Безмолвный

Если, конечно, ты не передумаешь. Я своего решения точно не изменю. Но, похоже, тебе сейчас просто до неприличия удобно. Ты как будто пытался обвить меня всем телом во сне и частично в этом преуспел. Сейчас позднее утро, ты спишь. Мы спали допоздна, а ночью бодрствовали, целовались и занимались сексом. Мы…

Да, точно, так и было. Это стало для меня совершенной неожиданностью. Абсолютной. Я даже…

Я не мог предположить, что это случится. По крайней мере, что это случится сейчас. Что это будет именно так. Все оказалось так просто, а я этого не ожидал. Я ушел к себе, оставив тебя внизу. Ты был погружен в работу, был раздражен и даже не смотрел в мою сторону. И уж тем более не смотрел на меня так же, как я на тебя. Я был готов смириться с разбитым сердцем, я бы ничем этого не выдал. Ты, как всегда, погрузился в свой собственный мир. Да, знаю, я – часть твоего плана, но отношусь к нему лишь косвенно. Это дело касается только тебя и Морана, речь идет о всеобщем благе, а я – всего лишь тот, кого можно подставить под шрапнель. Простая добыча, легкая мишень. Я твой друг, твой бывший сосед. Во всем этом я ошибся. Ты сделал этот выбор сам. Поднялся наверх, полуобнаженный, лег в постель ко мне. Это был твой выбор.

Поэтому я прижался к тебе и поцеловал. И не было сомнений, колебаний, и вопросов… было то, что было. А в конце – твое ровное дыхание на моей коже. Сейчас яркое утро, твоя рука у меня на боку, мы вдвоем под покрывалом и дышим одним воздухом. Я не предполагал, что пробуждение окажется таким. Понятия не имею, чего именно я ожидал. Ничего. Не знаю. Но не этого. А ты ведь немного непредсказуем, верно.

И я вовсе не жалуюсь, не собираюсь даже начинать. Это превосходно, лучше, чем превосходно. Просто я несколько удивлен.

Мне всегда казалось, что спать с тобой, если такое вообще случится, будет несколько странно. Во-первых, ты – мужчина, а кроме того… Ты же весь – острые углы, кожа да кости, зубы и отвращение ко всему, имеющему отношение к сексу или отдающему сантиментами. Тебе куда ближе факты и эксперименты. Наблюдения, выводы и ни малейшего понятия о том, что такое эмоции, и как они устроены. Ты… ну, да. Ты – это ты, такой как есть. И все это было ни капли не странно. Напротив. Было…

Да, было потрясающе.

Оказывается, ты – словно твоя музыка: никто даже не догадывается о том, какой ты на самом деле, во всей полноте. А ведь ты именно такой, ведь именно так все было сегодня: как музыка, твоя музыка. Я стал для тебя скрипкой в ночи, стал твоей мелодией. А может, этим друг для друга стали мы оба. Мы прикасались друг к другу, словно к туго натянутым струнам, создавая то, что невозможно выразить привычными словами, и в этом не было ничего странного. Это было прекрасно.

И не пытайся говорить, что сантименты тебе непонятны, Шерлок. Только не после того, что было. Потому что ты их понимаешь или можешь понять при желании. Просто в большинстве случаев ты поворачиваешься к ним спиной, как к чему-то неприятному. Ты опасаешься чувств? Они делают тебя ущербным, затуманивают ясность суждений? Вероятно. Ты желаешь остаться рациональным, объективным. Как будто это возможно.

Прошлой ночью ты не отвернулся. Напротив. И это вовсе не было странно. Это… пожалуй, это было искренне, да. И это был ты. Я узнал тебя. Сам того не понимая, я уже знал эту грань тебя. Я ведь знаю, какой ты, Шерлок. Всегда знал. Я слышал, как ты играешь – в агонии, радости, печали, и я знаю, что в тебе есть эти чувства. Я видел тебя счастливым и отчаявшимся, разочарованным, исступленным, ведь я тебя знаю. Ты способен видеть больше, чем кто-либо другой, и то же самое относится к чувствам – ты чувствуешь полнее, чем кто-либо. Похоже, я каким-то образом знал это всегда. С самого начала. Я знал. И потому поцеловать тебя, в конечном счете, было вовсе не странно, а просто и понятно.

Если подумать, даже сегодняшнее утро не кажется странным.

Хотя, ты спал со мной и раньше. Это зрелище – ты под моим покрывалом – привычно. Да, такое происходило много лет назад, но это вовсе не нечто неслыханное. Так бывало. Конечно, подобная близость необычна, но в географической перспективе это – почти ничто, отклонение максимум на минуту, которое картограф едва ли сочтет существенным. От прикосновения к обнаженной коже нас с тобой отделяли лишь несколько дюймов разницы между этой стороной постели и той. Между друзьями и любовниками. Это поправка всего лишь на долю градуса.

В окно льется солнечный свет. Мы с тобой стали любовниками, ведь так.

Это прекрасно. Совершенно прекрасно. Ты здесь, со мной, в моей постели, расположился на мне, как на подушке. Это замечательно, Шерлок, правда, и я с радостью провел бы вот так с тобой хоть все утро, если бы только ты не так сильно давил локтем мне прямо на мочевой пузырь.

Ты не мог бы…

Может, удастся выползти из-под тебя, не разбудив? Мне бы этого не хотелось. Не сейчас. Спи, Шерлок. Ты ведь в последние дни почти не отдыхал, я знаю. Спи, я сейчас. Мне просто нужно…

Так, еще чуть-чуть…

Есть. В комнате по-прежнему зябко, хотя мне казалось, я закрывал окно. На улице холодает, а отопительный котел действительно может барахлить. Откуда мне знать. Тянешься во сне, пытаешься что-то нашарить, ищешь меня. Почувствовал сквозь сон, что больше нет рядом теплого тела. Ни с того ни с сего твоя подушка из плоти и крови исчезла бесследно, сама того не желая. Снюсь ли я тебе сейчас? Расскажи, когда проснешься. Договорились?

Ты очень красив. Ведь я могу так сказать? Я вовсе не пытаюсь сравнить тебя с женщиной, ничуть. Но, глядя на тебя, свернувшегося под моим покрывалом, не могу подобрать другого слова. Ты спишь в моей постели. На правах любовника, да. И ты красив. Спи.

Понятия не имею, где я оставил тапки. Должны быть где-то здесь. Твои – вот они, а моих не видно. Холодный пол с утра вовсе не предел мечтаний. Уже почти полдесятого. Интересно, когда ты последний раз так долго спал? После секса лучше спится, может, в этом дело? Крепкий сон гарантирует ясное мышление, возможность быстрее делать выводы, а это – хорошее оправдание тому, чтобы забраться ко мне в постель. Если, конечно, таковое тебе нужно, что совершенно не так.

Холодный пол неприятен, но холодная плитка еще хуже. Хорошо, что миссис Хадсон оставила в ванной коврик. Господи, такое впечатление, что ты давил мне на живот никак не меньше нескольких часов. Уф. Отлично. Надеюсь, я не нашумел и не разбудил тебя.

Только посмотрите. Ложился в свежей футболке, проснулся в перепачканной спермой. Определенно, признак удавшейся ночи. Сейчас мне почти досадно, что я раздеваюсь только теперь, что был тогда в пижаме, и что ты был обнажен только по пояс. Что ж. В следующий раз я раздену тебя сразу, до того, как ты уляжешься ко мне в кровать. Прижму тебя, обнаженного, к себе и поцелую. Нас ничто не будет разделять. Кожа, без преград, без фальшивых ограничений – это будет идеально. Я уложу тебя на кровать, отмечу поцелуем каждый дюйм твоего тела, запечатлевая тебя в памяти.

Можно начать прямо сейчас. Раздеть тебя, разбудить поцелуями, отплатить той же монетой. Я ведь мечтал о таком. Можно разбудить тебя так же, как ты разбудил меня. И это не пугает, это будет замечательно. Я буду ласкать тебя при свете утра, и ты сможешь видеть меня, а я – тебя. Да, да, мне нравится эта мысль.

Мы любовники теперь, верно? Наверное. Надеюсь.

До чего же холодный пол. Что такое с котлом? Старый сняли. Доскрипелся, наверное. Зачем было распиливать его на кусочки? Целым никак не поднять по лестнице? В комнате зябко, но, может, так кажется, потому что я сравниваю: ты очень теплый. Завернутое в мое покрывало крохотное лето. Нужно лечь обратно, к тебе. Спи дальше, все равно сегодня нам делать нечего. Насколько мне известно, мы сейчас просто чего-то ждем.