Некоторые семьи были связаны родством. Так и селились на одной улице. Вспоминали родную Вознесенку с ностальгическим чувством утери земли обетованной. Только и слышно было в разговорах: «Вот раньше жили!»
Я пыталась выяснить, а чем Верхние Караси хуже Вознесенки? И не находила ответа.
Лично я, войдя в этот мир значительно позднее, принимала свою жизнь как данность. Мне не с чем было её сравнивать, и если что-то происходило в жизни, значит, так надо было – не важно кому.
И я понятия не имела, какой такой храм стоял в центре села, да ещё и рядом с нашим домом, как выглядел храм и зачем он был нужен. На обширной площади нам, ребятишкам, хорошо было собираться и играть, да и взрослая молодёжь, бывало, играла в лапту или городки. И только недавно узнала я, что каменный храм в Верхних Карасях разрушили при Советской власти в 30-е годы, как рушили многие и многие храмы в нашей стране, изгонялись и уничтожались священники во имя новой коммунистической идеологии и поставленной сверхзадачи: «Мы наш, мы новый мир построим». Зачем нам Бог и Церковь, мы сами будем почти как боги: «отречёмся от старого мира» и построим новый. Ну и что строили? Да вот, например, из камня разрушенного храма построили горно-обогатительную бегунную фабрику в Куйсарино.
В мои детские годы однажды вместе с моими братцами меня занесло в район Куйсарино недалеко от шахты «Майская». Вначале издалека я услышала страшный грохот и скрежет, потом, подбежав поближе к металлической решётке ограждения и заглянув сквозь неё в темноватое помещение, я увидела, как два чудовищно огромных колеса «бегают» в огромной чаше и дробят-перемалывают камни. Было такое у меня ощущение, что я по-гулливеровски маленьким лилипутиком попала в страну великанов.
И, словно смутный сон, вспоминаю такую картину. Иногда с подружкой мы забегали в соседний с нашим дом Булатихи, нелюдимой и немногословной старушки. Её взрослая дочь Клавдия, напротив, отличалась чересчур бойким нравом, зналась со всей деревней, да и со многими за пределами деревни. У неё подрастала хорошенькая трёхлетняя дочурка Галинька. Рассказывали, что Клавдия родила её «от залётного молодца», вроде бы от милиционера из Чебаркуля. К «тёте Клаве» мы по-соседски забегали. На селе ведь – как? Можно запросто, без всякого приглашения зайти в любой дом.
Однажды мы с подружкой долго засиделись в горнице – пили чай. Клавдия открыла дверь в соседнюю комнатку. Свет в неё не попадал с улицы через окна, всегда закрытые ставнями. И в этой темноте я увидела на стенах очень большие «картины каких-то необычно строгих дяденек в длинных материях». Таких «картин» я ещё никогда не видела. А это были иконы святых, и как я теперь понимаю, храмовые иконы. Возможно, из снесённого храма. Булатиха хранила их у себя. Интересно, где они теперь – эти старинные иконы? Тогда я была мала, не спросила, не узнала, так это или не так? Прошедшее время меня не интересовало.
Наверное, от прежних времён осталась на реке мельница. Казаки жили оседло и для прокорма своих семей имели земельные наделы и сеяли хлеб. А раз так, то и мельница была нужна. Вот и поставлена на реке такая водяная мельница, которую мы видели главным образом в книжках с картинками. А я видела её в детстве, но что-то не помню мельницу работающей. В мою бытность всё взрослое население было занято в золотодобыче, обширные поля за рекой заросли травой. Муку горнякам привозили откуда-то из района и распределяли по талонам.